«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 3 сентября 1959, № 501, с. 4; перепечатано из газеты «Русское Воскресение» (Париж) от 29 марта 1958.
На кривых дорогах
Французам принадлежит печальная честь создания легенды о величественном pусском дереве «развесистой клюкве» под которым бояре имели в старину обычай вкушать сочные ломти самовара.
Справедливость требует, однако, признать, что все это в основном принадлежит уже прошлому. В нынешних французских журналах и газетах часто находишь статьи и отчеты корреспондентов, составленные людьми, явно хорошо знающими русский язык и русскую жизнь и иногда очень здраво разбирающимися в большевицкой политике. Общая здравая оценка этой последней почти типичная сейчас для правых и умеренных газет, встречается порой и в левых. Конечно, в «Юманитэ» и близких к нему органах подход иной, но о теперешних французских коммунистах кто-то из сотрудников «Монда» выразился недавно весьма справедливо, что они стали «и менее убежденными, и менее убедительными, чем прежде».
На этом фоне всеобщего отрезвления, особенно непонятым диссонансом прозвучало выступление «католического» писателя и мыслителя Франсуа Мориака. В номере журнала Экспресс» от 29 января 1989 года, атакуя Западную Германию и стараясь представить ее как угрозу для Франции, Мориак пишет:
«По моему мнению, мы должны были бы лучше понимать мотивы русской политики. Какое ослепление – искать в них желание советизировать весь мир! Россия следует только рефлексу самообороны, законной самозащиты, о которой должны бы были подумать и мы, и о которой нам придется думать, когда объединенная Германия опять откроет перед нами ту же бездну, в какой погибли наши лучшие люди… Глупость и наивность наших сторонников объединения Европы поистине неизмеримы!.. Культурное соглашение с Россией нам мало поможет, если ему не будет сопутствовать политическое соглашение».
Несколькими строками далее Мориак с яростью обрушивается на «ослепление Соединенных Штатов, содействовавших возрождению нацистской Германии», и объясняет его (кажется, не совсем точным) соображением о том, что никто из американских граждан не сидел в гитлеровских концентрационных лагерях.
Можно не сомневаться, что советские специалисты пропаганды с большим удовлетворением прочтут статью Мориака, включая и этот злобный антиамериканский выпад. Мориак, хорошо знающий своих компатриотов, бьет их по больному месту, стараясь возбудить ужас перед немецким нашествием.
Можно все же надеяться, что эта агитация, хотя и ловкая, останется бессильной. Вражда Франции к Германии, срывавшая некоторое время дело создания в Европе общего фронта свободного мира против большевизма, сменилась сейчас более реалистической и осмысленной политикой союза с ней, и экономического, и политического. И тот факт, что проводником этой политики явился генерал де Голль, весь проникнутый французским национализмом, иногда кажущимся даже чрезмерным и узким, делает эту линию – тем более прочной. Свободный мир в наши дни подобен осажденной крепости, и вести в своей среде междоусобную борьбу было бы для него самоубийством; в каком положении очутилась бы Франция, если бы она, как того желает Мориак, встала во враждебные отношения с Западной Германией и с Америкой?
Личность и деятельность Мориака встают во всяком случае из этого его выступления в несколько новом свете, ибо его просоветские тенденции до сих пор не выражались столь открыто. По крайней мере, после того, как он вышел из союза «Франция – СССР» после событий в Венгрии, когда во Франции прямое исповедание симпатий к коммунизму могло казаться неудобным и небезопасным (шла речь о закрытии компартии, студенты громили коммунистические учреждения и т. д.). Его обычная линия заключается в ядовитых нападках на французское правительство, с обвинениями в том, что оно применяет по отношению к алжирским повстанцам пытки, казни и запугивания. Участь французов, которых алжирские террористы убивают и пытают, его совершенно не беспокоит при этом, хотя это его соотечественники и христиане (а Мориак все время проповедует с позиций христианства, красивыми и красноречивыми словами). Это не меняет, понятно, факта, что если по отношению к арабам имеют место жестокость и несправедливость, то с этим надо бороться; жаль только, что Мориак имеет привычку писать так тенденциозно и с такими преувеличениями, что крупица правды у него тонет в море лжи.
Более любопытно другое: читатели и полемизировавшие с ним журналисты многократно задавали Мориаку вопрос, почему он никогда не упоминает о жестокостях, несправедливостях, пытках, казнях за железным занавесом? И Мориак всегда отвечал уклончивыми, скользкими фразами, как например: «Я француз и пишу о французских делах, а это меня не касается». Можно подумать, что в Евангелии Франсуа Мориак избрал себе за образец Понтия Пилата!
Но как можно взбираться на ходули христианской морали, если жалость и милосердие нужны Мориаку лишь для одних, любезных его сердцу, а для других, тоже людей, тоже ближних, он готов допустить любой ад на земле? С точки зрения логики и религии, позиции Мориака не защитимы никак; но их внутренний смысл разъясняется разбираемой нами статьей. Зашита арабов нужна Москве и компартии, а защита христиан за железным занавесом была бы им вредна.
Хочется все же опросить новоявленного защитника советской власти, объясняет ли он тоже «рефлексом самозащиты» политику большевиков в Венгрии и на Дальнем Востоке? Вероятно – да. Советская агрессия для него, должно быть, как для Хрущева или Микояна, есть всегда «самозащита», «защита мира» и т. д. Диковинно и возмутительно лишь то, что он пропагандирует большевизм, ссылаясь на Священное Писание; или, что католическая иерархия не отгораживается от этого лукавого философа, заставляющего своей хитрой диалектикой святые истины служить грязным и бесчеловечным целям…
Большевики мобилизуют все силы, чтобы воспрепятствовать союзу между Францией, Германией и Америкой, и в этом деле они используют всех, кого можно подкупить иди обмануть. Вот для чего они стараются воздвигнуть пугающее чучело германского империализма, чтобы скрыть за ним свои собственные завоевательные планы. Но если бы западный мир поддался ослеплению и выдал им Германию Аденауэра, через ее труп в самое сердце Европы хлынули бы советские танки, превращая Париж в новый Будапешт. Все сознательные патриоты видят эту реальную опасность, исходящую от СССР, и стремятся сосредоточить силы для отпора ей, не тратя труда на борьбу с ветряными мельницами.
«Новое русское слово» (Нью-Йорк), 11 марта 1959, № 16792, с. 4.
Оценка ценностей
Мне когда-то случалось встретиться с видным французским славистом, профессором Трэном[65], другом России и русских и решительным врагом большевизма, который скончался примерно год тому назад. И вот мне запомнился один его разговор с поэтом Владимиром Смоленским[66], тоже уже покойным, когда мы оказались однажды оба у этого последнего в гостях.
Наш хозяин выразил ту мысль, что было бы хорошо, если бы французские и иностранные студенты, изучающие русский язык, почаще посещали разные эмигрантские лекции и собрания, в особенности литературного характера, так как это несомненно сильно содействовало бы их успехам.
Трэн ответил (беседа шла по-русски; он по-русски говорил превосходно), что вообще-то, конечно, да; но что у французских профессоров есть тут некоторые сомнения и возражения, каковые он нам откровенно и изложил:
– Мы нашим ученикам объясняем, что Достоевский, Толстой, Гоголь, это – вершины русской литературы, писатели мирового значения. А на эмигрантской лекции они очень даже могут услышать, и притом от вроде бы авторитетных людей, что Достоевский был идиот, Гоголь – сумасшедший, а Толстой – лицемер. Вы представляете себе, какая у них в голове тогда образуется путаница?
