— Ты не похожа на влюбленную дурочку… Не к парню же сбегала?

Йеджи быстро помотала головой.

— Допустим, я верю, что это действительно что-то важное. Возможно, личное. Но так как я тебя поймал, придется поделиться, — он посмотрел на часы, — Играть в партизаны у меня нет никаких сил, поэтому жду от тебя объяснений к девяти утра. Ты, конечно, можешь придумать, но уверяю тебя, проще рассказать мне правду, чем заставить меня поверить во вранье.

Он отступил от окна и шагнул к лестнице вниз.

— Иди спать. Твои соседки тебя заложили. Надеюсь, ты не надеялась, что они тебя прикроют?

И снова отрицательное мотание головой без какого-либо удивления и сожаления.

— Вы доложите на меня? — все-таки спросила она, когда куратор преодолел половину лестнице.

Тот замер на ступеньке и поднял голову вверх. Девушка не двинулась с места. В глазах ни мольбы, ни страха, просто готовность бороться с предстоящим.

— Нет, если ты расскажешь правду.

— Вы ко всем так относитесь?

— Что? — он усмехнулся, — Я определенно из тех, кто выбирает любимчиков.

Йеджи не стала тратить времени на вранье. К девяти утра она ждала куратора Чхве у его кабинета. И там рассказала все, как есть. Он не показал своего удивления, но и не усомнился в ее рассказе. Выслушав, он просто сказал:

— Хорошо, иди.

И Йеджи должна была бы обозлиться такой реакции, но нет. Лишь облегченно вздохнула, что он не стал ни раздувать эту историю, ни говорить утешения и жалеть, ни читать нотаций.

Эту историю она считала закрытой, пока за полгода до дебюта, когда их состав был уже утвержден, а Чхве Мин-ён был назначен их менеджером, он не подошел к ней в кабинете иностранных языков. За спиной у него стоял Инсу, не особенно интересующийся происходящим.

— На сегодня все? Поехали, прогуляемся, — встал у нее на пути менеджер.

— Куда? — Йеджи перевела взгляд с сонбэ на Инсу.

— Ой, долго рассказывать! Хватай вещи и поехали.

Ехали они недолго. На машине. А потом пересели на поезд до Пусана. В их родной город. И у Йеджи смутно затеплилась надежда, что это могло быть связано с их прошлым разговором. Оставалось непонятным, зачем здесь Инсу.

В Пусане они пересели в машину, возможно, взятую в аренду. Чхве Мин-ён и Инсу впереди, Йеджи сзади. Никаких лишних разговоров. Инсу молчаливый, Йеджи смущенная, Чхве Мин-ён задумчивый.

Она была права. Они приехали на кладбище. Остановились купить букеты цветов. Йеджи и Инсу купили по-одному, а менеджер купил два. Почти у входа Чхве Мин-ён свернул на право и, пройдя не больше пяти метров, остановился у общей стены. Он оглянулся на Йеджи.

— Четвертый ряд, десятая ячейка.

Йеджи шагнула вперед. А менеджер с Инсу не стали задерживаться. Девушка сжала букетик и начала отсчет. Вот она — простая табличка с выбитым именем. На общей стене, где хоронили всех, кого бросили на заботу государства. Ее бабушка.

Выбитое имя среди сотни таких же. Таблички шли так плотно, что сложно было найти место для букетика. Хотя на всей стене можно было насчитать от силы десять знаков внимания. Йеджи приклеила маленький букетик и провела кончиками пальцев по табличке. Спустя столько лет. И лишь имя.

В тот день, когда она нарушила комендантский час и, в общем-то, еще и прогуляла японский, она на накопленные деньги поехала в Пусан.

Полдня и три пансиона, куда могли определить пожилую женщину без средств и признанную недееспособной. Она нашла. Но поздно. По второму адресу ей сухо ответили, что такой пациент скончался. Не сказали ни даты, ни причины, ни места захоронения, ни где личные вещи. Ничего. А все потому, что она не могла доказать, свое родство. Государственная бюрократия когда-то лишила ее семьи, а сейчас и всякой связи с ней.

И теперь она была здесь.

Она провела там около десяти минут, но за ней никто так и не вернулся. Менеджера Чхве она нашла у входа в закрытый колумбарий.

— Закончила? Тогда подожди здесь, я скоро вернусь.

Он легко спустился по лестнице и быстро потерялся в лабиринтах кладбища. Йеджи постояла несколько минут на улице, а потом из-за холодного ветра и, частично, из-за любопытства зашла внутрь. Она немного побродила между траурных залов, иногда задерживаясь у ячеек, чтобы рассмотреть доказательства чьей-то счастливой жизни. Пока на втором этаже не увидела знакомую фигуру. Ячейка находилась так низко, что Инсу пришлось сесть перед ней на пол. Ей было не видно, чей прах здесь хранился. И хоть любопытство просило остаться, она нашла в себе совесть, чтобы вернуться туда, где ее просил ждать менеджер Чхве.

После дебюта она туда вернулась. Одна. И увидела, что рядом с ее букетом прикреплен еще один. И еще один такой букет она нашла в траурной комнате, где Инсу был похож на маленького мальчика, сидя перед прахом своих родителей. В этот раз она удовлетворила свое любопытство — прочла их имена и даже задержалась, чтобы найти сходства между хмурым Инсу и молодой парой на выцветшей старой фотографии. Наверное, он был бы похож на отца, если бы позволял себя так открыто улыбаться. И, конечно, она сложила два дополнительных букета с теми, что Чхве Мин-ён покупал в тот день.

Все не стало хорошо, не стало и лучше. Все стало, как раньше. Нажали на кнопку «плэй», и пауза прекратилась. А расписание и их график двинулись вперед в старом бешеном темпе. Какие-то контракты они потеряли, но группа даже не успела ощутить облегченность графика, как на смену пришли новые рекламные обязательства.

Может, лучше — говорилось об их отношениях? Тогда менеджер Чхве был прав. Стало лучше. Стало теплее. С песней «Неверлэнд» не закончилось их творческое общение. И Йеджи даже полюбила студию Санты. Пробиралась туда, лелея творческое вдохновение. Она тихо усаживалась с блокнотом на жесткий диван, а увлеченный Джунхо часто пугался, когда снимал наушники, поворачивался и видел ее в комнате. Даже, если он и жалел, что когда-то привел сюда макнэ, то отлично это скрывал.

Стоило одному айдолу сесть пьяным за руль и попасться на дороге, как скандальные статьи о них стали неактуальными. Агентство было не радо, что так мало уделили внимания их фонду и новому синглу. А ребята выдохнули. Достаточно и того, что Тилландс приняли «Неверлэнд». Неожиданно — веселая песня зашла. И пусть не все читали между строк.

Наверное, Тилландс привыкли к активным действиям в фандоме, потому что в новостной топ Rootless вновь попали через посты о слэше. Слэш-пэйринги в их смешанной группе до этого были с маленьким процентом. Даже броманс между Инсу и Джунхо носил брутальный дружеский ярлык. До того, как Тилландс не сравнили Сонджэ и Инсу с персонажами одного японского аниме. Яойного. И пост стал вирусным.

— Почему?! Слэш… Какой, они думают, процент геев в Корее, что в каждой группе шипперят парней? — Сонджэ уже второй день переживал, что его сравнивают с очень милым персонажем, который бледнеет и краснеет перед мужественным персонажем, отдаленно похожего на Инсу.

— Они не думают на каждого, а хотят вычислить своего.

У них был перерыв во время практики. Боми и Йеджи помогали друг другу растягиваться, лениво наблюдая, как Сонджэ ворчит и пытается найти в каждом присутствующим отклик своему возмущению. Второй участник сравнения — Инсу — не поддержал его.

— Просто стой от меня подальше. Это поможет, — вот и все, что он сказал на его нытье.

Джунхо тоже проявил толерантность и сказал, что в этом нет ничего такого. На что Сонджэ пригрозил, что будет тайно шипперить их броманс.

— Интрига века, — поддержала старшую девушку Йеджи.

— У нас смешанная группа, но почему все равно шипперят однополые пары? — Сонджэ зацепился за то, что они готовы поддержать эту уже заезженную тему, присел на пол около них.

— В их фантазиях им проще отдать своего биаса второму милахе, чем другой девушке, — пожала плечами Боми и поморщилась, когда Йеджи еще сильнее надавила на ее ноги.