Наблюдать, как она пишет, не было ни малейшего желания. Я полез в инстаграм, развлекаясь фотками бывших подружек, которые продолжали атаковать мой директ, провоцируя на встречу.
Одна, вторая, третья…
Меня отвлек тихий шорох.
Не откладывая мобильный, перевел взгляд и тут же угадал, что творится под столом.
Я нормально относился к своей скотско-демонической репутации. Студенты меня боялись – это полезно. Но вот, когда держат за идиота – неприятно.
Едва сдерживая злость, встал из-за стола. Левицкая вздрогнула и сделала вид, что строчит изо всех сил.
Ну, да. Как же.
Так я и повелся.
Присев с ней рядом, я пробежал глазами по написанному, буквально чувствуя запах страха. Или это что-то другое?
Взгляд скользнул ниже, и я положил руку ей на бедро, повел вверх, задирая подол юбки.
Проклятье! Это была плохая идея, но, даже чувствуя, как тесно стало в брюках, я уже не мог остановиться.
– Что это такое, Левицкая? – спросил я хрипло, не узнавая собственный голос.
Отодвинув юбку, я увидел чулки, а к ним, разумеется, крепились шпоры, с которых она безбожно пыталась скатать ответ.
Разумеется, мои действия уже были за гранью дозволенного, но, коснувшись ее, я не мог убрать руку.
Подцепив пальцем кружевную резинку чулка, провел, чуть оттягивая ее, одновременно лаская бархатную кожу на внутренней стороне бедра.
– А я думал, наряд в мою честь. Оказывается, он просто функциональный. Да, Маргарита?
Я сжал ее бедро.
Девчонка пискнула, но даже не пыталась что-то сказать или отодвинуться. Она словно окаменела, позволяя трогать себя и читать ей лекцию.
– Вы не меня обманываете, дорогая, а себя в первую очередь.
Моя ладонь двинулась выше, и пальцы наткнулись на гладкий шелк трусиков.
Влажных – вашу мать! – трусиков.
– Почему я должен ждать вас, ублажать вашу жажду знаний в свое личное время, м?
Маргарита продолжала молчать, лишь судорожное дыхание и дрожь сигнализировали, что она все же живая.
– Неужели выучить материал так сложно?
Я погладил влажную ткань.
– Так сложно?– повторил я вопрос.
– Кто ищет – вынужден блуждать, Матвей Александрович, – ответила она, и вместе с цитатой с ее губ слетел стон.
Это был приговор для меня. Или для нее.
Я отодвинул трусики в сторону.
Глава 3. Маргарита
Что же я знаю о художественной религии в раннем немецком романтизме, Матвей Александрович? Дайте подумать.
Ни черта я не знаю, вот мой ответ! Даже не уверена, что под моей короткой юбкой есть этот ваш чертов ранний романтизм. Вот же демон, ну ведь выбрал же! Почему именно ранний?
Как там Юлька говорила, листая конспекты перед тем, как мы уменьшили их на ксероксе? «– Так, вот это ранний романтизм, он его точно не даст, давай лучше поздний как следует проверим!»
Стрельнула в Мефистофеля глазами, а он в телефон втыкает. Вот кому хорошо. Так хорошо, что Матвей Александрович даже улыбнулся.
А смотрите-ка, у него ведь совсем другое лицо, когда он улыбается. Даже ямочки есть.
Черт, это я сейчас серьезно? Ранний романтизм подействовал?
Думай, Марго, думай. Ладно, посмотрим, что там с поздним. Вроде не смотрит? Точно, втыкает в телефон, даже щеку рукой подпер. Скроллит, видимо, ленту, ищет кого бы еще оттрахать из «Серебра» или кого посвежее.
Короче, Матвей Александрович занят, и это самое подходящее время, чтобы задрать юбку. Хотя стоило подумать об этом раньше: если мы будем в кабинете вдвоем, то, конечно, он не позволит мне садиться на задние ряды.
Вот только задирать юбку сейчас… Фактически наедине с ним… Это то еще испытание.
Один кривой взгляд, и все мои шпоры будут как на виду. И не только шпоры.
А! Как же они шуршат в тишине кабинета, эти шпоры, мамочки! Ну их, эти нервы, проще выучить. Вот только поздно строить из себя святую невинность.
Давай, Маргарита, на журфак с хвостами не принимают, а Мефистофель вряд ли даст еще один шанс.
Нет, ну как улыбается! Кто там у него? Не видео же с котятами смотрит? И где он вообще прятал эту улыбку раньше? Так и не скажешь, что он пылью уже на кафедре покрылся. Даже понятно, что эти с «Серебра» в нем нашли. И это не только ум.
В нем чувствуется харизма. И опасность. Улыбка вот изменилась, стала порочней, мимолетней. Точно не котята, зуб даю, что подружек листает.
Так, Маргарита. Глаза на лист. Мозги в кучку.
Операция «Снимаем юбку» и ищем ранний немецкий романтизм. Что это? «Фауст»? Уже теплее, цитата какая-то…
– Что это такое, Левицкая?
Я не заметила, как он встал из-за стола и сел рядом. Вот же увлекательное чтиво в чулках! Давно он тут сидит интересно? Видел, похоже, более чем достаточно. Я вся окаменела. Забыла, как дышать. Еще и юбка эта, короче некуда, вон даже кусочек шпоры выглядывает!
И тут его рука легла мне на бедро, обжигая своим прикосновением.
Тело отреагировало как-то уж очень неправильно. Вместо того чтобы стиснуть бедра, я чуть развела их в стороны. Зачем, Марго? Чтобы ему лучше было видно шпоры?!
А впрочем… Поздно.
Его пальцы скользнули выше, подцепив юбку… И шпоры больше не были секретом только для моих трусиков.
Его рука при этом осталась лежать на моем бедре. Хотела бы я сказать «колене», но нет. Это было очень близко к моему святому Граалю, а Матвей Александрович почему-то не источал гнев, ярость, скорее что-то иное.
На губах снова заиграла та улыбка, которая неуловимо его меняла, когда подцепив пальцем кружевную резинку, он провел по коже внутренней стороны бедра.
– А я думал, наряд в мою честь. Оказывается, он просто функциональный. Да, Маргарита?
Скажи «Нет!», скажи «Нет!»
О боже да-а-а-а!… Как он поглаживает кожу большим пальцем. Это как он умудряется вызывать такое цунами ощущений одним только пальцем?
– Вы не меня обманываете, дорогая, а себя в первую очередь.
С кем он разговаривает? Со мной?
Мы все еще сдаем лектуру, Матвей Александрович? Переходите на язык Гете, все равно я половину слов не понимаю. Дышать и то удается с трудом. Ох, мамочки… Он только что провел пальцем по моим трусикам.
И повторил то самое движение большим пальцем.
– Неужели выучить материал так сложно?
Он погладил влажную ткань, которая причиняла адский дискомфорт. Никогда в жизни не думала, что желание избавиться от трусиков в здании университета на пересдаче по зарубежной литературе может быть настолько сильным.
– Так сложно?– повторил он вопрос.
– Кто ищет – вынужден блуждать, Матвей Александрович.
Вот кто не забыл, что мы все-таки здесь делом заняты. Мозги. Горжусь.
Мой мозг выдал Мефистофелю «Фауста» легко и непринужденно. Еще бы. Тойфель уже полгода ассоциируется у меня исключительно с этой книгой. Только не вовремя! Ой, как не вовремя я решила блеснуть интеллектом.
Матвей Александрович аж в лице изменился. Посмотрел на меня потемневшим взглядом, как Фауст, наверное, смотрел на Маргариту. Или Вронский пожирал глазами Каренину, пока она крутилась перед ним на балу.
А потом отодвинул трусики в сторону и медленно провел большим пальцем сверху вниз. При этом с его губ сорвался хриплый стон.
Этот хриплый мужской стон пробудил во мне что-то глубинное, первозданное. Что-то, что заставило шевельнуть бедрами навстречу его руке и шире развести ноги. Он все еще гипнотизировал мои губы взглядом, пока палец двигался медленно и нежно.
Мне больше не было холодно. Я горела изнутри, и снова подалась к нему навстречу, а после почувствовала, как он положил руку мне на плечи, притягивая к себе.
