@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

© А. Вулин, 2021

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2021

Писатели всегда в поиске неких универсальных величин, посредством которых можно определить что такое жизнь и каковы ее ценности. И создавая своих героев они нащупывают суть жизни, доказывая, что индивидуальная судьба всегда определяется обществом. Тем не менее, роман «Сошествие» возник не для того, чтобы, описывая судьбу вымышленных персонажей, подобраться к сути некой универсальной истины.

«Сошествие» это история об одной и только одной нации.

Это рассказ о сербах.

Сербах, родившихся, умерших и (не) похороненных в горах моего детства.

Я не пытался выяснить, как и когда в горах этих появились сербы, а хотел рассказать историю того, как они в них выжили.

Есть много народов, чья история была более печальной и более трагической, чем сербская. Но редко какой народ, также как сербы, стиснув зубы, упорно и упрямо отстаивал свое право жить, там где рожден и по правилам, которые он сам себе определил. Право это в истории оспаривали и оспаривают многие, но тем не менее сербы и далее упрямо гнут свою линию.

Люди отличаются друг от друга уровнем того, что они готовы сделать, для того, чтобы оградить себя от боли – телесной и душевной. Народы также различаются друг от друга тем, на что они готовы пойти, чтобы сохранить самое себя и суть свою. Это не просто вопрос существования в рамках некой одной территории, а вопрос имени и языка, веры и вероисповедания. Это те принципы, которые он, народ, выковал своей историей и которые стали сутью его.

В двух мировых войнах сербы потеряли два миллиона соотечественников, это много, слишком много для нации, которая сегодня насчитывает едва ли десять миллионов: разделенных и обделенных, в разных странах, в разных уголках мира, до конца не подсчитанных.

Во время Первой мировой войны каждый третий мужчина в возрасте старше 16 лет был уже мертв, каждый второй – ранен. В той Великой войне, сербы мобилизовали своих выпускников средних школ, обучили их и бросили их на фронт, доверяя им командование поколением отцов. Это было необходимо сделать, чтобы выжить. И для этого на штыки держав Оси брошено будущее государства – его молодежь.

Во время Второй, такой же Великой и кровавой войны, хорватские усташи развлекались так, что детей, достаточно маленьких, чтобы их можно было подбросить как игрушечных кукол к небу, ловили на штыки.

В двух этих войнах сербы гибли на забытых всеми фронтах, и об их штыках, их страданиях и жертвах не знал и не помнил никто, кроме них самих. Правда, иногда великие могли их потрепать снисходительно по плечу, но это лишь тогда, когда они, эти плечи, заслоняли их достаточно твердо от чужих мечей, несущих угрозу. Во все же другие времена о них не знали и не вспоминали. Так уж вышло, что сербы, находясь между Востоком и Западом, были частью и одного и другого мира, часто сражаясь в рядах чужих армий и умирая на полях чужих сражений.

История для нас всегда циклична. И, например, тысячи сербов, погибших в нацистском концентрационном лагере Маутхаузен, покоятся на костях своих соотечественников, которые также тысячами погибали там, но в период Первой мировой войны.

Тектонические плиты Запада и Востока столкнулись на нашей территории, постоянно требуя от нас жертв. А мы, сербы, сознавая свою малочисленность, никогда собственно не имели ни малейшего желания участвовать в играх великих. Но нам, постоянно находящимся меж двух жерновов, никак не позволяли сохранить себя, никак не позволяли пшеничному зерну ускользнуть и прорасти. Тесла, избежавший жерновов, стал великим. Тесла, и еще другие наши гении. Но история Сербии не в историях ее гениев. Сербия – это миллионы безвестных героев, которые сражались за то, чтобы она не исчезла. Это наша судьба: за право жить мы всегда платим смертью.

Говорят еще, скажи мне, кто твой враг и я скажу, каков ты сам. У сербов всегда были сильные и умные враги, поэтому маленькая Сербия имеет право считать себя великой. Право это она заслужила великими жертвами и великими страданиями.

«Сошествие» – это история, которая не смела быть правдой, и именно поэтому ею является. Когда я писал эту историю, я ее писал исключительно для сербов, но сейчас мне нужно представить ее русским читателям. Что ж, может быть русские прочитают эту историю как-то иначе, давая свои ответы на те загадки, существующие в тексте и раскрывая некие истины, которые я написал, даже не подозревая об их существовании. Впрочем, уже написанная книга всегда живет той жизнью, которую определяет читатель, взявший ее в руки. Хорошо это или плохо – бог весть, я всего лишь автор и не мне судить.

Александр Вулин

Это было страшное и скучное время. Время, где победитель определился ещё до начала игры.

Нечистое время.

Липкое.

Дверца чёрного блестящего Сйгаёп-а захлопнулась неслышно и Луи де Вилье с неподобающей для человека на пороге пятого десятка, резвостью поднялся по ступенькам особняка в стиле неоклассицизма, украшающего своим видом неприступного превосходства центр Парижа. На плечи небрежно наброшен плащ Burberry, ноги в ботинках Zara, чья кожаная подошва чуть скользит по мраморному полу вестибюля, украшенного статуями воинственного Ареса и его римского коллеги Марса, ноги моложавого полковника несут его вперёд целеустремлённо. Краткий кивок, предназначенный портье, чьё имя он не вспомнит даже под угрозой смертной казни. Старинный лифт с кованной решёткой принимает тело в алое бархатное нутро и возносит на последний этаж. Мягкий ковёр услужливо ведёт к массивным дверям кабинета, чьё дерево, подчиняясь прихотям барокко, украшают завитушки. Тёплота отливающей золотом медной ручки, которую окружают пухлые телеса ангелочков, трубящих в райские трубы, ждёт прикосновения.

А за дверьми также тепло и преданно ждёт Беатриса – его секретарь. Тридцатилетняя, пухленькая, сказывается недавняя беременность, она уже держит наготове почту. Над её головой, перекликаясь с хозяйкой приёмной, расположилась, сверкая маслом, дорогая копия портрета Лили Гренье Тулуз-Лотрека. Стол, неуместно современный и также несколько неуместно пустой, почти стерильный, если бы не цветы. Обмен взглядами, в которых ещё есть воспоминание об искорке былой страсти, той, которую время, украсив жирком на боках талию некогда бравого офицера, заменило на прочное чувство крепкой дружбы.