Сначала это легко. Я часто делаю так для мэтра. Именно поэтому опытные маги охотно берут одаренных учеников — мы для них живые накопители, источники силы. 

Но поток слишком стремительный, магии слишком много, и я устаю. Замедляюсь, чтобы передохнуть. То, что притаилось в глубине Бездны, словно этого и ждало. Внезапный рывок заставляет потерять несколько с таким трудом отвоеванных футов. 

Слезы брызгают из глаз. Я до боли стискиваю зубы и усиливаю напор.

Это больно… Магия утратила сходство с водой, теперь она похожа на огонь, жидкую лаву, бесконечного шершавого змея, который ползет сквозь меня, обдирая внутренности. Вены горят огнем, во рту железистый привкус крови, а глаза почти ослепли от слез, но я отдаю и отдаю, выжимая себя досуха, до донышка. 

Нить кончается внезапно. Мои ослабевшие пальцы вдруг ловят холодную ладонь. Всхлипываю от облегчения и падаю на пол рядом с Никки. Мне так плохо. Так невыносимо, невозможно плохо… 

И хорошо. Потому что я его вытащила. Спасла. 

— Никки! — голос подводит. С губ срывается почти беззвучный шепот. Но он слышит. И открывает глаза.

Зрачки заливает пронзительная зелень Бездны — настолько яркая, что я восхищенно ахаю. 

— Получилось!

Будь у меня больше сил, я бы кричала и прыгала от радости. Но сейчас слишком больно. 

— Да, — зелень радужки медленно гаснет. И выцветает до белесо-голубого, вместо привычной синевы. Я изумленно моргаю, и вдруг замечаю, что пшенично-золотистые волосы Никки тоже выбелило, словно прибило инеем.

Его губы раздвигаются в улыбке, но глаза остаются холодными и пустыми.

— Получилось. 

Глава 38

“Нельзя спуститься в Бездну и вернуться тем, кем был”, — сказал однажды мой учитель. 

Что же — он был прав. О, как он был прав.

То, что вернулось, не было моим Никки. 

Он больше не шутил, редко смеялся, не залезал в соседский сад, чтобы сорвать для меня охапку цветов . И рядом с ним было… неуютно. Особенно, когда он смотрел своими светлыми до белизны глазами — прямо, почти не моргая. 

“Упырь отмороженный” — прозвали Никки вчерашние приятели по играм. Всегда шумный, веселый, словно заполнявший собой все пространство, Николас теперь двигался беззвучно. Люди вздрагивали, когда он неожиданно появлялся перед ними. Лавочница Марта так вообще развопилась, утверждая, что Николас хотел выпить ее кровь. 

Он стал очень вдумчивым. Спокойным. Уравновешенным. Окружающие люди раздражали его демонстрацией эмоций, но была это зависть к тому, что он утратил или просто досада на чужое нерациональное поведение? Сам Николас утверждал, что второе. 

Дело вызвало большой резонанс, консилиум из десятка ведущих магов несколько месяцев изучал, обследовал и осматривал Николаса Грея. Вердикт был однозначен: интеллект и личность сохранны, но вот душа… От души мало что осталось. 

Сам Николас, впрочем, от потери особо не страдал. По его словам, он действительно ощущал некоторую пустоту, но обретенная сила с лихвой компенсировала это неудобство. 

Тогда казалось, что от Никки, которого я любила, остался только пытливый ум и амбиции урожденного лорда. Позже, оказалось, что он сумел пронести через Бездну еще одно чувство, не только сохранив, но и приумножив его. Но тогда я была беспечна и не догадывалась, чем мне грозит жадный взгляд незнакомца, занявшего место моего Никки.

Я просто пыталась понять, как жить дальше. 

Леди Грей ненавидела и винила во всем меня. Я и сама себя тогда винила. Да, это была идея Николаса, но я была сильнее, опытнее в магическом искусстве. Больше силы, больше и ответственности. Я могла просто отказаться — Никки не полез бы в эту авантюру в одиночку. Могла рассказать все наставнику, уж мэтр Гроссман сумел бы объяснить амбициозному юноше чем опасен нырок в Бездну и почему его следует совершать только под присмотром опытных магов. 

Пусть Николас возненавидел бы меня за предательство, пусть проклинал бы. Но был бы жив. 

Уже много позже, пройдя через отчаяние и собрав себя по кусочкам, я смогла простить себя. Сказать, что была ребенком. Что не могу нести ответственность за чужое решение. Что уже наказана по-своему. Не так сильно, как Николас, но достаточно… 

Перенапряглась. Толком не успевшие раскрыться каналы усохли и скрючились. Сила, еще вчера бурлившая полноводной рекой, превратилась в почти пересохший ручеек. Как у большинства людей. 

Разумеется, мэтр от меня отказался. 

— Прости, милая, — развел он руками, навещая меня в тот последний день. Я чувствовала себя лучше, но врач все еще запрещал вставать с постели. — Ты сама все понимаешь…

Я понимала. Брать в личные ученики слабосилка все равно что стричь поросенка. Визгу много, шерсти, то есть магии, никакой. Скорее уж самому придется делиться с бесталанным учеником. 

Таких, какой я стала, даже в университет брали с неохотой. Только самых умных и упорных. Остальным вполне хватало освоить пару трюков в своей сфере. Наловчиться укреплять стекло, чтобы оно не билось, если ты стеклодув. Отделять руду от вредных примесей, если кузнец. Или напитывать зелья силой, если аптекарь…

Вот и отец как будто даже обрадовался, узнав, что я больше не будущая великая мэтресса. С жаром убеждал, что ну ее — эту магию. Чего нужно знать хорошему аптекарю он мне и так расскажет. 

Я отказалась. И села за учебники. 

С первого раза поступить не удалось, но я была упертой. И на следующий год двери Инсфорда распахнулись для будущей целительницы душ Мелиссы Эррол.

Ни решение учиться, ни выбор профиля не было случайностью. В юношеской гордыне я планировала преуспеть там, где потерпели неудачу корифеи менталистики. Исцелить Николаса, извлечь из ниоткуда откушенный кусок души и склеить, вернуть все как было. 

Любила ли я еще его тогда? Не знаю. Но цель давала мне силы жить и смотреть в зеркало без отвращения. 

А Николас уехал в столицу. Мэтр Коллинз, тогдашний глава теневого департамента посчитал невероятно одаренного и почти лишенного человеческих эмоций юношу идеальной кандидатурой в ученики. 

Возможно позже, когда Николас изящно подставил его, разыграв безупречную многоходовку, мэтр пожалел о своем решении. Но тогда они оба — ученик и учитель были друг от друга в полном восторге. 

— Обучение должно занять пять лет, но я управлюсь быстрее, — сказал мне Николас на прощание. — После этого я стану главой Теневого департамента, женюсь на тебе и увезу в столицу. 

Я тогда не приняла этих слов всерьез, просто кивнула. А стоило бы прислушаться. Это старый Никки постоянно мечтал: строил планы и менял их по десять раз на дню. Новый не мечтал. Он информировал меня о том, какой будет моя дальнейшая жизнь. 

Но я была юна и полностью захвачена желанием спасти своего Никки. Понимание, что не все в этом мире можно исправить, пришло позже.

Мы разъехались. Он в столицу, я в Инсфорд. Понеслись годы студенчества. Новая жизнь, новые друзья, новые знания. 

Новый взгляд на мир.

Инсфорд изменил меня… сильнее, чем смог бы любой наставник. Заставил под лупой рассмотреть и проверить на прочность все, во что я верила. Научил трезво видеть мир, опираться на разум и доверять своим чувствам. 

Я узнала, что не все решает сила — порой изобретательность и хороший накопитель способны заменить ее отсутствие. Постигла границы, где проходит моя власть и ответственность. Повзрослела. 

Не думаю, что ученичество у мэтра Гроссмана смогло бы дать мне столько, сколько дал Инсфорд. Институт личного наставничества безнадежно устарел. Претория обкрадывает сама себя, отдавая лучших из лучших в лапы пожилым мэтрам. Одаренные маги заслуживают большего, чем был бесплатными самозарядными накопителями у стариков. 

Взгляд на отношения тоже изменился. Как-то сама собой растворилась наивная вера в единственную на всю жизнь любовь и вторую половинку. Ушел трепет при общении с сильным полом и болезненное желание понравится любому симпатичному парню. 

Нравы в магическом сообществе куда более вольные. Меня звали на свидания. Первое время я отказывала — не потому, что не хотела. Скорее считала это “предательством” по отношению к Никки. От моей детской влюбленности ничего не осталось, но была еще вина и память. Отчаянная мечта поправить то, что я натворила.