Еще немного посидев, они пришли к окончательному решению, что и без поиска Серебрякова работы в отделе невпроворот. А посему следует побыстрее закончить проверку и отказать в возбуждении, не доводя дело до «глухаря».

В течение последующих трех дней опера уголовного розыска без устали опрашивали жильцов злополучного подъезда. Как и предсказывал Субботин, их показания являлись точной копией слов Анны Сергеевны. К полученной ранее оценке шесть баллов за артистичность она смело могла приплюсовать себе и шестерку за технику исполнения.

И о кондоминиуме все подтвердили в один голос, даже предоставили протокол собрания, отпечатанный на машинке.

Единственным человеком, с кем не удалось побеседовать сыщикам, был Степан Яковлевич. Из-за ухудшения здоровья свекрови, как пояснила Анна Сергеевна, они вынужденно перебрались на дачу, где на свежем воздухе та не страдает от галлюцинаций. Субботин и Ковалев обратили внимание на столь примечательный факт, но не стали усложнять себе жизнь и сбиваться с намеченного курса.

Ковалев лично посетил участкового врача поликлиники, которая оказалась недавней выпускницей мединститута, и получил официальную справку о состоянии здоровья Вознесенской. Когда же Игорь Васильевич преподнес начинающему медику шоколадку и произнес пару незатейливых комплиментов, она, в отличие от шоколада, и вовсе растаяла и пополнила эпикриз заболеваниями, которые еще больше усилили картину, приблизив ее к критической. Эта справка с многочисленными печатями венцом всей работы легла в объемистый материал.

Когда постановление об отказе в возбуждении уголовного дела было уже отпечатано и Субботин готовился ехать в районную прокуратуру, чтобы получить согласие надзирающего органа, в его кабинете раздался звонок начальника райуправления.

– Субботин, ты что там с этим материалом мудришь? – сурово спросил он.

– С каким, товарищ полковник?

– Ты дурачком не прикидывайся. С пропавшим без вести неизвестным, который у тебя на чердаке проживал.

– Ах, с этим, – притворно удивился Субботин. – Так я уже по нему постановление об отказе вынес, собирался в прокуратуру ехать подписывать. Что же я выжившей из ума старухе буду на слово верить. У меня все жильцы опрошены, очень порядочные люди. Сами знаете, эти бомжи по всему городу мигрируют. Вам, наверное, Дупленко заложил?

– Не заложил, а доложил. Ты выбирай выражения, – повысил голос полковник.

«Вот сволочь, лишь бы свою задницу прикрыть. Ему этот бомж до одного места», – выругался про себя Субботин.

– Ты разве не знаешь, что в городе комиссия министерская? Хочешь с этим материалом сгореть и нас всех подставить? – продолжил начальник управления.

– Думаете, товарищ полковник, мне это нужно? Мне проще было в первый же день следователя вызвать, а не гонять своих оперов. Мне профессиональная выучка не позволяет без разбора по таким заявам дела возбуждать, – не выдержал Субботин. – Стоит ведь москвичам уехать, нас опять начнут драть за раскрываемость. Вы же первый и спросите. С трибуны все красиво говорят, а в конце каждого месяца судорожно проценты считают и ногами от ярости топают. Я что, в милиции первый год служу? А как эти показатели делать с голой задницей и шестью операми, никто объяснить не может, – особо не стесняясь, закончил он свою мысль, прекрасно зная, что начальник управления в душе с ним согласен.

– Ты, Георгий Николаевич, только не горячись. В чем-то ты, конечно, и прав, – уже мягче произнес тот. – Только в данный момент твое самопожертвование не требуется. Один «глухарь» все равно погоду не сделает. Отправляй материал в прокуратуру, пусть они сами решают – возбуждать или нет.

На этом их разговор закончился, и все еще неостывший Субботин с сожалением выдернул из лежащего на столе материала отпечатанное постановление об отказе, разорвал его и бросил в мусорную корзину.

– Жираф большой, ему видней, – пропел он, усаживаясь за пишущую машинку.

Через несколько минут сопроводительный документ в прокуратуру был отпечатан, и Субботин сдал его в канцелярию вместе с объемистым материалом проверки.

Всю следующую неделю он и его расстроенные неудачей коллеги практически не вспоминали о бомже. Их силы поглотил ремонт, на производстве которого так настаивал новый начальник главка, ко всеобщему удивлению открывший зависимость состояния преступности от цвета стен в милицейских подразделениях.

Ремонт в наше время – и без того дело сложное, а при полном отсутствии денег – и подавно. Чтобы получить даром несколько банок краски, Субботину пришлось вести многочасовые изнуряющие переговоры с представителями коммерческих структур, в большинстве своем выходцами с горного и гордого Кавказа. Тем не менее после этих бесед, сопровождавшихся демонстрацией Уголовного кодекса, в отдел тоненьким ручейком потекли цемент и краска, лак и пиломатериалы, а через несколько дней появились мастера, превратившие рабочие кабинеты в строительную площадку.

И в прежние годы милиция не купалась в роскоши, а вела, как и подобало ей по долгу службы, аскетический образ жизни. Любой карандаш или пачку бумаги приходилось клянчить по различным предприятиям и организациям, а то и покупать за собственный счет. Но тогда это не вызывало у Субботина такого брезгливого чувства, как теперь. Все кругом было общественным, и все добытые правдами и неправдами скрепки, карандаши и унитазы, выражаясь юридически, не меняли единственно возможного собственника – государство. Как говорится, все шло на благо народа.

Сейчас ситуация в корне изменилась. Оставшиеся в живых бюджетники сами стояли на Панели с протянутой рукой или поднятыми вверх транспарантами. Для них самих каждая кнопка оценивалась на вес золота. Вот частник – дело другое. Тот не откажет, но и ему в случае чего отказать будет трудно.

Нравилась или нет Субботину подобная диалектика, но отступать было некуда, поскольку для пенсии он не созрел. И ремонт в отделе шел полным ходом.

А на Турбинной улице к этому времени с ремонтом было покончено. Работники РЭУ не устояли под напором теперь уже организованной общественности и установили на лестнице новые оконные рамы. Решающим в споре оказался довод Кузякина, пригрозившего в случае отказа прибегнуть к услугам «крыши».

Разумеется, заявление Клары Митрофановны и последующие вызовы в милицию нарушили царившее до того благодушие и внесли некоторую нервозность. Поэтому в один из дней Володя все же позвонил брату и договорился о встрече. Они встретились в столовой, в нескольких шагах от станции метро «Василеостровская», и он предупредил Скокова о поступившем в милицию заявлении. От неожиданности у того пропал аппетит, и Валентин отодвинул тарелку с недоеденным бифштексом, но Володя поспешил его успокоить:

– Ты сильно не переживай, из наших никто не «раскололся», так что шансы у них нулевые. Просто соблюдай осторожность и языком поменьше болтай.

После возбуждения районной прокуратурой дела по факту убийства неустановленными лицами гражданина Серебрякова в отдел милиции для составления плана совместных действий приехала Вика Савельева.

Она всего года два работала в прокуратуре после окончания университета, но, несмотря на молодость, всем своим видом старалась произвести впечатление бывалого следователя и не уступала операм ни в количестве выкуренных сигарет, ни в знании блатных выражений.

Собравшиеся в кабинете Ковалева следователь и оперативники дружно сошлись на двух основных версиях. Согласно первой из них, сговорившиеся жильцы дома отомстили Сергею Петровичу за причиненные им неудобства и освободили его от жизненных тягот.

Однако масштабы намеченных следователем мероприятий поразили воображение сыщиков, хотя и не имевших дипломов юрфака, но трезво оценивающих действительность. Они попытались охладить ее пыл, сознавая, что вся эта бессмысленная работа ляжет на их плечи, но Савельева на правах старшего группы настаивала на безоговорочном выполнении замыслов.