Пабло: Но как же ты общаешься с другими? Адель: Мы ангелы, нам фразы ни к чему. Какая мерзость: мысль оформить в звуки. Прямую связь отдать в обмен на слово? Как точность можно поменять на муки объяснений? Не лучше ль промолчать, чем быть непонятым в процессе разговора? Пабло: Боль кончилась? Иль мне позвать врача? Ах да, врачи не ходят по домам в моём столетье. Адель: Не надо доктора. Взгляни на левое крыло, перо упало. Третье уже с момента переноса в дом. Пабло: Гляжу. У основания всё снесло, здесь под крылом, как рваный шрам. Болит? Адель: Скорее жжёт, но так вполне терпимо. Залей водой. Потом пусть сохнет. Всё – пустяк. Здесь эти крылья так ранимы. Они перо и кожа плюс костяк. Там где была я – крылья мнимы. Подумаю, и вот оно, крыло — перемещенье просто: мысль о цели, и цель достигнута. Прикрой стекло — свет фонаря так ярок на постели. Пабло: Задернуть штору. Она же так ослабла! Пускай поспит. Как сложен мир. Кому бы рассказать, так не поверят. Адель: Как звать тебя, спаситель? Пабло: Адель: Проверь, что ты закрыл все двери. Я буду спать. V. Бард: Плита полупрозрачного металла перегораживает келью. На ней набросанные горкой свитки. Пред ними Загадор, в растерянности, рядом с Исабелью. Он хмурится, она с улыбкой разглядывает жёлтую от старости трубу пергамента, и верх, и низ раскручивая сразу. Трубу, теперь растянутую в плоский лист, она придерживает но́гтем над собой в пространстве. Расправленная секция ползёт, не быстро (ведь древний свиток тот не стойкий) краями крутится, как в танце, а серединою висит на месте, и там бегут неторопливо друг за другом строки, так что пергамент, их несущий, не заметен глазу. Тут Загадор себя вдруг хлопает по лбу. Загадор:
Невозможно! В этих старых рулонах что-либо найти невозможно! Ну когда они всё оцифруют, уже ли так сложно? Исабель: Не шуми! Посмотри, я нашла кое-что. Дата сму́тна, но событье похоже на наше. Подожди, вот я свиток разглажу и тебе покажу. Бард: Исабель раздвигает руки, останавливая движение свитка. Отступает на шаг, чтобы лучше на буквы ложился свет. В воздухе проступает, медленно яснея, фрагмент изображения и текст, почти что слитно подписанный к рисунку. Картинка вспыхивает, но потом тускнеет, в остатке виден контур, как отпечатка след. Исабель: Вот плато. На нём странное здание. Но это не важно. А важно на фронтоне название. В переводе оно означает «жильё осуждённых». И сказано дальше: «тут души проявлены телом в одном измеренье. Это жизнь их последняя, без воскресенья. Конец наказания тёмных.» Загадор: Судебное дело про это должно быть в архивах. Отлученье от света — я слыхал от таком, от кого – не упомню. Посмотри на картинку – это что за планета? Исабель: Да ты прав, не Земля. Это где-то ещё во вселенной бездонной. Но вернёмся к идее, что давно существует возможность перехода души напрямую, целиком, без созданья себе двойника на планете. И старейшие этим секретом владеют. Загадор: Я ревную к их власти и знаньям. Но постой. Среди свитков вот этих я видел фрагмент о потере бессмертья. Дай найду. Где ж он был? Белый свиток, где то ближе к концу, вроде тут Бард: Загадор поднимает трубу из немного побеленной ткани, на которой наклеен пергамент и, порывшись, находит фрагмент, оглашая его на лету: Загадор: «Наблюдатели врут, нет бессмертия, если связь между душами вдруг разрушена. На сфиротах вторую уже не найдут». Исабель: О какой же там связи толкуют? Да ещё наблюдатель им нужен? Что он видит, какую-такую душевную связь? Но постой, ты на днях говорил с молодыми о чём? Да неважно. Но там был учёный один, по всему, непростой. И тем утром ты запомнил его – слишком много вопросов, где ответы — на грани секретов. Слишком много там было в толпе, кто на это смотрел с любопытством. Ты сказал, он обмолвился – что-то про суперкомпьютер на квантумном принципе. |
