Успокоился, затих.

«Неужели уснул?» — Наташа поцеловала сына в макушку.

Волосы пропитаны потом, грязью, кровью. Мать прижалась к ним щекой: «как только оклемаемся немного, найду возможность ему искупаться».

Взгляд ее упал на дверь, в проеме маячил караульный. Но никаких окриков. Значит, им уже позволено быть рядом. И тут случилось невероятное. Физически было тяжко: кружилась голова, тошнило, боль в неостывших ранах не унялась нисколько, от слабости дрожали руки. Но родилась, поднялась и выплеснулась через край радость: «Вырвались! Вырвались из этого хищного логова! Пусть через мучения, пусть не вернемся домой, и нужно ехать в холодную и голодную ссылку. Неужто не сумеем отогреть друг друга — ведь теперь мы вместе! Да и с голоду не умрем. Главное все живы, рядом!»

Это была непродолжительная вспышка. Впереди еще будут безысходность, отчаяние, слезы. Будут и пройдут. А в тот час, сидя у изголовья сыновней кровати, она чувствовала себя почти счастливой.

«А где Степан?» — Обернулась. Кровать мужа пуста. На другой, отвернув лицо к стене, лежала маленькая и хрупкая Аня.

«Прости, Аннушка, — подумала Наташа, чувствуя наползающую слабость, — сейчас подойти не смогу». Она опустила голову на край тюфяка и соскользнула в забытье.

В сопровождении караульного вернулся Степан. Подошел к жене, погладил по щеке. Она пришла в себя и испугалась. Степан постарался успокоить ее взглядом, показать, что все хорошо.

Она хотела знать точнее. Но как спросить? Глаза против воли наполнились слезами. Наташа, сникнув, отвернула голову вниз, в сторону: «Как так жить?»

Степан взял ее лицо в ладони, обратил к себе. Вытер с глаз слезы и погрозил пальцем: «Не вздумай». Потом показал рукой на дверь, на себя и изобразил приглашающий жест.

Наташа поняла: «позвали», — она кивнула.

«А зачем?» — спросили ее глаза.

Степан немного подумал, нарисовал пальцами в воздухе прямоугольник размером с наиболее употребительный лист бумаги, показал, как будто что-то пишет на нем, и начал выразительно загибать пальцы на руке: один, два, три, — слегка кивая при этом.

«Правила?» — догадалась Наташа, но нужно было убедиться, что поняла верно. Сделала ладонью и головой слабый жест в одну сторону и покивала утвердительно, в другую — и запрещающе пошевелила пальцем.

Степан посмотрел одобрительно, погладил по голове, поцеловал (прикоснулся губами) в щеку. Полегчало. Наташа с благодарностью и нежностью взглянула на мужа. Он коснулся пальцами ее груди, своей, сложил ладони вместе и показал, неплохо бы поспать. Наташа согласилась. Следовало набираться сил, насколько получится. Скоро приедут дети.

Они появились ближе к вечеру. Наталье казалось, что все время она просто неподвижно лежала без сна и, когда Степан разбудил ее, удивилась тому, что спала. По звукам голосов, доносящихся со двора, все поняла и заторопилась встать. Степан помог. В руках его обнаружилась мокрая тряпочка. Он отер Наташе лицо, шею и руки.

«Как я сама не подумала? Напугала бы детей…» — подумала Наталья.

Степан внимательно всмотрелся в ее глаза — она была настроена так же, как и он сам. Наташа старалась выпрямиться и улыбнуться.

— Лопухины, к вам родственники и челядинцы, — сказал, остановившись в дверях ,начальник караула. — Четверо слуг по милости государыни поедут с вами и один при Иване Лопухине.

Наташа посмотрела на сына. Он лежал, закрыв голову руками, и не шевелился.

— Остальным дано полчаса на прощания, — закончил офицер и вышел, впуская младших Лопухиных.

В комнату они вошли робко, будто с опаской. Старшие вели впереди себя младших. Семеро. Васеньку привезти не решились.

«И правильно», — подумала Наталья, ей стеснило грудь при воспоминании о том, как он кричал, когда ее уводили… «Как это было давно… в конце другой жизни».

Степан сделал шаг к ним навстречу и чуть развел руки, как для объятия. Первая, расплакавшись, бросилась к нему Катюшка. Ей не исполнилось еще шести. Она уткнулась в отцовский живот и заплакала:

— Батюшка, пойдем домой, батюшка. — Ее маленьких рук не хватало, чтобы обхватить его, и она цеплялась пальчиками за одежду. Он прижал к себе каштановолосую головку.

Следом подбежала Настя, упала отцу на грудь.

— Катя, перестань, мы же договорились, — просила она сестренку, глотая слезы.

Другие, кто, целуя по дороге Степана Васильевича, кто, мимоходом прижимаясь к нему, уже спешили к матери: Аннушка, Прасковья повисли у нее на шее, Сережа, Абрамушка и Степа опустились на колени, старались поймать и поцеловать ее руки.

Она всех обнимала, гладила, целовала. Улыбалась им ободряюще, уверенно. Все одновременно что-то говорили, шептали, прижимались. Подошли к ним Степан Васильевич со старшей и младшей дочерьми.

— Матушка, все будет хорошо, — вытирая глаза, говорила Аня, — мы вас любим очень-очень!

Наташа кивала ей.

— Мы вас будем ждать, — вторила сестре Прасковья. Мать ласково ей улыбалась и гладила по голове.

— Возвращайтесь поскорее! — плача умоляла Катя, сидя у отца на коленях. Наташа наклонялась к ней, обнимала и терлась носом об ее носик.

— За нас не волнуйтесь, у нас все в порядке, мы вас не подведем, — срывающимся голосом обещал Абрам, целуя руку матери.

— С Васенькой тоже все хорошо, мы просто не решились… чтобы не плакал, — заверяла Настасья. Наташа кивала ей в знак согласия.

— А дядя Петя (1), тоже хотел бы приехать, но он под домашним арестом, — сообщила Аннушка.

— Но его ни в чем не обвиняют, — поспешила добавить Настя.

Степа молчал. Ему надлежало отправляться в ссылку вместе с родителями, но они об этом пока не знали.

— Они заплатят за все, за все! — вдруг с жаром прошептал Сергей.

Наташа вздрогнула. Ее, словно, окатили ледяной водой, нахмурилась, сжала руки сына.

“Не смей! Не смей!” — наказывала она ему мысленно, отчаянно надеясь, что услышит он этот внутренний крик. Чувствуя озноб, медленно поворачивала голову из стороны в сторону, не отрывая взгляда от его глаз. — “Не смей!”

— Матушка, не переживай: ничего мы такого не сделаем. Их бог накажет! — взяв ее за руку, сказал Абрам.

Наташа чуть не заплакала, закрыла ему пальцами рот, в тревоге посмотрев на дверь. Охранник, вроде бы, не обратил внимания на слова мальчишек. Может быть, ничего не слышал. Степан Васильевич положил руку на плечо сына и, когда тот повернулся к нему, предостерегающе покачал головой. В разноголосом гомоне возникла пауза, и караульный заинтересованно обернулся.

Наталья Федоровна глядела через комнату на по-прежнему неподвижно лежащего Ивана.

— Мы же совсем забыли про Ваню, — всхлипнула Настя. — Ванечка, милый, — бросилась она к брату.

Охранник потерял интерес к происходящему.

Ваня, услышав голос сестры, сильнее сжал голову руками, вжался лицом в тюфяк.

— Ванечка, ну что ты, — зашептала Настя, — посмотри на меня, хороший мой, — в голосе нежность и жалость. Прижалась лбом к его волосам.

Иван повернул к ней бледное лицо и вдруг со стоном дернулся к ней, крепко обнял за шею. Комната стала похожа на муравейник: дети сновали от родителей к кровати брата и обратно.

Степа присел рядом с отцом и на удивленный взгляд родителей ответил:

— Еще успею с Ванькой пообщаться: мне велено ехать с вами. Но так лучше, — он весело улыбнулся, — чем Сибирь хуже дальней деревни? А так, я буду с вами рядом.

Наташа прислонилась к плечу Степана Васильевича и задумчиво смотрела на Степу. И не могла понять, грустно ей от такой новости или, напротив, спокойнее.

— Мамочка, тебе очень больно? — неожиданно спросила подошедшая Катюша и погладила Наташу по руке. Та встрепенулась, быстро замотала головой, стараясь придать лицу, как можно, более радостное и беззаботное выражение. Потом прижала дочку к груди.

— Время вышло. Родственники выходите, — слова охранника, сказанные громким, но ровным голосом, прозвучали, как гром. Младшие Лопухины снова кинулись к родителям, к Степе. Девчонки разревелись, включая и старшую Настю. Степа с отцом сгребли их в охапку. Мальчики, судорожно сглатывая и моргая глазами, отчаянно старались сдержаться. Они прижались к матери.