***

Кэт выходит из здания терминала. Направляется к фигурам у самолёта.

Её не покидает чувство тревоги. Как пройдут первые минуты в роли Катерины Альдау? Как быть и что делать? Каким будет первое впечатление? Успела ли она чему-то научиться у желчного и крикливого француза? Рой вопросов. Ворох сомнений. Сердце Кэт взволнованно стучит, холодок предательски щекочет между лопаток. Но она решительно шагает по взлётной полосе. Вперёд, навстречу предназначению! Вперёд, навстречу судьбе!

Возле серебристого джета прохлаждается пёстрая компания. Двое мужчин и дама в пёстром летнем платье. Агент Смит видит китайца в синей форме пилота. Золотая кокарда на его фуражке отсвечивает на весь аэропорт.

Рядом переминается с ноги на ногу мистер Персиваль Росс — он же Перси, он же новый Де Кунинг, Поллок, Рихтер, и чёрт знает, кто ещё.

Несмотря на щегольские белые бриджи и дорогие часы, художник похож на пьянчугу или торчка, выползшего из канавы в поисках новой дозы. Мешки под глазами. Шмыгающий красный нос. Растерянный затуманенный взгляд. Перси выглядит так, словно его вытащили из постели, наспех одели, и в следующую секунду волшебным образом закинули на взлётную полосу.

На локте творца висит пышная молодая дама. И не сводит с художника взгляд, полный обожания. Знойная, черноглазая, полногрудая милашка. Наследница прославленной династии знатоков и покровителей искусства. Лора Бройдфункель, невеста Персиваля Росса.

В конце семнадцатого века флорентийский еврей Шломо Бройдфункель подделывал полотна малых голландцев, утрехтских кавараджистов, и даже замахивался на Веласкеса. Тем же ремеслом промышляли его дети, внуки и правнуки. В пятидесятых годах Бройдфункели избавились от клейма аферистов и фальсификаторов. Превратились в меценатов, критиков, галеристов. Начали создавать новое искусство для нового времени. Внучка арт-дилера и подающий надежды творец — вот что называется удачным альянсом.

Кэт изучила досье на эту парочку. Ничего противозаконного. Ничего странного. Счастливая молодая пара. Обычные состоятельные обыватели. Но в двадцати шагах от самолёта, Кэт чувствует, как холодеют ладони.

Она лихорадочно вспоминает нотации старого француза. Кто кого должен приветствовать первым?! Что делать?! Наверняка, на этот счёт есть целый свод правил! Кэтти воображает ритуал из старых английских фильмов: реверансы, рукопожатия, полупоклоны, и прочая чепуха. Внучка толстосума, китаец и заспанный хлыщ — её первое испытание. Первая проверка легенды на прочность!

Раздумья прерывает звонкий голос Лоры Бройдфункель. Прекрасный еврейский ангел спускается с еврейских небес — и протягивает руку помощи.

— Прекрасно выглядите, госпожа Альдау! Добро пожаловать на борт, моя дорогая! Как же славно, что вы выкроили время для путешествия! Сан-Рикардо — это нечто! Знакомьтесь, это мой Перси! Ну же, Перси, не стой столбом! А это наш пилот, командор Ким!

Перси корчит раздраженно-удивлённую мину, словно и не ожидал встречи.

Китаец учтиво кланяется.

Агент Смит не успевает открыть рот. Расторопная дама хватает её под локоть. И, не переставая тараторить, увлекает внутрь самолёта.

***

Дебют Катарины Альдау состоялся.

Всё страхи остались позади. Всё оказалось проще простого.

Лора щебечет без пауз и перерывов — рассказы о путешествиях, свадебных планах, тусовках, выставочных залах. Обычное дело. Ничего не значащая болтовня. Кэт улыбается и поддакивает. Перси молчит и пялится в иллюминатор.

На столе между кожаными креслами оказывается бутылка шампанского. Бокалы наполняются. Стекло звякает о стекло. Корпус самолёта вибрирует, раздаётся ровный гул двигателей. Разметка взлётной полосы приходит в движение. Минута — и огни города над заливом сливаются в мерцающее пятно.

Кэтти вполуха слушает болтовню Лоры. Вместо возбуждения, азарта, радости — ею овладевает странное, щемящее чувство. Не тоска, не грусть, но меланхоличное томление от пузырьков шампанского и вида за стеклом иллюминатора.

Будет ли этот мудак Никки её ждать?

Нравиться ли ей в тупом компьютерщике хоть что-то, кроме члена? Как же её угораздило пойти против собственных принципов — и трахнуться с коллегой? Трахнуться аж дважды? Наверняка, это сигнал из самого сердца. Сигнал о большой и настоящей любви!

Интересно, Длинный Пит ещё не вылетел с работы?

О, Господи, нет! Нет, только не эти воспоминания! Немедленно взять себя в руки и переключиться на Никки! Вон из головы, чёртов Длинный Пит! Поди прочь, патлатый бездельник! Немедленно покинь туманные надежды! Ник Петерсон — вот приличный законопослушный гражданин из состоятельной семьи! Вот подходящий герой для романтических переживаний над вечерним городом!

В каждом великом путешествии, на каждой важной миссии — важно думать, что тебя кто-то ждёт. Что по возвращению будет, кому позвонить. Годится ли хренов ковбой на эту роль? Вот же срань Господня! О чём она только думает? К Дьяволу всё это! Необходимо сосредоточиться на деле!

Агент Смит машет ладонью, отгоняя неуместные мысли. Её собеседница принимает это за жест нетерпения. Бутылка оказывается над бокалом. Кэт бормочет слова благодарности.

И встречается взглядом с Персивалем Россом.

***

Впервые с начала знакомства — художник смотрит на Кэтти.

Смотрит пристально, испытующе, напряженно, словно ожидает ответ на незаданный вопрос. Что-то грызёт беспокойного джентльмена. Что-то не даёт наслаждаться полётом, шампанским, и обществом прекрасных женщин.

Наконец, он выпаливает свой вопрос. Вопрос сложный, важный — и даже судьбоносный.

— Мисс Альдау, Катерина, скажите… и, прошу вас, будьте со мной честны. Что вы думаете о вчерашней статье Паццио Сарто?

Агент Смит замирает, не донеся бокал до губ.

Всё шло слишком хорошо. Слишком гладко.

Она позволила себе расслабиться.

И вот он — гром с ясного неба!

Кто этот треклятый Паццио? И о чём его статья? Какой-нибудь пижон из богемной тусовки? Критик? Обозреватель? Художник? Журналист? Искусствовед? Почему у Катерины Альдау должно быть мнение по поводу его писанины? Единственный вариант — напустить туману, дабы не блеснуть невежеством. Следует импровизировать. Кэтти мастерски скрывает растерянность и даёт развёрнутый ответ.

— Ах, этот Сарто! Как обычно, он в своём репертуаре. Не могу сказать, что подпишусь под каждым его словом. Но, по большему счёту, его мысли не лишены рационального зерна.

Кэт выпаливает своё заключение так уверенно, как только может.

И в ту же секунду понимает — что-то идёт не так.

Произошло что-то нехорошее!

***

Лора кидает на агента шокированный взгляд. Хлопает ресницами, излучает гнев и изумление. С художником происходит странная метаморфоза. Он сжимается. Закрывает глаза. Бледнеет. Его губы кривятся, как у ребенка перед рыданиями. Персиваль лезет во внутренний карман пиджака. В дрожащей руке оказывается скомканный газетный лист. Раздаётся встревоженный крик его невесты.

— Нет, Перси! Нет! Слышишь меня?! Перестань, Перси! Хватит! Только не здесь и не сейчас!!!

— Лора, дай мне секунду… вы только послушайте… только послушайте…

Перси медленно разворачивает лист. Принимается читать взволнованным голосом, словно речь идёт о его смертном приговоре.

— Из всех бездарных креатур Бройдфункелей, этих аферистов, этих беспардонных дельцов, этих змей, обвивших стан искусства… да, он так и выражается, обвивших стан… вот же проклятый итальянский гомик… простите, дамы.

— Вот что подлец пишет дальше. Лишь одному выскочке удалось создать нечто настолько вторичное, настолько омерзительное, настолько… ладно, пропустим это…

— Новая, с позволения сказать, картина Персиваля Росса под претенциозным и глупым названием «Переуплотнение Розового» — лишенное смелости и страсти пятно диареи, поганая проплешина на стоптанном ковре импрессионизма… так, и это пропустим!

— Третьесортный выскочка — это он обо мне, разумеется… этот третьесортный выскочка возомнил себя твор… будь ты неладен, Сарто!!! Будь ты проклят, мерзкий завистливый итальяшка!!! Этот третьесортный выскочка возомнил себя творцом, обмакнув кисть в… нет, я не могу это читать… вот же сукин сын! Вот же подонок! Вот же свинья!