И вот у них, план созрел – пахуч, да тих.
Новый, смелый, долгожданный, обещающий, желанный.
Сам Обман предложил план: «Главный кто у них?.. Иван.
Вот его и украдите. Царство в пепел разорите…»
КАЛИИН ВЕРНОО – ШПИОНКА СУПЕРЭКСТРАКЛАССА
Был на острове агент,
всем шпионам – монумент,
звался кротко он – Верноо́,
был прекрасен, как в кино,
хваткой был, как вурдалак,
ну, а образ – наивняк.
Зубки – жемчугом слепят.
Губки – дудочкой свистят.
Локоны – ну, в точь пастушка,
что глядит с молочной кружки.
Ножки, бёдра, то да сё,
всё как надо – как кино.
«007» был для неё, палочкой от эскимо.
Всё что надо, всё могла,
зубками из «Калаша»
трассеры, стуча, цепляла
и могла под одеяло
полк элитный заманить
и лягушек им скормить.
Лишь в одном была плоха,
мизер, мелочь, ерунда –
для её длиннющих ног
наш глубокий русский слог
слишком пышен был и в нём
увязал агент бедром.
Нет… По русский говорила
с выраженьем и красиво,
быстро, ласково, умно́,
непонятно лишь про что,
падежей, вишь, у неё
в языке лишь два и всё.
а вот в царстве у Ивана,
дуракам шести – всё мало,
вот и в суффиксах плутала,
окончания глотала
резидент Калии́н Верноо́,
но зато, могла легко
по сугробам без пальто
месяц бегать от погони,
да быстрей, чем в тройке кони.
Ни одна разведка мира,
как бы не была ретива,
не могла схватить её…
– Ну… кого послать?
– Верноо́!
Похищение Ивана –
вот заданье от Обмана:
«Ваньку выкрасть из Руси́
и на остров принести!»
И, ресничками захлопав
на дремучий русский лес,
резидент открыл свой ротик
и мурлы́кнул сладко: «Yes.
Потому я и Верноо́,
спечь пече́ньку из дерьмо».
…Месяц Солнцу ухмыльнулся, подмигнул и развернулся.
Рожки звёздам показал, стал расти, хоть убывал.
Так сказать, ускорил бег звёзд, галактик да планет,
Чтоб снежинки на «Покров» в Кремль внесли ещё любовь…
ПОКРОВ
По сугробам, по снегам –
не вида́ть, где улица,
тройка звонкая бежит,
Снег Снегович вьюжится.
На октябрьский на Покров,
подарил он сто снегов,
сто сугробов накрутил,
бабой снежной залепил
всю округу, лес, дома.
Где ж тут осень? Тут зима!
А спроси его, к чему
на октябрь ты шлёшь пургу,
так рассердится, что в раз,
Кремль наш станет «Снежный Спас».
И кому под санки снег,
чтобы резвым был их бег,
Снег Снегович набросал?
Ты, конечно, угадал?
В тройке девица сидит,
на знакомый град глядит
и уверенной рукой
правит тройкой удалой.
На ресничках снег блестит.
льдинкой тонкой он искрит
на румянце, на бровях,
на пылающих губах!
Под воздушною рукой,
кони гривой золотой
рассекают вьюги вой
и подков гудящий зной,
подхватив Курантов бой,
вносят тройку по прямой
сквозь врата, что под звездой,
ко дворцу, где муж родной.
Где её любимый Ваня,
от разлуки сердце раня,
изнывает от тоски,
ждёт её с самой весны.
Кони встали у крыльца,
пар пустив под купола,
и, качнув туда-сюда
санки резвые, любя,
отпустили седока,
стражу грозную топча.
Сапожком снежок волнуя,
сердцем радостным ликуя,
устремилась в дверь, в палаты –
дорога́ разлуки плата,
вверх взбежала по крыльцу
к Ване, к мужу, к удальцу
вьюгой лёгкою Снегурка…
Но Яго́ва кошка Мурка
ей дорогу перешла,
зашипев: «Чего пришла?
Шибко долго ты была
от Ванюши далека.
Место заняли твоё.
Слышишь свадьба?»
«Ё – моё…», -
во дверной проём, что в зал,
лик Иван нарисовал.
Красаве́ц, ну что сказать,
вновь жених, ядрёна мать,
при короне, при бантах
и с помадой на губах…
ПОХИЩЕНИЕ
Да-а, вошла ты, сказка, наша незаметно в зал, где краше
всех Алёнушка была…
…к ней Снегурка и пошла…
…Меж гостей к столу идёт,
Ваню за собой ведёт,
кубки в сторону отводит,
да гостей к стенам разводит.
Пир застыл, умолк, притих…
– Эка, врюхался жених.
– Тут невеста, там жена…
– Наигрались в «дурака».
«Так ведь я…, – бормочет Ваня,
кудри в пальцах теребя, -
Разум, братцы, помутился,
как от дыма кочерга.
Я ж, того, чтоб в государстве
жизнь, того, сего, была…
Глянь, Снегурочка, то «Лада»
птицей мчит сквозь облака…
А доходы у народа?
Не по дням, а по часам
вверх растут, скажите-ж, люди,
счёту нету теремам…»
Но Снегурочка украдкой,
отмахнув с ланит слезу,
улыбнулась вдруг Алёнке:
«Как же так?.. Я не пойму? -
а потом к Ивану тихо,
ручейки с ресниц пустив, -
Как же так, мой верный лебедь,
ты с другой и всё же жив?»
«Я… – Иван, в словах копаясь,
оглянулся на людей, -
я же ждал, но ты ж сказала…
ну, судьба из кренделей…
Ты ж сама тогда сказала,
что вернёшься вновь ко мне,
как Алёнушка… весною…
как придёт пора листве…»
– Ваня, Ваня, в том ли дело,
что сказала я тогда.
Я никак не ожидала
встретить свадьба у тебя.
Как же так, мой сокол верный?
Я пришла, а ты с другой
снова свадьбу здесь играешь.
Ты сошёл с ума, родной?
Как же быть? Ответьте, люди.
Коромысло два ведра.
Вот же сказка накрутила
кренделей нам в три ряда.
За окном снежок порхает
меж злачёных куполов,
а в Кремле Рубин бледнеет,
между свадебных столов.
За окном снежок фатою
кружит кольцами Покров,
а в Кремле Сапфир с Алмазом
взглядом жгут друг другу кровь.
…Ох, и вредный же народ эти девки, когда в брод речку надо перейти,
Хоть в ней нету глубины – по колено воробью, всё равно идут ко дну.
Всё равно, дай повизжать,
сарафан позадирать.
Выше туч да облаков, потому что без портков,
Потому что – на, смотри, как мы снизу хороши!
Как мы ла́дны, да жарки́…
«Как в корзинках пирожки!»
Любят стервы подразнить – молоде́цку кровь взвинтить,
Яд тревожный в сердце влить, красной радости лишить.
Да-а, в них сила велика́, коль в пропорциях видна…
…Тут вдруг стража распахнула
двери в залу широко
и тревожно прокричала:
«Поздравление пришло
к жениху – царю, к… невестам.
От Обмана к нам посол,
так сказать, с подарком к свадьбе
