– Ты его тоже сам делал? – хотела пошутить, но Костя мотнул головой, упирающейся ей в колени, и от этого мурашки россыпью метнулись по всему телу.

– Нет. Но виноградник мой, я купил несколько лет назад. И мне кажется, мои виноделы справляются очень недурно.

– А ты всем своим женщинам составляешь духи? – выскочило само собой, Оля готова была рот закрыть руками, но уже было поздно. Аверин резко развернулся и сложил ей на колени локти.

– Нет. А тебе так важно сравнивать себя с другими?

– Я не могу не сравнивать, – честно сказала она, вилять и выкручиваться никакого смысла не было, – слишком все двусмысленно, Костя.

– Наоборот, – он снова топил ее в своих глазах, и она мужественно сопротивлялась, цепляясь руками за подлокотники, – все очень определенно, Оля. Ты читала, что ты подписала?

– Да, – она умудрилась не покраснеть и ответила достаточно твердо. Уж ей тут стыдиться нечего, – я должна переспать с тобой. За Данку.

В черных глазах полыхнуло так, что она вздрогнула, но потом с изумлением уставилась на поползший вверх уголок губ.

– Нет, милая, не так. Ты должна только провести со мной ночь. И там нет ни слова о том, что ты еще должна. Вот мы ее и проводим вдвоем, разве нет?

Оля хлопала глазами, беспомощно открывая и закрывая рот. А Аверин с безмятежным видом снова улегся ей на колени, взял бокал и уставился на огонь.

Аверин декламировал так, будто считывал текст из огня, потрескивающего в камине.

– Красиво, – полушепотом проговорила Оля, когда он умолк. – Это ты сочинил?

Костя задрал голову и приподнял бровь.

– Я похож на поэта, Оленька? Нет, это Сологуб, Федор Сологуб, Серебряный век, декадент. Разве вы не учили в школе?

– Учили, – пристыженно закивала Оля, – наверное…

С литературой у нее было приблизительно так же, как и с физкультурой. Только учительница попалась не такая дальновидная как физрук, еле вытянула ее на «хорошо». Правда, в операционной у Ольги ей еще бывать не приходилось.

– Отчего-то пришло на ум. Мы с тобой все это время куда-то бежали, – заговорил Костя, забросив руку за голову и будто случайно касаясь ее бедра. Оля непроизвольно вздрогнула, и он тут же убрал руку.

Ждала, что скажет дальше, затаив дыхание, а Аверин снова смотрел, как оранжевое пламя облизывает аккуратно сложенные в камине дрова.

– И? – спросила с придыханием.

– И теперь можем просто пить вино и смотреть на огонь. Разве это не удивительно?

Для нее сегодня все было удивительно, включая самого Аверина, но говорить об этом явно не стоило. Взять те же духи или платье. Теперь Оля была рада такому откровенному разрезу. Если честно, было безумно волнительно ощущать близость мужчины, опирающегося на ее полуобнаженные ноги. Ему достаточно было протянуть руку, чтобы…

Оля перестала дышать, потому что жесткая ладонь обхватила щиколотку. Судорожно сглотнула и закрыла глаза. Он решил изводить ее изощренной пыткой прикосновениями? Что ж, надо признать, такая тактика оказалась достаточно действенной.

От щиколотки по ноге поднимались горячие струйки, а потом растекались по низу живота и ползли дальше по позвоночнику, разжигая тот самый огонь, о котором так красиво сказал в прошлом веке Федор… как его? В общем, Федор. «Огонь, пылающий в крови моей…»

Если бы только в крови. По всему телу кожа горела и плавилась, а Аверин будто забыл о ней. В одной руке держал бокал, в другой Олину ногу. И… что? Так и будем сидеть?

«Я что, это вслух сказала??? О, Господи, нет!»

С облегчением вздохнула – судя по расслабленному лицу Аверина, все-таки не вслух. Но ладони сводило от жажды, и она решилась. Запустила руку в темные волосы и начала поглаживать, цепляя ноготками затылок.

Он как будто только этого и ждал, запрокинул голову и прикрыл глаза, обнажая шею. Неимоверными усилиями приходилось сдерживать себя, чтобы не наклониться и не поцеловать небритый подбородок.

Провела по нему рукой, пробежалась пальцами и вернулась обратно. Аверин с едва уловимой улыбкой подставлялся под ее ласки, а потом внезапно распахнул глаза, и она отшатнулась от полыхнувшего из них пламени. А сидел весь такой безмятежный…

Запястье обхватили цепкие пальцы и дернули вниз. Она скользнула к нему на колени, уперлась локтями в широкую грудь, и оба задышали шумно, с трудом выталкивая воздух из передавленных легких.

Когда его руки легли на обнаженную спину, Оля не смогла сдержать глухой стон. Костя, кажется, тоже, но в ушах так шумело, что сейчас она бы не услышала даже сирену неотложки.

Пальцы дрожали от нетерпения и не слушались, когда расстегивали пуговицы на рубашке.

– Ты помнишь, что делаешь только то, что хочешь? – прозвучало где-то внутри. Она быстро закивала, а потом прошептала, касаясь губами умопомрачительно пахнущей колючей щеки:

– Хочу посмотреть на твой шов, я так и не видела свою работу, – язык тоже плохо слушался и заплетался. – А ты… Чего ты хочешь? – замерла, облизнув губу.

– Тебя, – сверкнули черные глаза.

И дальше взрыв. Нет, не взрыв, землетрясение. В пятнадцать, нет, сто баллов. А лучше извержение, потому что только раскаленная лава, бегущая по венам, может так опалять. И еще губы. И руки.

От запаха сносило не хуже, чем от прикосновений. Желание накатывало оглушающими волнами, и Костя не мог этого не чувствовать. Он безошибочно угадывал, что нужно, будто читал ее, как книгу.

– И я хочу…

Одна рука продолжала выжигать на спине узоры, а второй Аверин приподнял Олю за согнутую в колене ногу и вжал в себя там, куда схлынула вся ее пылающая в огне кровь. Хорошо, что в этом платье такой глубокий разрез, и почему она сразу не оценила?

Но в следующее мгновенье все мысли разом вышибло из головы ворвавшимся в рот языком, и ей показалось, что они падают в бездонную пропасть.

Поцелуй длился так долго, что Оля начала задыхаться. А еще стало безумно мешать платье. Ткань раздражала, стягивала, от нее хотелось избавиться как можно скорее. Возбуждение грохотало во всем теле бешеным оркестром.

«Да, я хочу тебя, Аверин, хочу до умопомрачения. Даже если это будет всего лишь одна ночь».

Оставалось убедить в этом собственное сердце, но сейчас Оля об этом не думала. Разве можно думать, когда горишь в огне?

– Хочу тебя… – снова послышалось в подкорке.

У Ольги в жизни хватало секса, но она не думала, что так бывает, что можно так плавиться и сгорать только от одного предвкушения…

«Потому что не любила. И только он – любимый. Вот и все».

– Так бери… – прошептала и захватила губами выпуклость на шее. Теперь пришла его очередь застонать.

В руке блеснул квадратик фольги, Костя поднес его к зубам, чтобы разорвать, и она его остановила, накрыв своей ладонью.

– Не надо… Я на таблетках…

Не потому, что хотела обмануть, а потому, что сейчас имя свое бы не выговорила, не то, что диагноз. Потом скажет, когда-нибудь, если понадобится. Квадратик щелчком улетел за пределы видимости.

– Я проверялся… – от одного шепота уже можно было начинать сгорать.

Не было сил говорить, смогла только покивать. Ну поймет же, что и она тоже? Обеими руками расстегивала ремень, но ничего не получалось.

Он понял. Завел руки за спину, рванул ремень, полоску белья, стянул с плеч платье – очень, очень удачное платье! – и заполнил собой, выбив воздух из легких.

Она ахнула, он зашипел. Несколько секунд смотрели глаза в глаза, а потом вместе начали двигаться, впившись друг в друга поцелуем-укусом.

Аверин был горячий, резкий, жадный. Давал понять, что слишком долго ждал, чтобы сейчас уступить и дать ей хоть немного продышаться, хоть немного перевести дух. Разрядки сотрясали, взрываясь в голове сверхновыми звездами.