Пиши скорее!

C любовью,

P. S.

Должна сказать, что с того вечера я внимательно следила за Филлис, но, похоже, больше таким (или каким-либо ещё) странным образом она дом не покидала. Сказать по правде, никто с тех пор не вёл себя странно (по крайней мере, не более странно, чем обычно). Даже Гарри сравнительно поутих. Сегодня вечером мы все собрались в гостиной и слушали, как папа читает последнюю главу своего эпического романа. Интересно, что сказало бы его начальство в департаменте, узнай они о его литературных амбициях? Есть у меня подозрение, что иногда он пишет роман даже у себя в кабинете, хотя должен заниматься тем, чем обычно занимаются в течение дня государственные служащие (я, правда, не очень понимаю, чем именно).

– Если бы только я раньше отыскал своё призвание, – заявил он сегодня, – то зарабатывал бы себе на корку хлеба пером, а не стал бы обычным винтиком правительственной машины (это у папы такое цветистое выражение, означающее «государственный служащий»). Честно говоря, я подумываю однажды всё-таки написать мистеру Рэдли заявление об отставке и посвятить себя искусству (мистер Рэдли – это постоянный секретарь его департамента).

– Не думаю, что это хорошая идея, – вмешалась Джулия, которая искренне заволновалась, хотя остальные-то понимали, что папа шутит (по крайней мере отчасти).

– Я тоже, – подхватила я, – тем более что достаточно большой корки этим не заработать. Норин дядя Джеймс – писатель, но видел бы ты его костюмы: сплошные заплатки.

Это, конечно, некоторое преувеличение, хотя и не слишком большое. Норин дядя Джеймс ужасно милый, но дела его идут не очень (а костюмы и впрямь выглядят поношенными: манжеты так и вовсе протёрты до дыр). Впрочем, по-моему, он журналист, а не знаменитый писатель, каким хочет быть папа.

– О, не волнуйся, – сказал папа. – Я по-прежнему буду тянуть эту правительственную лямку и содержать вас всех с тем шиком, к какому вы, судя по всему, привыкли. А теперь кто хочет услышать десятую главу?

И хотя все мы, как обычно, застонали, сделав вид, что вообще не желаем ничего слышать, на самом деле мы этого очень даже хотели, потому что папин роман действительно весьма неплох. Честно говоря, он так хорош, что иногда я даже задаюсь вопросом: может быть, папа и впрямь СМОГ бы заработать пером на корочку хлеба весьма приличных размеров? Главный герой там – молодой человек, которого ложно обвиняют в краже драгоценностей (папа говорит, что на это его вдохновил «Лунный камень»[7] Уилки Коллинза, который тоже очень хорош и тоже рассказывает об украденных драгоценностях). Молодой человек из папиного романа (его зовут Питер Фицджеральд) вынужден пуститься в бега, и теперь его преследуют как силы правопорядка, так и банда воров, которые убеждены, что драгоценности у него при себе (что, конечно, неправда, поскольку он их даже не крал).

Мы как раз дошли до того, что Питер Фицджеральд скрывается в домике некой таинственной старушки. Гарри считает, что она выдаст его банде, «поскольку у женщин нет чувства чести», но я с ним категорически не согласна. А папа, конечно, ничего не рассказывает: говорит, нам придётся подождать и услышать всё самим. Интересно, догадывается ли он, что в его собственном доме с его старшей дочерью происходит нечто загадочное?

Дорогая Фрэнсис,

спасибо тебе за письмо. Какое облегчение узнать, что учителя не читают вашей корреспонденции! Хотя Нора сказала, что, наверное, мне следовало бы это проверить до того, как что-нибудь тебе отправлять. Вроде бы в большинстве школ письма всё-таки читают, что, мне кажется, совершенно незаконно. Но Нора говорит, что в школе подобные законы ничего не значат, – по-моему, это ужасно несправедливо.

А ещё твои чудесные учителя везут тебя в Стратфорд![8] Просто потрясающе! Раньше я считала Шекспира ужасно скучным, но в этом году мы как раз читали «Ромео и Джульетту», и оказалось, что он очень неплох, честно-честно. «Как вам это понравится»[9] вообще прекрасна, так что, думаю, увидев её в шекспировском родном краю (если можно так сказать), ты ощутишь прилив вдохновения и всё-таки начнёшь писать пьесу для театрального кружка. А написать её, я абсолютно согласна, тебе стоит. Но не расстраивайся, если одноклассницы решат по ставить что-нибудь испытанное, проверенное временем (то есть старое): в своём отечестве, как иногда говорит нам на уроках английского профессор Шилдс, пророка нет.

Да, если тебе интересно, Филлис теперь ведёт себя ещё более загадочно. Честно говоря, я считала, что капуста на шляпе и вылезание из окна уже сами по себе выглядят странными, но теперь она ещё и получает таинственные посылки! Представь, иду я вчера из школы по Драмкондра-роуд и вдруг замечаю чуть впереди Филлис с какой-то незнакомой женщиной в тёмно-зелёном пальто, судя по всему, увлечённых беседой. И когда они дошли до угла Клонлифф-роуд, та женщина передала Филлис какой-то свёрток. Я не смогла разглядеть, что это, но свёрток был не слишком большим, и Филлис тотчас же сунула его в свою сумочку. Потом таинственная женщина пересекла улицу и удалилась по Клонлифф-роуд, а Филлис пошла в сторону нашего дома.

Однако я успела перехватить сестру ещё до того, как она туда добралась, и Филлис аж подпрыгнула, когда я похлопала её по плечу.

– Это всего лишь я. А ты кого ждала? Полисмена?

Но напрасно я надеялась, что она, побледнев от чувства вины, сразу раскроет мне все свои страшные тайны, – она выглядела скорее раздражённой.

– Не говори ерунды. Я просто не ожидала, что кто-то подкрадётся ко мне со спины, вот и всё.

– И где же ты была? – поинтересовалась я.

– С Кэтлин, – быстро ответила Филлис. – Мы ходили в одну чайную в центре.

– А мне показалось, ты с кем-то разговаривала. Какая-то незнакомка в зелёном пальто.

Вот тут Филлис действительно побледнела. По край ней мере, стала чуть бледнее обычного. Но только на секунду.

– О, я наткнулась на одну из подруг Кэтлин, и та передала мне книгу, которую пообещала ей одолжить. Сама она зайти не может: не хочет подхватить грипп. Сестра Кэтлин как раз с ним слегла. Похоже, их семья чересчур восприимчива к микробам.

Ну, я, конечно, в жизни бы не доказала, что это неправда: может, та женщина в пальто и в самом деле подруга Кэтлин, ужасно боящаяся микробов, может, внутри свёртка и впрямь была всего лишь книга (хотя выглядело не особенно похоже), однако я абсолютно точно знала, что Филлис соврала. Но ей говорить ничего не стала.

Зато сегодня в школе я рассказала об этом Норе, и она (хотя склонности к фантазиям у неё нет) была вынуждена признать, что всё это довольно подозрительно:

– Может, она действительно стала революционеркой?

Но я сказала, что не думаю, будто у Филлис вообще есть политические взгляды.

– Она о таких вещах никогда даже не упоминала.

– При тебе, – возразила Нора. – Но это не значит, что у неё их нет. Может, она решила, что ты всё равно не поймёшь. И, вероятно, была права.

Я, разумеется, почувствовала себя несколько оскорблённой: как она могла подумать, что я не из тех сестёр, которым революционерки могут доверять?

– Уж я бы, конечно, маме с папой ничего не сказала. Ну, скорее всего. Если бы только не решила, что она затевает что-то опасное.

– Вот видишь.

– В нашей семье вообще в политике не разбираются. Не то что твоя тётя. Родители, как и все вокруг, за старый добрый гомруль.

– Это ещё ничего не значит, – настаивала Нора. – Людям не обязательно придерживаться тех же политических взглядов, что и их родители. Иначе в мире вообще ничего не изменится.