Саша Немировский Предисловие к Мирозданию Иллюстрации Павел Тайбер @biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ © Саша Немировский (Александр Немировский), 2022 © Павел Тайбер, иллюстрации, 2022 © USA, California, Woodside, 2022 © Издательство «Алетейя» (СПб.), 2022 ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА Малколам – Архангел. Хранитель Уравнения Гаардвал – Архангел. Хранитель архивов Адель – Младший ангел Исабель – Младший ангел Загадор – Младший ангел Пабло – Свободный художник Гая – Певица Василий – Программист Моше – Старик Рая – Старуха Париетта – Девушка Варглус – Демон Сильва – Собака Бард – Автор * * * Не судите мя строго. Всего лишь гипотеза, может, даже сырая, может, даже неверная. Только что-то в ней есть от глубокого, текущего в безмерную бездну потока, что, срывая покров, обнажает скалу водопадом, и тех струек вуалью скрывает очевидное сущее рядом. Пролог Бард: Это было давно, это было вчера или не было вовсе? Мы живем теперь после или, может быть, до; или время сейчас через это проносит потоком? Вечера и утра есть ли в тонком пространстве? Наших жизней осколки выживают ли там, пребывая в прекрасном? . . Я гадал, я считал, я по косвенным данным мозаику слагал, я о том, что открылось, себе не солгал. Измеренье другое, как в него подсмотреть, ведь нельзя ж в любопытстве приветствовать смерть? . . Вот тонкий мир. Не знаю где, здесь не темно и не светло. Ни ветра, ни движения среды. Беседуют два старика. Два ангела, две сущности. В открытое окно виднеется стена скалы, журчит вода. Едва светлеет красное пятно в ногах того, что слева. Он в тучности своей стоит, чуть хрипло дышит, капая слова беседы неторопливо низким голосом другому. Другой – чуть помоложе, одетый простенько, но ростом выше, с седою бородой, сидит на стуле, пишет пальцем, кожей по пластине, висящей в воздухе, и звуки слушает, что первый скупо крошит, и отвечает только после вздоха. Малколам:
Ну что, коллега, снова та эпоха, когда пора садовниками быть? Разросшиеся кущи на кроху упорядочить, уменьшить, чтоб запустить расти на следующий виток в здоровом виде? Гаардвал: Да, лидер, ты, конечно, прав. Сто лет уж миновало с той поры, как мы «испанке» дали путь и пищу. Сюжет на выдохе. Всё так же нищи духом богачи, всё так же продолжаются пиры, всё так же рыщут в поисках наживы, губя планету, делая ошибки, не короли и не визири, а президенты да министры — все однодневные «цари-горы» — индустриалисты, политики, чьи лицемерные дары, как обещанья, что не шибко выполнимы. Чем тут не удивишь? Малколам: То технологии ужимки. Куда от них сбежишь? И вроде не нужны, а всё ж с животной радостью используем и мы. Но на одно полезное изобретенье приходится под сотню засоряющих природу добавлений. Почти что беспроблемным стало размноженье. Но вот зачем долгоживущие тела, когда душа на выходе всё хуже к нам приходит? Мы посылаем их обратно, вроде с надеждою, что вырастет она, но – бац – загнила и растлилась. Вот дела, в итоге всё, что возвратилось, до сердцевины за ново счищать и снова собирать из душ животных в человечью сущность. Гаардвал: Добавь ещё, что с са́мого начала настраивать, чтоб лучше узнавалась возрождённым телом, здоровьем наливалась и гудела, вновь бесшабашно прожигая цикл. Малколам: Да, это точно. Он, как сажа, — оставляет блики. Содрать налёт самолюбви с души не просто. Я помню круг земной, тысячелетия назад, я – небольшого роста мальчуган, тогда был взят в позорный плен и продан во дворец. Сначала думал, что придёт ко мне скопец, но нет, я там работал, как садовник, от солнца был в чепец одет, ухаживая за висящими садами. Я ровно резал, закреплял и удобрял растенья днями напролёт, переходя с террасы на террасу. Как акробат, висел и стриг под форму вазы корни, потом подвязывал, да смачивал водою. Там подо мною тёк поток в каньоне узком. Так глубоко, что лишь вода шумела. Дна видно не было, но лишь пространство в котором птицы, да другие бедолаги, как и я, работали над доставленьем влаги, над засыпанием земли в висящие над пропастью платформы. Мы ежечасно рисковали жизнью ради корма цветам. О да! – цветы цвели и радовали глаз вельможам, власть имущим: царю, царице, всем другим живущим в роскоши. Искусственные кущи росли, переплетаясь, птицы пели. Мы умирали, падая, в неловкости сорвавшись… И там, внизу, останки наши звери ели. Однажды утром, ветреным и мокрым, на мой прыжок с террасы на платформу смотрела девушка. О, это был волшебный сон! Копна волос струилась тёмной массой по плечам, где их поток, достигнув бе́режка туники, истончался в рисунок тени. На белой коже места не было другим вещам. Материя накидки (иль лёгкого плаща?) так облегала грудь, что я готов был ниткой стать в её плетенье. Дождь капал, но она не уходила, чуть голову склонив, в упор смотрела, как я с мешком земли, готовился к прыжку, прикидывая маятник платформы на движенье. Она стояла впереди и справа от меня. Исподтишка, я улыбался. Вообще-то я правша, но, подгадав момент, я прыгнул с левой, предвосхитив порыв внезапный ветра, и промахнулся по платформе. Руками ухватился только край и то лишь снизу. Я закачался в воздухе, где корни в брызгах влаги лезли мне в глаза и в нос, дышать мешая. Я повернулся, чтоб ногой от центра опорной планки оттолкнуться, но перекренился, так, что мешок с землей раскрылся и опорожнился в пропасть. Я слышал, как летели подо мной и шлёпались о каменные стены комки. Стал выбираться, вытянулся, влез почти по пояс, на платформу, но вдруг надтреснувшая обломилась планка. Руки сорвались, пальцы. Я почти упал, но удержался, захвативши корень другой рукой. Со мною вровень качались обломки дерева, а дальше воздух, облака, и в вышине – терраска, где она стоит и смотрит, на меня не отрываясь. Я вдруг представил – падаю до дна и разбиваюсь. Как вдруг её рука взвивается в движении, легка и грациозна. И ловко так ко мне летит петля веревки, и точно падает, плечо перечеркнув. Вцепился, корень отпустив, качнулся и повис, и вот уж вылез на террасу. У ног её упал без сил. Протянутая фляга. Я, отхлебнув, сначала сел, потом поднялся. Молчание глотая, не отхожу. Гляжу в глаза зелёные чуть с жёлтым переливом, перевожу пониже на накидку и понимаю, что под ней она нагая. Вдруг обожгло мне щёку поцелуем. Я не дышу. А руки её жарким покрывалом притягивают мои плечи. Всё далее – провалом в памяти. Промчалась вечность — я всё тоскую. Воспоминанье до сих пор во мне болит. Её душа мне позже встретилась. Увы, она не перешла. Не слилась с половиною своей. Не стала ангелом. Проходит цикл – и снова вся в крови, а после возрождается невинной. Я жду её, надеюсь, трепеща, что жизнь получится. |
