— Тише! Тише, слышишь? Тише!!!

Мужская ладонь закрывает красотке рот. Зубы Кэтти вцепляются в пальцы, прокусывают до крови. Красотка мычит и бьётся от очередного взрыва сладострастных спазмов!

— Тихо! Слышишь? Ты это слышишь!!?

Само-собой, бьющаяся на члене фурия ничего не слышит. Она слишком увлечена путешествием сквозь высшие сферы бытия. Но Ника достигают звуки из-за дубовой дверцы. Отчётливые, громкие звуки.

Чьи-то шаги.

Кто-то топчется в полуметре от их убежища.

У аналитика не остаётся времени, чтобы испугаться. Раздаётся скрип двери.

Лучи света на краткий миг пробиваются сквозь перегородку, освещают мужскую ладонь на высокой груди, покачивающиеся бедра, приоткрытый в сладостной муке рот красотки.

Кто-то двигается за деревянной решеткой.

Кто-то заходит в исповедальню. Занимает место священника.

У Ника добавляется несколько седых волос. Но Кэт всё так же прыгает на его члене, не обращая внимания на тревожные звуки. Даже трубы Страшного Суда не заставят её прекратить скачки!

***

И грянул гром!

Исповедальню заполняет голос!

Голос негодующий и разъярённый!

Грозный и мощный голос человека, привыкшего говорить перед паствой!

— Я чувствую запах греха!!!

Ник замирает, затихает, теряет способность двигаться, дышать, и мыслить. Словно кролик перед удавом, он не понимает, как быть и что делать. Всё пространство наполнено жаром, адом, хлюпающими звуками и стонами красотки.

— Я чувствую запах гре-е-е-х-а-а-а!!! Петерсоны!!! Вы снова за своё, Петерсоны?!!

За стенкой раздаётся стук! Дубовый шкаф содрогается! Дерево трещит!

— Да обрушится на вас кара небесная!!! Когда, когда это закончится?!! Когда Дьявол изойдет в Петерсонвиль вместе с вами?!! Одно и то же, год за годом!!! Когда ваше чёртово семейство закончит с совокуплениями в исповедальне?!! Вон из храма!!! Вон из храма!!!

Страшный удар превращает решетку исповедальни в облако дубовой щепы. В дыру падает свет, освещая сцену, достойную пера Бокаччо и кисти Фон Байроса.

Из пролома высовывается пожилой священник, проводивший церемонию!

В руке блестит огромное распятье!

Лицо святого отца пылает гневом!

Ошеломленный Ник кричит от ужаса! Крик сливается со сладострастным стоном Кэт! Её бедра настойчиво скользят, принимая член кавалера! От этих яростных движений, мощная грудь подпрыгивает прямо перед носом святого отца! Это зрелище становится последней каплей!

Священник размахивается крестом, словно кистенем — и обрушивает символ веры на голову Ника!

Позолоченный Иисус с треском крошит дерево в сантиметре от уха компьютерщика!

Исповедальню заполнил гневный вой почтенного патера!

— Петерсоны!!! Ах вы, порченое семя!!! Ах вы, сраное бедствие египетское!!! Вон из храма!!! Вон из храма!!! Вон из храма!!!

***

Ник — тихий парень. Компьютерщик. Аналитик. Гик. Но всё же — он сотрудник Бюро.

Он способен делать то, что следует делать.

Джентльмен хватает даму за талию. Стягивает вымокшее платье на её бедра. Накидывает сутенерский пиджак на обнаженные плечи. Взваливает красотку на плечо, словно жадный до чужих жен викинг. И выскакивает из исповедальни, придерживая свободной рукой собственные брюки. Несётся к дверям, едва не теряя штаны!

Несётся с такой немыслимой скоростью, что ветер задувает свечи. Через долю секунды он уже на парковке. Держится за сердце одной рукой, придерживает задницу коллеги другой.

Но воздаяние ищет грешника!

Разъярённые крики святого отца стремительно приближаются!

— Чёртовы Петерсоны!!! Я воздам тебе за грехи, мерзавец!!! Я надеру твой тощий зад!!! Стой, сукин сын!!!

Ник забрасывает Кэт на сиденье Элвис-мобиля. Щёлкает ключом зажигания. Изо всех сил лупит по газам. Шины оставляют на асфальте дымящуюся полосу. В зеркале заднего вида — стремительно удаляется бегущий за машиной пастор. Святой отец плетёт сеть проклятий, призывает кары небесные, размахивает огромным крестом!

Аккомпанементом к дикой картине становятся аплодисменты, свист и улюлюканье толпы оклахомских деревенщин. Над всем этим бедламом несётся яростное бренчание банждо, бесконечный поток траханья и скачек.

Под витражами старого храма, бородатый певец в сотый раз исполняет гимн семьи Петерсонов.

=================================

В двух кварталах от старой церкви

Номер отеля

=================================

Мистер Бенждамин сидит в каталке, закатывает глаза, прижимает к лицу дыхательную маску. Он всем своим видом показывает, что вот-вот отправится к праотцам. Разумеется, старик не собирается отдавать Господу душу сию же секунду. Этот театр предназначен для визитёра.

Перед мэром Петерсонвилля расхаживает отец Майлз. Священник мечет громы и молнии.

— Это снова произошло! Каждый раз свадьба Петерсонов — самое настоящее испытание. Каждый раз — словно Престол Дьявола поднимается из преисподней! Вы напиваетесь и горланите скабрезные песни прямо под стенами моего храма. Ладно, я могу это принять! Целый день прихожане боятся даже приблизиться к церкви. Ладно, и с этим я смиряюсь!

Разгневанный священник прерывается. Указывает пальцем на нос старика.

— Бенждамин, хватит! Убери это дерьмо от лица! Хватит ломать комедию, ты всех нас переживёшь!

Старик снова закатывает глаза к небу, но убирает маску. Они знают друг друга слишком долго. Этот разговор происходит не в первый, и даже не в десятый раз. Священник продолжает срывать гроздья гнева и метать их в старика.

— Каждый раз, обручая браком кого-то из твоей семьи — я готовлюсь к самой настоящей чёртовой вакханалии. Господь свидетель, завтра я повешу замок на исповедальню! Я потерял счёт, сколько раз вытаскивал оттуда Петерсонов. Это не может продолжаться вечно! Ты слышишь меня, старый гангстер? Тебе не стыдно за свою молодежь!? Разве ты не должен их вразумить!?

— Конечно, конечно, отец Майлз. Займусь этим сразу по приезду в Петерсонвиль.

— Не ври мне, Бенджамин. По-твоему, это смешно? Клянусь всеми святыми, я откажусь заниматься твоими похоронами, старый ты греховодник!

— Только не это! Только не это, старый друг. Дай мне секунду.

Кряхтя и хрустя костяшками, Бенждамин вынимает чековую книжку. Достаёт бланк, пишет сумму, ставит размашистую подпись. Протягивает чек священнику. Тот принимает бумажку, считает ноли, удовлетворённо хмыкает.

— Ладно, Бенджамин. Как говорила Картахенская Дева — «мы те, кто мы есть». В следующий раз добавь штук тридцать сверху. Надо обновить изгородь вокруг парка, пока она не рухнула от ваших плясок. Распорядись об этом в завещании, если решишь отправиться к Господу до очередной свадьбы.

— Разумеется. Не беспокойся на этот счёт. Церемония была прекрасной!

Священник машет рукой. И направляется к выходу. Перед самой дверью, Бенджамин окликает старого друга.

— Отец Майлз! Кто попался на этот раз?

— Не встречал раньше этого засранца. Погоди! Это тот парень, что скандалил с тобой на весь парк. Что вы не поделили? Точно, он и его спутница. Бюст у неё замечательный. Да простит меня Господь, просто замечательный. Передай этому сукиному сыну, чтобы даже не показывался на пороге моей церкви.

Отец Майлз закрывает за собой дверь. Бенджамин хмурится. Стучит костяшками по столу. Морщит лоб. Несколько минут о чём-то раздумывает, то кривясь, то улыбаясь. Затем хлопает себя по коленям — и начинает хохотать. Старик смеётся, пока кашель не стискивает горло. Отдышавшись, тянется к телефону. И набирает номер семейного нотариуса.

— Алло? Кто это? Дайте мне Гольдбаума! Это ты, Гольдбаум?

— Шалом, Бенждамин! Кто еще будет слушать твоё брюзжание, древний скупердяй? Ещё барахтаешься?

— Абрам, помнишь Никки, моего племянника? Помнишь того федерала?

— Разумеется. Такое несчастье, Бенждамин, такой позор… ой вей, как я тебе сочувствую…

— Ладно, ладно. Верни его в список.

— Что? Он же работает на правительство! У тебя горячка? Ты простудился, Бенжамин? Погоди, ты пьян? Позвони, как проспишься.