Лили хмыкнула своим воспоминаниям, широким жестом обтерла влажной тряпкой нижнюю ступеньку и, выпрямившись, уперла руки в бока. Ее часть уборки выполнена. А Петунья все еще возилась на кухне, время от времени позвякивая посудой и хлопая дверцами шкафчиков. Покосившись в ту сторону и прикусив губу, Лили ненадолго задумалась, в каком случае у нее будет меньше шансов разругаться с сестрой, если она по-тихому скроется в своей комнате или поможет ей с обедом? Сегодня конфликты были совершенно нежелательными. Они угрожали хорошему настроению родителей, с которыми Лили предстоял не особо простой разговор. Вариант – оставить Туни царствовать на излюбленной территории в гордом одиночестве - показался менее взрывоопасным.

Младшая Эванс на цыпочках прошмыгнула к черному ходу, ведущему во внутренний двор, вылила воду под куст чайных роз. Ткнувшись носом прямо в тонкие прохладные лепестки, вдохнула любимый аромат, прикрыла глаза, прислушалась к голосам птиц, доносящимся из кроны старого клена. Стрекочущая трель – это славка. А вклинивающееся легко узнаваемое «ци-ци-фе» - синица.

Различать птиц по голосам ее научила бабушка. А Лили одно время пыталась учить Сева, но вскоре махнула рукой, так и не поняв, как человек, определяющий на слух должную степень кипения зелья в котле, оказался не способен отличить песню славки от воробьиного чириканья. Девушка весело ухмыльнулась, щурясь, посмотрела на яркое небо и поспешила обратно в дом.

В комнате чистый и свежий воздух. Хорошо! Вытянувшись на кровати, Лили взяла с тумбочки книгу в твердом черном переплете. По бархатистой поверхности вилось тисненое: “Жорж Санд. Консуэло”. Нужная страница была заложена простым тетрадным листком. Но, читая о терзающейся, запутавшейся в чувствах героине, Лили постоянно отвлекалась на размышления о своих. Она думала о Севе и том что, как ни странно, только после примирения поняла, как ей не хватало этого балбеса.

Неужели она смогла так себя накрутить, что за злостью, даже не замечала, как ей самой плохо? Ведь в самом деле казалось… ну за редкими моментами слабости, которые она связывала исключительно с обидой… казалось, что все нормально. И плевать ей на торчащего среди придорожных кустов бывшего друга. Она читала, делала домашние задания на лето, гуляла, смеялась. В его сторону и не смотрела. Почти. И пошла к нему из одного лишь сострадания. Все-таки маму потерял. Когда у человека такое горе, пусть он настоящим другом, как тогда Лили думала, ей никогда и не был, чисто по-человечески его следовало поддержать. Разочарование и обиду забывать она не собиралась, а только на время отодвинула в сторону. И дело вовсе не в злопамятности, а в том, что такие оскорбления прощать просто нельзя.

Раз назвал так вслух, значит, в мыслях всегда так называет. Какое, выходило, его к ней отношение? Презрительное. И разве может человек, имеющий хоть каплю уважения к себе, продолжать общаться с тем, кто его презирает?

Но весь фундамент ее непримиримости, составленный из казавшихся неопровержимыми умозаключений, рухнул от отчаянного: «Мне было плохо, а ты смеялась!»

Нет, в первый момент Лили, конечно, взбеленилась. Когда это она смеялась?! Да она, вообще-то, его – неблагодарного – защищала!..

- Ну не смеялась… Улыбалась… - отвернулся, ссутулился. Как-то ни с высокомерием, ни с презрением, этот вид выпавшего из гнезда вороненка не вязался.

Злость схлынула. Доли мгновения хватило, чтобы вспомнить. Был момент. Глядя на нелепо барахтающегося в воздухе друга, Лили почувствовала, как через пыл возмущения и негодования пробивается какой-то неоправданный нервный смех. Смех она сдержала. Улыбку – видимо нет. А Сев заметил. И каково же было ему? Каково быть выставленным перед всей школой в одном нижнем белье? Лили представила, и неприятно стеснило грудь. А ведь она всего лишь вообразила. И тела своего она никогда не стеснялась, скорее наоборот. В отличие от Сева, который даже в речку заходил в шортах и футболке… Да, ему было плохо, а лучшая подруга улыбалась! И еще отповедь эта про нестиранные подштанники, как будто не видно было, что они серые не от грязи, а от старости.

Стыдно. Хоть плачь.

- Сев… Давай забудем…

И вот, когда она вырвалась из его радостных объятий – откуда в таких худых руках столько силы, хотелось бы знать! – когда увидела его счастливую улыбку и посмотрела в теплые черные глаза, Лили почувствовала, какой груз свалился с ее плеч. Просто вдруг стало очень легко, настолько, что она могла бы взлететь, как когда-то в детстве на качелях.

С этой легкостью в теле и в мыслях она жила уже неделю. Вечерами встречались с Севом. Гуляли в сквере и у реки. Пару дней назад он признался, что колдует палочкой мамы, и предложил аппарировать на Косую аллею поесть мороженого у Фортескью. Лили сама не поняла, как дала уговорить себя на такую нахальную авантюру. Но все обошлось – их никто не выследил.

Им давно не было настолько хорошо вместе. И Лили совсем забыла, что договаривалась о встрече с Поттером и Блэком. Хорошо хоть они не нагрянули, как снег на голову, а прислали сову с письмом, в котором уточняли время. Отказаться было как-то невежливо. Скрыть от Сева, чтоб он потом случайно узнал?.. Нет, новый ссоры ей совершенно не хотелось. Рассказать?.. «Извини, Сев. Сегодня я с тобой гулять не пойду. Я жду в гости твоих заклятых врагов», - тоже так себе вариант. Но Лили нашла, как ей казалось, приемлемый выход: все рассказать Севу – это раз; пригласить и его – это два.

Лили решила – Лили сделала.

Сев, естественно, нахохлился, ощетинился и пытался возражать, но стоило подруге состроить обиженно-расстроенное выражение лица, как он сдался. Хоть она, зная, каким он бывает упертым, уже практически и не надеялась на успех. М-да, от ссор, оказывается, есть польза.

Оставалось получить разрешение родителей. Припертый ее напором к стенке Сев рассказал о беседе с мистером Эвансом. Он не врал. Лили наблюдала их встречу под дождем через штору, а потом подслушала разговор отца с матерью. Теперь Лили каким-то образом нужно было убедить отца отменить им же наложенный запрет.

*

- И речи быть не может! – мистер Эванс сурово сдвинул брови. – Я этому наглецу запретил к тебе приближаться. А он значит решил, что может игнорировать мои слова? И после этого чтобы я позволил ему переступить порог нашего дома?

- Папа, если тебе настолько это важно, то Сев твоего запрета не нарушал, - Лили без особых усилий выдерживала тяжелый взгляд таких же зеленых, как и у нее самой, глаз отца. – Это не он ко мне приблизился, а я к нему. Да, я поняла, что зря на него обиделась, и пошла мириться. Клятвы спасаться от меня бегством он же не давал?

- Лили! Не ерничай!

- Извини, - Лили постаралась вложить в интонации как можно больше уважения и покладистости. – Я хотела пошутить. Если это не уместно, то не буду.

- Значит, мы закончили, - удовлетворенно кивнул мистер Эванс, возвращаясь к намазыванию масла на бутерброд. – Никакого Северуса.

- Нет, пап, извини, мы не закончили. Объясни, пожалуйста, почему Северус не может прийти ко мне в гости?

- Потому что я запретил.

- Это я поняла, но зачем было запрещать?

- Потому что я видел, что он преследует тебя в то время, как тебе его общество неприятно. Скажешь, было не так?

- Во-первых, он не преследовал. Во-вторых, было неприятно, стало приятно – тебе не кажется, что это мое дело. А я не просила его прогонять.

- А мне он не нравится! – недомазанный бутерброд и нож отправились на жалобно тренькнувшую тарелку. Лили вздрогнула и почувствовала, как защипало в носу. – Это дурная компания. Я и тебе запрещаю к нему приближаться, если на то пошло.

- Прости, папочка, - сузив глаза, прощебетала Лили, - я тебя очень люблю и уважаю. Если ты против, чтобы Сев приходил в наш дом, то он, конечно же, не придет, - она шумно вдохнула. - Я пойду к нему. Мне кажется, я не давала вам повода усомниться в наличии у меня своей головы на плечах. Живу же я как-то в Хогвартсе! Значит, в состоянии самостоятельно решать с кем мне дружить, а к кому не приближаться.