– Выйдешь за меня? – сорвалось с языка.

– Это предложение? – хитро усмехнулась рыженькая.

Она приподнялась на локтях и окинула меня нарочито оценивающим взглядом. Нашла время веселиться.

«Да» упало тяжелым камнем. Наверное, впервые в жизни я почувствовал волнение. Как много всего впервые. Что, если она не согласится? Что, если не поверит?

– Ну…

Ника вывернулась из моих рук и села по-турецки.

– Тебе так нужен мой дом?

В лукавых глазах заплясали яркие искорки. На щеках появились ямочки, и я не удержался, коснулся одной из них пальцем. Такая мягкая кожа… И запах. Нежный, сводящий с ума, особенный.

– Мне так нужна ты.

Я взял ее руки в свои и твердо сказал:

– Отрицательный ответ не принимается.

– А я и не собиралась говорить нет, – расплылась в улыбке Ника.

– Только, тебе не кажется, что мы немного торопимся? Ты ведь ничего обо мне не знаешь. Да и я о тебе тоже.

– Это нетрудно исправить.

Слова дались мне легко, но вот внутри этой легкости не было. Как объяснить Нике, куда она попала, и кто мы такие? Как заставить ее поверить в то, что для обычных людей кажется сказкой? И как убедить в том, что теперь мы друг без друга не выживем?

– Расскажешь о себе? – устраиваясь рядом, тихо спросила Ника. – Кстати, как ты здесь оказался? Нет, я, конечно, привыкла, что ты все время возникаешь неизвестно откуда, но сегодня… Что это было? И куда делся Волчок? Вечно он исчезает в самый неподходящий момент! Ой, я слишком много говорю, да?

Моя рыженькая улыбнулась, и в ее глазах загорелся едва заметный огонек.

Ника-Ника… Что ж ты со мной делаешь? Смотрю, и хочется снова подмять под себя, заклеймить, присвоить навсегда. Осталось только рассказать…

Что ж, ничего другого мне не остается. Выложу всю правду, и будь что будет.

Я обнял Нику крепче. Признание далось мне тяжело, но от того, сумею ли донести все правильно, зависело мое будущее – наше будущее, – и я говорил, объяснял, убеждал, обещал…

Смотрел в расширившиеся от удивления глаза, и искал в них страх и неверие, но ничего этого не было.

– Так не бывает, – покачала головой Ника.

Она чуть наклонилась вперед и закусила губу.

– Я понимаю, тебе трудно поверить…

– Нет, ты не понимаешь, – перебила меня Ника. – Так не бывает. Этого просто не может быть! Ты – оборотень.

– Да, оборотень, но тебе не нужно меня бояться.

– Я не боюсь, – отмахнулась рыженькая и замерла, пристально глядя мне в глаза.

Я смотрела на Егора, а мир вокруг стремительно менялся, возвращая меня в прошлое, окутывая запахами тайги, прелой травы, нагретой солнцем земли и ароматом малины.

Я слышала голоса, протяжный волчий вой, снова видела забытые лица и белозубые улыбки. Стая, родители, брат, волчья жизнь – то, что, казалось, ушло безвозвратно, снова вернулось и заставило меня посмотреть на все вокруг по-другому. Оборотни… Столько времени прошло, память стерла былое, оставив лишь обрывки, но оказалось, что я все помню. Даже удивительно. Перед глазами поплыли яркие картинки: залитая солнцем поляна, резвящиеся щенки, колючие кусты, плетеные лукошки, доверху наполненные красными сочными ягодами. И сладкий вкус на губах. И добрая улыбка мамы…

– Ника?

Голос Егора звучал напряженно.

Я провела ладонью по его колючей щеке и вздохнула. Кто бы мог подумать, что все так обернется? Я давно забыла о том, кто я. Столько лет жила, как обычный человек, вытравливала из себя свою непохожесть на других, стремилась забыть страшную правду, а теперь смотрю в горячие янтарные глаза и понимаю, что ничего не забыла. Что там, глубоко внутри, я все та же Вероника Полянская, и мое прошлое перестало быть прошлым, превратившись в настоящее.

– Ника?

Я начинал всерьез волноваться. Может, не стоило вываливать на Нику все вот так сразу? Наверное, нужно было как-то подготовить, попытаться смягчить реальность, дать возможность привыкнуть ко мне и только потом огорошивать признанием.

Я смотрел на задумчивое лицо девушки, и пытался просчитать, чего от нее ждать. Истерики? Вроде, непохоже. Страха? Нет, она не боится, я бы почувствовал. У страха отвратительный кислый запах, его ни с чем не спутаешь. Тогда почему она молчит? Думает, как повежливее от меня избавиться?

Сердце кольнуло холодной иглой. Нет. Не позволю. Не отпущу. Костьми лягу, но не дам уехать.

Волк взволнованно рыкнул, при одной только мысли, что Ника может уйти.

Нет, она не уйдет. Понятно, что ей сложно принять правду, но ведь пока она не сбежала?

– Мои родители тоже были оборотнями, – тихо произнесла Ника.

– Что?

Пришла моя пора удивляться. Черт! О чем она?

– Отец был альфой красноярской стаи, – пояснила рыженькая, убрав со лба мешающийся локон.

Вот это поворот. Стоп. В красноярской стае не было альфы Запольского. По крайней мере, последние пятнадцать лет.

– И где он теперь?

Пазл не складывался. А волк, не желая вникать в подробности, рвался наружу, путал мысли, скулил и требовал закончить разговор и перейти к действиям.

– Родители умерли, когда я была маленькой. Меня воспитывала бабушка, – коротко ответила Ника и тут же спросила: – А ты?

Я понял, что она не хочет говорить о своем прошлом. Что ж, у нас еще все впереди. Я обязательно все выясню, но не сейчас, позже, когда Ника сможет мне довериться.

– Твои родители живы? – маленькая крепкая ладонь легла на мою руку.

– Нет. Я тоже один, – качнул головой и потянул Нику на себя.

Хватит разговоров. Никуда они от нас не денутся.

– Егор…

Ника охотно ответила на мой поцелуй, и все разумные мысли исчезли, уступив место тому горячему, что кружило между нами, сбивало дыхание и напрочь выключало разум.

Я завидовала. Завидовала сильно, по-черному.

Смотрела на рыжую и не могла побороть противное, ноющее, как зубная боль чувство. Оно разъедало душу ржавчиной, оставляло на губах горький привкус полыни, оседало в ноздрях запахом прелого мха. Отвратное ощущение. Мерзкое.

Сердито фыркнув, отвернулась от целующейся парочки и потрусила прочь. Нетронутый снег хрустко скрипел под лапами. Лес расступался. Высоченные ели выстраивались в затейливый хоровод, гибкие березки белели тонким кружевом, нагие осины стыдливо жались друг к другу, торопливо спускаясь с пригорка в низину, к воде.

Я скатилась к ручью и с трудом затормозила всеми четырьмя лапами.

Тихий плеск пролился на горящую душу прохладным бальзамом. Гремящий. Древнее место силы, вскормившее несколько поколений волков.

Перекинулась, опустилась на колени и склонилась к плоским камням, по которым весело бежал шумный поток. Подтаявший снег хрупко обломился под ладонями.

– Отпускаю все обиды и злобу. Пусть уйдут они водою студеной да ветром стылым, – прошептала своему отражению и умылась.

Когда-то бабушка научила меня этому старинному наговору, сказав, что в жизни все может пригодиться. Что ж, она была права. Пригодилось. И не раз.

Ледяные капли стекали по коже, попадали за ворот куртки, подбирались к груди. Образ целующейся пары, стоящий перед глазами, постепенно растворился и исчез. На душу опустился покой. Я уселась у выступающих корней и бездумно уставилась на журчащую воду, не замечая ни холода, ни прячущегося за кронами деревьев солнца, ни медленно застывающего сердца.

Хорошо… И не болит больше ничего.

Треск обломившейся под тяжестью снега ветки заставил меня очнуться. Надо же, совсем не заметила, как начало темнеть. Я оглянулась по сторонам. Тишина. Только с молоденькой березы сыплется белая крошка. Она кружит в воздухе и неслышно оседает на высокий сугроб, и эта маленькая метель вызывает ненужные воспоминания.

Перед глазами снова возникло любимое лицо. Темные, густые брови, внимательный взгляд из-под них, сурово сжатые губы и нос с горбинкой. Она совсем небольшая, эта горбинка. Ее видно только вблизи, и то, если очень хорошо присмотреться.