Кроме того, измотанный невыносимой жарой и длительной дорогой, Гриша уже не чувствовал в себе ни сил, ни желания продолжать поиски.

Выдав новому жильцу ключи, администратор прикрыл за собою дверь и оставил постояльца наедине с самим собой.

Лишь теперь Гриша смог позволить себе, наконец, расслабиться. В безопасности, тишине и лёгкой освежающей прохладе.

Он запер дверь, протащил чемодан в передний угол, раскрыл и начал одну за другой извлекать из него вещи и складывать на журнальный столик. Он искал ванные принадлежности и, найдя их, сразу же отправился в душ.

Вымывшись и почистив зубы, не чувствуя уже под собою ног, Гриша вернулся в комнату, к кровати, отбросил одеяло, забрался под него и позволил, наконец, изнеможению взять над собою верх.

Спал Гриша беспробудно до вечера. А проснувшись, решил никуда уже сегодня не ходить. Он отдыхал, читал книгу и смотрел документально-исторический фильм об англосаксонской архитектуре соборов.

Утром следующего дня, открыв глаза, Гриша решил, что заболел. Он заставил себя подняться и сходить в туалет, после чего, передвигаясь на ватных ногах и пошатываясь, вернулся обратно в постель: организм настоятельно требовал продолжения исцеляющего бездействия.

Никаких планов на этот день Гриша строить не стал. Он остался в номере, проводя время подобно предыдущему дню, по большей части читая и отлёживаясь.

Лишь к вечеру, когда самочувствие его окрепло и силы стали возвращаться, он решил-таки выйти на прогулку.

Помня, что после семи, вероятно, должен спуститься такой же мрак, как и в предыдущие два вечера, Гриша решил не ходить далеко от гостиницы, а поизучать окрестности. В случае если бы он заблудился, его не прельщала перспектива искать обратную дорогу впотьмах, тем более что названия гостиницы он не запомнил: хоть администратор ему его и назвал, для Гриши оно прозвучало столь несозвучным набором букв, что запомнить его он не стал даже и пытаться. Более того, ни на одном из окружающих строений Гриша не приметил опознавательных табличек с названиями улиц и номерами зданий.

«Кто и как подскажет мне направление, если я о том поинтересуюсь? Как местные люди вообще ориентируются здесь в адресах?»

Зной стоял головокружительный.

Гриша думал о том, что на его родине сейчас температура воздуха около минус тридцати, люди на улицу стараются выходить лишь по необходимости, из дома – до машины, из машины – на работу, с работы – до ближайшего магазина и опять домой. Но в Гокарне при такой жаре думать о морозе было даже странно: здесь мороз казался чем-то нереальным.

Гриша стоял на тротуаре, словно на перепутье, вглядываясь в стороны и размышляя, в каком направлении двинуться, – Гокарна показалась ему крошечной.

С правой стороны дорога уходила к пригорку, откуда вчера он прибыл. Идти туда сейчас было неинтересно. Путь налево казался длинным и почти прямым: если шагать по нему, никуда не сворачивая, можно было продвинуться достаточно далеко, не опасаясь заблудиться. Следовательно, этот вариант ему подходил.

Вдоль обеих сторон узкой дороги, по которой две встречные машины могли разминуться лишь пропустив одна другую, вдаль сплошным потоком уходили прилавки с выпечкой, овощами и фруктами, посудой, бусами, сувенирами, головными уборами, обувью и одеждой. Громкими возгласами и активными жестами торговцы призывали прохожих обратить внимание на предлагаемые ими товары.

Гриша не собирался с ходу окунуться в участие во всём этом действе. На первых порах ему интересней было понаблюдать, попримечать отличительные особенности ежедневного быта жителей Гокарны, разобраться в их привычках и попытаться хотя бы немного ко всему этому привыкнуть.

Так он и поступил: просто шёл и наблюдал.

В Гокарне отсутствовали супермаркеты и даже крупные магазины. В небольших же облезлых и старых торговых павильончиках, в которых единовременно навряд ли вместились бы более трёх человек, не было ни витрин, ни касс – ничего, к чему в магазинах своего родного города Гриша привык уже давно. Стояли лишь вручную сколоченные деревянные полки да прилавки, на которых и были выставлены товары.

Каждые метров пятьдесят, то с правой стороны дороги, то с левой, в пути Гриша примечал вывески «Интернет-кафе». Всякий раз это были маленькие ангароподобные помещения, лишённые окон. Столы и стулья в них были очень старыми, дышали на ладан, а пожелтевшие корпуса мониторов, засаленные клавиатуры, мышки и системные блоки удручали одним своим видом.

Гриша миновал пару закусочных, где увидел сидящих за столами немногочисленных посетителей. Местные кафе ничем не напомнили ему подобное заведение в привычном для понимания формате. Лишь вывески звучали гордо. На деле это были облезлые лачуги. Они, скорее, походили на сараи, из которых не очень тщательно выгребли мусор, расставили подержанные столы и стулья, соорудили примитивный прилавок и стали трудиться под звонкой вывеской.

За лавкой сапожника показалась ветхая и словно на скорую руку возведённая постройка, на двери которой мелом было выведено: «Детский сад, школа». Грише подумалось, что это хлипкое строеньице никоим образом не может соответствовать месту, куда ежедневно, на несколько часов, без боязни за жизнь ребёнка, можно было бы отдать его под надзор воспитателей.

Духота одурманивала. Путник двигался неспешно, стараясь держаться тени. В воздухе стояла дымка испарины, и от этого Грише чудилось, будто окружающее он рассматривает сквозь потёртые органические стёкла.

Пить хотелось неимоверно. Глазами Гриша искал место, где можно купить минеральную воду, но почему-то её нигде не продавали.

Чем дальше он продвигался, тем в более оживлённую попадал гущу движения, в калейдоскоп сверкающих цветовых оттенков, элементом которого стал сейчас и он сам. Люди, коровы, велосипеды, мопеды, трактора, автомобили – всё слилось и двигалось каждое в своём направлении с неумолкаемым гомоном, шумом и сигналами клаксонов.

«Как транспорт вообще умудряется проезжать здесь сквозь такую толчею?»

Старики шли все как один в тюрбанах, замызганных рубахах и сильно поношенных набедренных повязках. Шумные дети, малыши детсадовского возраста, школьники и школьницы, одетые в одинаковую, с преобладанием коричневого с зелёным, форму, громко перекрикивались и весело визжали.

Женщины шли в будничных или нарядных сари, многие с корзинами на головах или охапками хвороста. Мужчины – торговцы, водители рикш, менеджеры в гостиницах или просто прохожие – все до единого выглядели ухоженно и опрятней стариков, женщин и детей. В рубахах с длинными рукавами, наглаженных до хруста, в лёгких брюках, с тщательно выбритыми лицами, аккуратно и даже с претензией на стильность причёсанные. Внешний вид молодых индийцев портили лишь неизменные шлёпанцы на ногах, но это лишь оттого, что носить туфли было нестерпимо жарко.

Почему-то ни у одного из мужчин на головах Гриша не увидел ни кепок, ни шляп, ни панам. Вероятно, из страха испортить причёски, либо оттого, что под головным убором их попросту не будет видно, индийцы подставляли свои макушки под палящее солнце.

На лбах у многих, от молодых до старых, мужчин и женщин, красовались красные точки разных величин.

По пути встречалось немало людей и европейской наружности: Гриша слышал и французский говор, и английский, и немецкий, и даже испанский.

Быки и коровы, по местным обычаям считающиеся священными, чувствовали себя вольготно, как хозяева положения. Никого не сторонясь, они двигались в любом направлении, куда им заблагорассудится. «Ладно, хоть не агрессивные они», – косился Гриша.

На углу, где основная дорога сворачивала направо, продолжая собой нескончаемый рынок, путник остановился. Дорога по прямой здесь сужалась до полутора метров между домами и дальше казалась безлюдной: ни пешеходов, ни торговцев там видно не было.