– Не ссы ты так, Ритка, не завалит тебя Мефистофель! – проворчала Юлька, пихая меня в бок. – Ну, чего ты?

– Да задубела я уже, Юль!

      Я обняла себя, пританцовывая на скромном весеннем солнышке. Ветер пробирался под короткую юбку, то и дело норовя задрать ее и продемонстрировать всему корпусу мои чулки.

      Как знала, что нельзя верить прогнозу! Нифига еще не жарко, хоть и середина апреля. Надо было в джинсах и толстовке идти, а чертову юбку просто с собой взять. Переоделась бы перед сдачей, которую проклятый демон назначил аж на семь часов вечера! К тому времени в универе вообще ни одной живой души не останется.

      А я окончательно превращусь в ледышку.

– Что делать, Ритк? – философски заметила Юля. – Практика показывает, что чем короче юбка на пересдаче у Мефиля, тем выше шансы!

– Не-на-ви-жу, – выбивали дробь мои зубы. – И курс этот, и немцев, и его самого!

      Надо было пропустить этот год, как и хотела, когда меня на журфак не взяли, ничего страшного не случилось бы. Работала бы себе где-нибудь официанткой, а документы на следующий год снова подала бы.

      Мечты-мечты. Родители не дали пропустить год, сказали, сама виновата, что профукала все сроки поступления. Не дали мне еще год гулять, спустя рукава, привели на филфак, где уж, конечно: никакого конкурса, никаких очередей! Потому что кому он вообще нужен этот филфак?

      «Фак, фак, фак», – ответило эхо.

      С тех пор с учебой у нас и не срослось. Я вроде и понимала, что уже этим летом могу подать документы и перевестись с филфака на недоступный журфак, но оценки, хвосты, долги тянули меня на дно, как камень несчастную Муму.

      Пока долги не сдам – перевестись не смогу. Пока за ум не возьмусь – долги не сдам. А за ум я не возьмусь, потому что не-на-ви-жу филфак.

      Фак, фак, фак!

      Замкнутый круг, который я все-таки решила разорвать, когда выпросила пересдачу у Матвея Александровича, прозванного на потоке Мефистофелем за любовь к немецкой литературе и «Фаусту» Гете в частности.

      Пора начинать ползти к своей мечте, Маргарита, как-никак апрель на носу!

      Хотя судя по тому, что у меня сейчас пар начнет валить изо рта, апрель здесь даже близко не валялся. Самый настоящий февраль, так что достану чернил на чертовой пересдаче и зарыдаю от тоски и собственного экзистенциализма.

      Как я буду сдавать лектуру этому фанату Гёте, если ни сном, ни духом в философии немецких книжников? Что ж, поэтому я и решила пойти по пути немецкого синематографа: юбку покороче, шпоры подлинней!

      Вот и вся разгадка. Я-то к мечте ползу, но это не значит, что я и правда начну учить основы немецкой зубодробительной литературы. Десятки студенток филфака в коротких юбках не могут ошибаться! Хорошие оценки здесь зависят от длины юбки.

      Вот и прыгала я в мини-юбке, пытаясь хоть как-то согреться, тщетно кутаясь в кожаную курточку, поверх белой рубашки с глубоким вырезом.

      Не позволю я себя завалить! Да и препод из Матвея Александровича, как из меня филолог с красным дипломом. Сам-то он писатель, тот самый М. А. Тойфель, за каким-то чертом сосланный в университет на наши головы.

      Ведь преподает параллельному потоку ту же литературу Василий Абрамович, мудрый старец, который и мухи не обидит, да и на студентов со своими немцами не наседает. Так ведь нет, обрушился на наши головы М.А.Тойфель.

      Ох, помяни черта…

– А вот и Мефистофель! – радуется Юлька.

      Вся аж подтягивается при виде его паркующегося автомобиля.

– Грудь вперед, задницу назад! – командует она мне. – Не то завалит, Ритк! И улыбочку, где твоя улыбочка?

      Меня трясет от холода, но я выпрямляюсь и растягиваю рот в вежливом оскале. Матвей Александрович выходит из машины, как всегда с ног до головы в черном и хмурый, как грозовая туча. На лице привычная темная трехдневная щетина, пиджак нараспашку, а под ним черная рубашка. Экзистенциальная тоска, как она есть.

      Вот ведь позер и звезда большой литературы. Не так ярко светит солнце, чтобы еще и солнечные очки носить.

– По-моему, он не в духе, – говорю я, глядя на то, с какой силой Мефистофель захлопывает дверь машины.

– По-моему, это его обычное состояние, – парирует Юлька. – Но как же черт хорош собой. Читала про его похождения в «Звездной жизни»? Говорят, он даже спал со всем составом группы «Серебро».

– Это же желтая газетенка, Юль, – закатываю я глаза. – Там могли написать, что он перетрахал всех эльфийек, и никто не потребовал бы доказательств.

      Но, если бы этот год я проучилась на журфаке, то уже отправила бы в редакцию запрос на практику. Потому что плевать, что там ни слова правды на тех страницах, стажировка в «Звездной жизни» это не просто тащиться к мечте, это как катапульта. Раз – и ты уже среди своих. Лучше быть «акулой желтого пера», чем «книжным червем в синем чулке» на страницах немецких херов.

– Доброго дня, Матвей Алекса-а-андрович! – поет соловьем Юлька, когда Мефистофель поравнялся с нами.

      Мефистофель отделался кивком, но тут же запнулся при виде моих ног. И даже замедлил шаг.

– Левицкая? Я так понимаю, к пересдаче готовы?

– На экзамен как на праздник, Матвей Александрович, – цежу я, сквозь зубы.

      Меня трясет: от холода и того скрытого солнечными очками взгляда, который шарит по моему телу. Я не вижу его, но каким-то седьмым чувством прекрасно чувствую.

      Мефистофель снова кивает и исчезает в университете.

      А меня колотит уже не по-детски.

– Ритк, ты это выпей горячего кофе перед тем как, – говорит подруга, оглядев меня с головы до ног. – Он же решит, что ты припадочная, если тебя так трясти будет.

– Кто это у нас тут мерзнет? – вешается на меня Марат, за секунду облапывая с головы до ног и уже не только взглядом.

– Эй, руки свои убрал!

– Да я согреть пытался! – примирительно улыбается одногруппник. – Хорошо выглядишь, Рита. Даже не узнал. Глядя на тебя, мне аж преподавать захотелось.

– Слышь, Марат, – говорит Юля, – а ты же кофе всегда с чем покрепче пьешь, так? Спаси Ритку, а то ей, и правда, согреться надо.

      Марат улыбается и протягивает мне стаканчик. Нюхаю. Алкоголя там больше, чем кофе, судя по запаху, но что делать? Двенадцать месяцев меня спасать не собираются, придется спасаться коньяком. Выпиваю залпом, огненная вода проносится по пищеводу и буквально выжигает внутренности.

– Ох! Как ты это пьешь вообще?

– Я закусываю, – ухмыляется Марат. – А ты ела сегодня вообще?

      Я не ела. Я проспала все на свете, потом перевернула полдома, пока искала эту короткую юбку, потом ломала голову, как прикрепить шпоры с внутренней стороны, короче, дел было невпроворот. Не до завтрака.

      А потом, естественно, пробка до самого универа, а еще лекции во вторую смену…

      Смотрю на часы. А вот и время пришло.

– Налить еще, Рит? – спрашивает Марат. – На тебе лица нет. Мне обычно помогает.

– Давай, – протягиваю пустой стаканчик из-под кофе.

      Марат плеснул из фляжки немного янтарной жидкости.

– За немецкую литературу, – говорю и опрокидываю в себя содержимое.

      Юлька похлопала меня по спине, пока я пыталась отдышаться.

– Давай я тебе мятную жвачку дам и вперед, Ритк, пора. Не дай ему завалить себя!

      Я качнулась на каблуках. Фак, действительно пора. Шпоры при мне, юбка тоже.

      Пора.

      «Фак, фак, фак» – привычно отозвалось эхо.

      Ненавижу этот проклятый храм науки. Не-на-ви-жу.

      Я сел в машину, завел мотор и прикрыл глаза, готовясь к очередному бессмысленному и беспощадному дню каторги.

      Едва я выехал с парковки, раздался звонок. Я нажал кнопку на панели, переводя вызов на громкую связь.