И понимала, что нет — не успеют. Если бы приговор удалось отложить хотя бы на сутки… 

Когда первый шок после признания Артура прошел, я схватилась за голову, осознав, как бездарно потратила отведенное на свидание время. Нужно было не раскисать, а вытрясти из ди Альдо все, что он вспомнил. Выяснить с чего он вообще решил, что чума началась по его вине, найти изъяны в его рассуждениях и указать на них. 

Тщетно я пыталась добиться повторного свидания. Ни меня, ни синьора Фиреско больше не пустили в темницу. С момента, как Артур перешел из подсудимых в осужденные, его адвокат утратил право на посещение. Я слонялась у здания городской тюрьмы пол-ночи и даже почти сумела подкупить охранника, когда явился начальник стражи и меня только чудом не упекли туда, куда я так стремилась.

К сожалению, не в одну с Артуром камеру, иначе я бы не возражала. 

Уснуть в ту ночь так и не получилось. Впрочем, я и не пыталась. Бессмысленно нарезала круги по комнате, то принималась всхлипывать, то замолкала. В голове вспыхивали и таяли сотни планов побега — прекрасных и абсолютно нереалистичных. 

К утру глаза опухли от слез, а в в душе воцарилась спасительная апатия. 

С первыми лучами солнца площадь начал заполнять народ. Отсмотревшие часть спектакля горожане жаждали кровавого продолжения.

Я тоже пришла, несмотря на просьбу Артура. В душе теплилась смутная надежда, что все это не по-настоящему. Не может же быть, чтобы Артура казнили так чудовищно и несправедливо за преступление, которого он не совершал. Прискачет храбрый рыцарь, разверзнется океан, выпуская спящих богов. 

Детская наивная вера в чудо. 

Стоя у подножия эшафота, я выискивала малейшие намеки на счастливый исход. 

Их не было.

За спиной предвкушающе гудела толпа. Я глотала слезы и сжимала кулаки, чувствуя, как апатия уступает место ярости. Разве те, кто приходит поглазеть на чужую смерть, как на развлечение, не заслуживают чумы? 

Через час после рассвета со стороны тюрьмы показался конвой. Толпа оживилась, загомонила громче. Тщетно я привставала на цыпочках, пытаясь рассмотреть Артура сквозь человеческие макушки. Не с моим ростом. А вот ему бы даже тянуться не пришлось.

От этих мыслей по щекам снова побежали слезы. Я зло смахнула их и вовремя. Ди Альдо как раз поднимался на эшафот. Я смотрела как его усаживают на деревянный стул, как закрепляют колодки на руках и ногах и стальной ошейник на шее, а в голове бились навязчивые и бессмысленные вопросы.

Почему, Артур? Почему ты принял это решение в одиночестве? Почему не рассказал все сначала мне, не спросил совета? Ты говорил, что хочешь быть со мной, но разве так поступают, когда хотят общего будущего?

Вдруг вспомнился наш разговор после Самой Темной Ночи, наивные попытки ди Альдо вытащить из меня признание… И я остро, до боли, пожалела о своем упрямстве. Чего мне стоило тогда сказать эти три простых слова? 

Или потом, перед самым нырком в глубины памяти, когда Артур сказал, что любит меня. Почему я не ответила, что тоже люблю его, что приму любого, неважно какие чудовищные тайны скрывает его прошлое? Быть может, тогда он не решил бы, что обязан справляться с этим в одиночестве… 

Артур откинулся на жестком стуле, словно это был королевский трон. 

— Мне ведь разрешат самому командовать казнью? — услышала я голос сквозь шум толпы.

— Если пожелаете, синьор, — ответил палач. Черная маска баута прикрывала его лицо и голос звучал глухо. — Это право благородного. 

— Хорошо, — горькая усмешка искривила губы. — Тогда приступайте. 

Палач опустил мешок на голову. Толпа ахнула и притихла, как настороженный хищник. Я подалась вперед, затыкая себе рот, чтобы не закричать. 

Нет, пожалуйста! Все не может закончиться вот так! 

В повисшей над площадью тишине отчетливо был слышен чуть насмешливый голос.

— На счет три, господин палач. Один. Два… 

Экзекутор повернул винт, и я уже не могла, не хотела сдерживать крик. Глаза застилали слезы, не давая разглядеть происходящее на эшафоте, но на этот раз я не стала их смахивать. Осознание, что надежды нет — никто не придет, не спасет, потому что в жизни не всегда случается счастливый конец, как в сказках, обрушилось на меня свинцовой наковальней и пригвоздило к мостовой. Ноги подогнулись. Я упала на колени на брусчатку. Вокруг волновалась толпа, но даже сквозь ропот и возгласы отвращения я слышала влажный хруст, с которым винт входил в человеческую плоть, сокрушая позвонки. Казалось, что это продолжается целую вечность.

А потом над площадью снова повисло молчание. Только теперь в нем не было оттенка предвкушения. Только безмолвный ужас перед чудовищной смертью.

— Приговор приведен во исполнение, — объявил палач. — Артур ди Альдо мертв. Тело преступника будет сожжено сегодня до захода солнца, а прах похоронен на Повегло. 

И все потеряло смысл.

Рвущиеся из груди рыдания вдруг оборвались, боль исчезла. Меня как будто обернули в толстый кокон из ваты, сквозь который не могли пробиться никакие чувства. Спасительное оцепенение было похоже на наркоз. Или на смерть. Словно частичка моей души умерла на площади вместе с Артуром. 

На эшафоте еще что-то происходило. Стражники снимали с тела колодки, укладывали его в мешок и несли куда-то. Рядом оживленно переговаривались люди, обсуждая подробности казни. Я медленно встала, не зная куда идти. Наверное, надо вернуться в “чайку”. Выпить снотворного, рухнуть на кровать, где мы с Артуром, совсем недавно… 

Нет, думать об этом невыносимо! Я не буду… 

Просто выпить снотворного, поспать хотя бы сутки. А потом решать, что делать дальше со своей жизнью.

Я побрела от площади, не разбирая пути. Но когда перед глазами уже замаячила знакомая улочка, дорогу заступил стражник в капитанском мундире:

— Леди Мелисса Грей? 

Я кивнула, на автомате. И только потом осознала КАК он меня назвал.

— По распоряжению Теневого министерства вам придется проследовать за мной.

Глава 35

В любой другой день у них не получилось бы арестовать меня так просто — не зря залитый под завязку жезл болтался на поясе. В любой другой день я нашла бы способ сбежать, отвлечь охрану и удрать. 

Но после казни Артура мне вдруг стало все равно. 

Пусть будет Николас, почему бы и нет? Кто-то ведь должен жить и с бездушным теневиком. По крайней мере, лорд Грей заставит меня забыть эту мертвую тишину на площади Сенто-Лукано и хруст металлического винта, ломающего позвонки. 

А еще он заставит меня забыть комнату на втором этаже “Дохлой чайки” и пьянящую сладость поцелуев. Бегство от Пенелопы в академии, шальную вылазку в чужой дом, объятия чудовища в развалинах храма.

Мысль об этом нарывала и болела глубоко внутри, словно загноившаяся заноза. Но окутавшая душу апатия не давала ей всплыть на поверхность. Часть меня отчаянно требовала действовать, а часть наблюдала за этим со стороны — отстраненно и равнодушно. 

“Разотождествление” — всплыл в памяти знакомый по лекциям термин. — Естественный механизм защиты души от непереносимых эмоций”. 

Все та же равнодушная, ничего не желающая, но умеющая трезво мыслить часть знала, что это однажды пройдет. Нужно лишь время, немного времени и я перестану напоминать лорда Грея с его вечно постным лицом и глазами мороженной рыбы.

Если бы еще у меня было время. Дорога до столицы на дилижансе занимает пять суток. Но лорд Грей отправится личным экипажем, сменяя лошадей на каждой станции. Значит, доберется гораздо быстрее. 

С момента добровольной сдачи Артура прошло два (Поверить не могу! Спящие, неужели всего два?!) дня. Самое позднее, завтра вечером Николас будет в Моранне. И конечно, сразу же узнает о моей поимке.

Что же, возможно все к лучшему.

Лорда Грея всегда отличало бережное отношение к вещам, которые он считал своими. Вот и сейчас — готова спорить, что в распоряжении от Николаса отдельно подчеркивалось максимально уважительно обращаться с беглой леди Грей. Стража вела себя так, словно я хрустальная. Любое действие, ограничивающее мой комфорт и свободу сопровождалось таким количеством реверансов, что становилось смешно.