На рассвете я велел поставить среди камней крест, дерево для него выбрали податливое, похожее на вяз. Мои люди хотели подкопать стелы и проверить, нет ли там золота, но я рассудил, что мудрее будет поспешить обратно на неф.

Я следовал со своими спутниками вдоль реки, но тропа пролегала по крутому склону, и приходилось спускаться по пояс в воду, огибая невероятно густую растительность. Над нами летали красноголовые грифы. Позади снова и снова раздавалось ржание, отчего мои люди нервничали: это напоминало им, что в таких обстоятельствах сами мы лишены возможности перемещаться верхом. Я попытался их отвлечь, указав на гальку, блестевшую в воде, и сказал, что здесь определенно есть золото, которое разносит река, причем, надо сказать, я в этом почти убежден. А потому дал себе слово, что еще вернусь и смогу доказать это вашим высочествам.

Но пока мы, преодолевая препятствия, шли вперед, одного из наших вдруг сразила стрела. Это вызвало смятение в отряде, и мне пришлось воспользоваться данной мне властью, чтобы всех успокоить. Уведомляю вас об этом, потому что нет ничего хуже трýсов, неспособных встретить опасность лицом к лицу; но знайте также, что если индейцы выследят одного или двоих, исход будет предрешен: ходить в одиночку – верная смерть. У стрелы был железный наконечник. Теперь мы были настороже, я приказал всем скрыть головы шлемами и лично убедился, что ремни нагрудников у всех надежно затянуты.

Среда, 5 декабря

Никоим образом я не хотел рисковать, поэтому мы осторожно шли через мангры – так называют эти леса аборигены, по названию кустарника, растущего в воде. (Во всяком случае, это сказал мне индеец, которого я забрал с острова Гуанахани и которого учили кастильскому, чтобы он был нашим толмачом, ведь здесь, кажется, говорят на одном языке.) Продвигаемся мы с трудом – мешает тина, зато больше происшествий не было. Мы видели, как река пронесла тело человека, одетого, как христианин, но выловить его не удалось, и он продолжил плыть по течению.

Завтра милостью Господа, который неустанно оберегает нас, мы доберемся до гавани, где нас ждут неф, «Нинья» и остальной экипаж.

Ржание тем временем не прекращается.

Четверг, 6 декабря

Мы отправились в путь до восхода солнца: мои люди нервничали и пребывали в нетерпении. Когда мы вышли к гавани, все вокруг было спокойно, слабый береговой ветер дул в сторону залива, красноголовые грифы парили в небе, ржание прекратилось.

Неф еще стоял на якоре, но почему-то не было «Ниньи».

По волнам двигалось каноэ, им правил всего один индеец, и казалось чудом, что он держится на воде, потому что ветер теперь дул довольно сильно. Мы стали звать его, но он не подплывал, а мы без шлюпок подойти к нему никак не могли. Я велел двум матросам добраться до нефа вплавь. Но не успели они преодолеть и трети расстояния от берега, как на воду спустили шлюпки, которые направились в нашу сторону, – это были те самые шлюпки, которые у нас забрали. Мы увидели на борту индейцев, они показались мне куда более шустрыми и сметливыми по сравнению с теми, каких я встречал до сих пор. Знаками они предложили доставить нас на корабль. Я сел в одну из шлюпок вместе со своей командой. У этих индейцев топоры с железными лезвиями.

На судне меня встретил индеец, которого остальные называли касик [9]: надо понимать, он правит здешними землями, учитывая, с каким почтением к нему относятся, хоть и ходят они все совершенно нагими. Странное дело, я не обнаружил и следа своего экипажа. Касик пригласил меня в ют отобедать. Когда я сел за стол, где привык есть, он жестом велел своим ждать снаружи, что и было выполнено со всей поспешностью и безупречным послушанием. Все уселись на палубе, за исключением двух мужчин в зрелых годах, которых я принял за советников, – они сели у его ног. Мне подали приготовленные ими блюда, как будто я их гость на моем собственном корабле.

Ситуация не переставала меня удивлять, но я не подавал виду, дабы представить моих сиятельных государей в самом достойном свете. В угоду хозяину стола я попробовал каждое блюдо и выпил немного вина, которое они взяли из моих запасов. Я попытался выяснить, куда делся весь мой экипаж и почему «Нинья» вернулась в открытое море. Касик говорил мало, но его советники заверили, что завтра меня проводят к каравелле. Так во всяком случае я решил; плохо, что мы пока не можем понимать их язык. Я также спросил, знает ли он места, где есть золото: думается мне, что здесь они добывают мало этого металла, однако мне известно, что по соседству расположены земли, где золото рождается и где его много. Касик заговорил о великом правителе по имени Каонабо [10] на острове где-то поблизости; мне кажется, это и есть Сипанго.

Я заметил, что ему понравилось покрывало на моей постели, и отдал его вместе с красивыми янтарными четками, которые носил на шее, парой красных башмаков и флаконом с флердоранжевой водой. Поразительно, как он был доволен. И он, и его советники огорчались, что едва меня понимают и что я не понимаю их. Но я все равно догадался, что они говорят: завтра я смогу увидеть своих людей, как и свой корабль.

Наверное, эти высочества – могущественные властители, – рассуждал он со своими советниками, – раз смело прислали меня сюда из такого далека. Они говорили между собой о чем-то еще – понять их я не смог, но заметил, что они все время улыбаются.

Когда час был уже поздний, он удалился со своими людьми и унес подарки, которые я ему вручил, оставив меня спать в моей постели.

Пятница, 7 декабря

Наш Всевышний, светоч и сила каждого, кто выбрал праведный путь, решил испытать самого преданного своего слугу, как и слугу ваших высочеств.

На рассвете индеец вернулся со свитой из семидесяти человек. С помощью всевозможных жестов и пантомимы он предложил препроводить нас к «Нинье». Пальцем он указывал на восток, так что я развернул паруса и со своим поубавившимся экипажем пошел в том направлении вдоль побережья в окружении каноэ. Находившиеся на борту индейцы наблюдали за нами, не произнося ни слова, но я догадывался, что они восхищены нашим умением управлять кораблем невиданных размеров, хотя численности нашей едва хватало, чтобы неф мог маневрировать. А ведь им было неведомо, что это судно за день способно пройти больше, чем они за неделю. Тогда я еще был далек от мысли об их коварстве.

Касик привел нас к деревне у моря, в шестнадцати милях, где я нашел подходящее место и бросил якорь возле пологого берега. Там была «Нинья»: ее вытащили на сушу, и это вновь озадачило меня и моих людей. А когда мы пожелали высадиться на берег, чтобы осмотреть каравеллу, касик и все, кто был с ним, категорически отказались покидать неф. Мне не хотелось тратить время на бесполезные пререкания, и я предпочел оставить на борту троих людей, которые должны были проследить, чтобы индейцы ничего не стащили и не повредили.

Едва мы высадились на берег, как вокруг нас собралось человек пятьсот, нагих, с разрисованными телами, вооруженных топорами и копьями. Вели они себя не так, как остальные – те, кого подталкивало любопытство и кто был готов обменивать ценности на безделушки. Эти, напротив, окружили нас, выстроившись в строгом порядке, словно полк ландскнехтов. Мы стояли спиной к морю, путь к нефу отрезали каноэ, а сам корабль находился в руках касика и его свиты, оставленных нами на борту.

Появились и другие индейцы, верхом на неоседланных приземистых лошадях; вооружены они были копьями и окружали царя на коне, покрытом золоченой попоной: наездник держался так горделиво, что в его статусе не оставалось сомнений.

Царь этот, увенчанный ореолом славы, каким только опыт прожитых лет дополняет властный нрав, зовется Бехекио [11]; он утверждает, что состоит в родстве с великим правителем Каонабо, о котором нам все рассказывают. (Полагаю, что это и есть Великий Хан.)

Не желая выказать ни смятения, ни слабости, хотя в эту минуту положение наше казалось мне не из лучших, я выступил вперед и, обратившись к царю, в самых торжественных выражениях сообщил ему, что прислан монархами могущественнейшей державы, по другую сторону океана, которым следует подчиниться, и тогда он сможет пользоваться их защитой и благоволением. Но, видимо, индеец, бывший при мне толмачом, рассказал ему, что христиане прибыли с небес и ищут золото, ибо такие речи он вел при каждой нашей встрече с аборигенами и никак не мог в этом разувериться, что, впрочем, до сих пор служило нам скорее добрую службу.