– А я что? – обиделся Козлов. – На то Бог есть.

Над вражескими позициями показался белый флаг, требуя перемирие. В ответ над нашим редутом подняли такой же. Солдаты встали в цепь. Появились носилки.

Павел поднялся на банкету. Смотрел, как собирают тела.

– Чего, братцы, мож сходим, с французами потолкуем? – предложил один из стрелков.

– Брось, – отмахнулся другой. – Что с ними нонче толковать – они злые, по зубам получили.

– Смирно! – раздался звонкий голос сигнальщика. И тут же у дальних орудий грохнуло: «Урррааа!».

Все повскакивали, принялись поправлять одежду. Павел соскочил с банкеты посмотреть, что там твориться? Мимо орудий, в окружении многочисленной свиты, на бастион шли великие князья Михаил и Николай. На мундирах ни пылинки. Шнуры золочённые. Сапоги блестели. Как-то не вписывались их новенькие приталенные мундиры с золочёными висюльками в грязную, кровавую картину бастиона. Унтеры тут же выстроили солдат.

– От имени батюшки-царя, огромное вам спасибо! – воскликнул великий князь Михаил.

Тут же весь бастион гаркнул «Рады стараться!» и трижды – ура! ура! урраааа!

Почему-то у Павла не возникло никакой радости в душе при виде царских детей. Зачем они здесь? – подумал он. – Толку от них? Вон, какие холёные, чистенькие. И свита такая же. А нет! Среди свиты выделялись местные офицеры: серые лица, серые шинели, стоптанные сапоги….

Великий князь Михаил, осматривая бойцов, внимательно взглянул на Павла. Чем-то он его заинтересовал. Они не раз с ним встречались на военных смотрах в училище. Сейчас Михаил его не узнал. Лицо Павла огрубело, взгляд потерял юношеский задор. Кожа потемнела. Самому великому князю Михаилу исполнилось двадцать два. Статью он напоминал своего отца: прямая осанка, вечно вздёрнутый подбородок. Движения резкие. И взгляд такой же холодный и унылый, как у государя.

– Поручик, мне кажется, я вас где-то видел. Вы из Петербурга? – спросил Михаил.

– Никак нет, ваше высочество. Я из Воронежской губернии. Поручик Жернов, – зачем-то соврал Павел. Зачем – сам не понял.

Михаил Николаевич обернулся к адъютанту.

– Обязательно занесите в наградной список поручика Жернова. – И все направились дальше.

Павел встретился с суровым, осуждающим взглядом полковника Тотлебена. Да пошло оно всё, – махнул рукой Павел и отвернулся. Перед глазами стояло бледное лицо раненого юнкера, который никогда уже не повзрослеет.

***

Тотлебен дал Павлу день отдыха. После трёх суток, проведённых в редутах перед Малаховым курганом почти без сна, его качало от усталости. Иногда он проваливался куда-то в забытьё. Однажды даже заснул на ходу, ведя солдат через Килен-балку. Упал, скатился по склону, чуть шею себе не свернул. Солдаты подумали, что его подстрелили. Пытались на руках донести до бастиона. Но Павел пришёл в себя. Ему стало стыдно за свою слабость. Тотлебен приказал выспаться и помыться.

Павел еле добрел к своей квартире. Замёрз до чёртиков. Самылин помог ему стянуть промокшие сапоги с распухших ног. Обмотки протёрлись до дыр, и смрад от них исходил невозможный.

– Ох, не знаю, что с шинелькой делать, – недовольно сказал Самылин. Шинель была вся в грязи, прожжённая пулями, в нескольких местах изодрана штыками.

– Где же другую взять? – пожал плечами Павел.

– Попробую залатать, – вздохнул Самылин. Повертел шинель в руках. – Попробую.

Матрос принёс тазик с тёплой водой. Павел опустил с блаженством в него ноги. Тут же язвы на пальцах защипало, зажгло. Самылин вышел чистить шинель, а Павел, сидя на кровати, опершись спиной о холодную стену, сразу же потонул в сладкой дрёме.

Вдруг он почувствовал, как в комнату кто-то вошёл. Это не Константинов. Шаги лёгкие, словно вплыло облачко. Он действительно, где-то в грёзах увидел белое пушистое облачко. Ему показалось, или на самом деле пахнуло ароматом весенних цветов. Разноцветные искорки разбегались во все стороны. Павел делал усилие открыть глаза, но никак не получалось. Чувствовал спиной и затылком холодную стену, тёплую воду в ногах, треснутое стекло в окне дребезжало от выстрелов, сквозняк шевелил волосы на голове, но тело ему не подчинялось. И сознание никак не хотело всплывать. Ну и ладно! – сдался Павел. Кто бы там ни был, я сплю. Вдруг он почувствовал нежное прикосновение горячих пальчиков к его небритой щеке. Такое нежное, что в душе все сжалось и захотелось заплакать. Ему что-то снилось, но сон мешался с явью. Кто это? Лили? Маленькая Лили? Нет, это не она. Кто-то в белом. Ангел? Неужели? Тёплые губы коснулись его лба. Да, это именно губы. Он хотел позвать Лили, но только что-то слабо промычал и окончательно утонул в неге.

***

Проснулся поздно. Заставил себя вылезти из-под одеяла. В комнате холодно. Изо рта шёл пар. Константинов сидел за столом с перебинтованной головой и жадно ел похлёбку. Пахло кислыми щами и горелой шерстью.

– Платон Павлович, что у вас с головой? – спросил Павел.

– Да, так, – нехотя ответил Константинов.

– Осколком или пулей?

– Бревном. – Он отложил ложку. – В блиндаже сидели, да бомба к нам в гости пожаловала. Двадцать человек наповал, я один живой остался. Вот, такое случается. А вы куда пропали?

– Редуты перед Корниловским бастионом строю.

– Видел, какая там бойня была, – кивнул Константинов. И вдруг вспомнил: – К вам тут вчера мадмуазель приходила.

– Кто, простите? – не понял Павел.

– Барышня. Милая такая. Черноглазая. Она не представилась, а вы уже спали. Принесла вам пироги и вино. Вы уж извините, но я немного попробовал и того, и другого.

– Ничего страшного, конечно угощайтесь…, – Павел подскочил на ноги. – Но что за девушка?

– Кажется, я её видел на Северной. Дочь какого-то торговца.

Торговца? Голова загорелась. Неужели Мария? Быть не может!

– Вот, вы какой шустрый, Кречен. – усмехнулся Константинов. – Вам уже пироги носят!

– Ну что вы, всего лишь – пироги и вино, – смутился Павел. – Наверное, Самылин заказал у Томаша.

– Да нет, вот вам и белье чистое принесла, и жилетку тёплую на овчине. В такой не замёрзнешь. Гляди-ка, и чулки вязанные! Да вы теперь, Кречен, в полном обмундировании.

Господи! – подумал Павел и чуть не задохнулся от нахлынувшего счастья. – Мария! Она! Да что там жилет и чулки! Вдруг вспомнил вчерашнее видение, горячие прикосновения и тайный поцелуй….. Нет, не может быть! Ему привиделось! А если не привиделось?

Появился Самылин с заштопанной, вычищенной шинелью.

– Скажи-ка братец, как то бишь, звать ту мадмуазель? – спросил у него Константинов.

– Так, это же дочь Фёдора Ивановича, грека, у которого балаган на Северной. Она как-то приходила, вас искала, Павел Аркадьевич. На бастион бегала, спрашивала. Я ей сказал, что вы в редутах. Туда не пробраться. Попросила, коль вы появитесь, мальчонку прислать к ней с весточкой. Того мальца, у которого дед на ялике переправщиком. Я так и сделал.

– Как вы думаете, Константинов, где можно достать цветы? – очень серьёзно спросил Павел.

– Вы с ума сошли, Кречен! – засмеялся товарищ. – Какие цветы? Хлеб с трудом достают. Вам – цветы подавай среди зимы!

Заглянул капитан из соседней квартиры.

– Вы слышали, господа, ночью грохот? Весь дом вздрогнул.

Павел и Константинов вслед за офицером прошли по коридору к дальнему номеру. Оказалось, ракета пробила крышу, прошила каменную перегородку наискось, снесла стол и уткнулась в мешок с овсом, что хозяин берег для своей лошади. В головной части ракеты находилась граната, которая взорвалась, выбив стекла в номере и разметав овёс по всей комнате. Хорошо, кроме денщика, никого не было. Он сладко спал прямо возле стола на диванчике. Но денщика Бог миловал, – даже усы не опалило.

– Сильно напужался? – спросили его.

– Никак нет! – бодро ответил тот. – Проснулся только, да понять ничего не могу. Всё в дыму – дышать не можно…. Глядь, а тут эта дура торчит.