Без даты

Близится час, когда моя душа будет призвана к Богу, и если по ту сторону Океанического моря меня уже, верно, забыли, я знаю, что хотя бы одно существо еще заботится о поверженном адмирале: маленькая Игуэнамота, которая однажды станет царицей, мое последнее здесь утешение, будет рядом и закроет мне глаза. Господу угодно, чтобы ради своего спасения и в память обо мне она приняла нашу веру.

Без даты

Несчастен я, иначе и не скажешь. До нынешнего дня я оплакивал других: теперь же пусть, сжалившись, примут меня небеса, пусть плачет по мне земля. Без благ преходящих беден я, точно Лазарь. А что до духовных – какими путями попал я сюда, в Индии, известно. Я здесь один на один со своей бедой, хвор и каждый день жду смерти в окружении полчища дикарей, бесконечно жестоких и враждебных; не дано прикоснуться мне к святым дарам нашей церкви, и душа моя будет ею забыта, раз обречена покинуть здесь мое тело. Да оплачет меня проникнутый любовью к ближнему, истине и справедливости. Я пустился в странствие не в поисках славы и богатства; сие есть правда, ибо надежды таковые уже были для меня мертвы. К вашим высочествам явился я с чистыми намерениями и великим рвением и не лгу ни единым словом.

Нам, обратившим долгий взгляд назад после того, как история мира вынесла свой вердикт, ясность предзнаменований кажется неумолимой. Но истина в настоящем – пусть она ярче и звучнее, а потому в ней больше жизни – зачастую более туманна, чем в прошлом, а порой и в будущем.

Праздник Солнца был в разгаре, и Уайна Капак, одиннадцатый Сапа инка Империи Четырех Четвертей [1], мог быть доволен. От диких просторов Араукании до высокогорий Кито, где он устроил свою любимую резиденцию (вместо столицы – притом что сердце империи находилось и должно было оставаться в Куско), он растянул свои владения так, что дальше и некуда (как он сам полагал); сдерживали его лишь сплетенные канаты лесов да хлопок небесный. Еще трепетали внутренности во вспоротых брюхах лам, а их вырванные легкие наполнялись воздухом, когда жрецы дули в трахеи. Жарились на вертелах туши жертвенных животных, близилось время пира, все готовились к церемониальным возлияниям, как вдруг в небе показался кондор, за которым гналась стая хищных птиц помельче – луни, гарпии, соколы, беспрерывно его терзавшие. Они клевали его, не давали лететь, и обессиленный кондор, свернувшись кольцом, упал прямо посреди площади, где проходила церемония, чем привел собравшихся в бурное изумление. Уайна Капак поднялся с трона и велел рассмотреть птицу. Сразу стало ясно, что кондор болен и агония его не только из-за полученных ран: его поразила парша, облезлое туловище покрывали гнойники.

Инка и его приближенные решили, что это событие – добрый знак: прорицатели, созванные по случаю, увидели в нем предвестие завоевания большой империи где-то в дальних краях. Поэтому, как только закончился праздник Солнца, длившийся, как положено, девять дней, Уайна Капак поднял войско и повел его на север в поисках новых земель, которые можно завоевать.

Он оставил позади Томебамбу [2], затем Кито и попутно подчинил Империи Четырех Четвертей, Тауантинсуйу, несколько новых племен.

Но однажды, как рассказывают, шел он по дороге со своей свитой, и повстречался ему одинокий путник, рыжеволосый, которому он высочайше повелел отойти в сторону и пропустить его. Говорят, тон его не понравился путнику, он не послушался, не ведая, кто перед ним. Завязалась перебранка, рыжеволосый ударил императора по голове посохом, и тот упал как подкошенный, со смертельной раной. Его старший сын Нинан Куйочи [3] попытался прийти ему на помощь и встретил такую же смерть. А рыжеволосый странник был якобы сыном Верховного инки, прижитым некогда от жрицы из храма в Пачакамаке [4], но никто о нем больше ничего не слышал.

Империя же досталась другому из сыновей, по имени Уаскар [5]. Однако, перед тем как испустить дух, Уайна Капак изрек такую волю: Уаскар наследует его трон в Куско, но северные провинции пусть передаст своему сводному брату Атауальпе [6], сыну от принцессы Кито, которого он всегда щедро одаривал любовью.

Много жатв подряд Уаскар и Атауальпа так и делили между собой Тауантинсуйу. Но Уаскар нравом отличался подозрительным, завистливым, вспыльчивым. К тому же часть знати Куско замыслила против него заговор, когда он вздумал запретить культ мумий [7], который считал слишком обременительным для казны. Под мнимым предлогом – мол, Атауальпа проявил неуважение: отказался прибыть к нему и засвидетельствовать свое почтение – Уаскар объявил брату войну. А чтобы унизить его, отправил в подарок женские одежды и краску для лица. Но Атауальпа был любим отцовскими полководцами, он поднял армию и пошел на Куско.

Армия Уаскара превосходила числом, зато Атауальпе служили доблестные полководцы, и командовали они хорошо подготовленными воинами. Кискис, Чалкучима и Руминьяви [8] вышли победителями в кровавых битвах, которые привели их к воротам Куско. Всадники делали войну более стремительной и беспощадной. В попытке помешать этому безудержному наступлению Уаскар вынужден был лично возглавить оборону. И ему удалось остановить брата у берегов реки Апуримак, где произошла великая резня. Войско Атауальпы укрылось тогда в провинции Котабамбас, многие воины попали в окружение, оказались в ловушке в прерии и сгорели заживо. Выжившие отступили и пошли на север.

Началась долгая погоня.

Уаскар раздумывал. Впрочем, недолго. Поначалу, когда ратная удача была к нему менее благосклонна, он собирался встретить брата на равнине Кипайпан и там сойтись в решающей схватке. Он тоже нес большие потери, и его люди устали, хоть и радовались теперь победам. Уаскар хотел выждать время, чтобы к ним вернулся боевой дух. Да и близость Куско, безусловно, придавала ему уверенности. Столица империи, пуп земли [9], осеняла благоволящей тенью войско законного наследника. Однако Куско был также золотой мечтой воинов Атауальпы: молва расцветала пышным цветом, рисуя им вожделенную цель, и Уаскар побоялся, что столь опасное искушение на расстоянии всего-то в несколько стрел заставит их, упавших духом, поднять головы. Он не хотел оставлять армии противника возможность собраться с силами. У него тоже была умелая кавалерия, которой командовал еще один из пяти его сводных братьев, Тупак Уальпа [10]. И вот Уаскар собрал войска и бросил их по следу отступавших с твердым намерением уничтожить мятежников. Он даже решился вывести стражей из цитадели Саксайуаман [11] – ничто не могло его остановить: чтобы укрепить армию полком лучших воинов, он готов был отвлечь их от исполнения священной миссии.

Атауальпе не понадобилось созывать своих полководцев – Руминьяви Каменный Глаз, Кискиса Брадобрея и Чалкучиму: он и без них знал, что еще один удар сейчас не выдержать. Две армии, точно хромые пумы, одна за другой двинулись в путь.

Пришлось преодолевать веревочные мосты, протянутые над реками, переправлять ржущих от страха лошадей, быков, лам, клетки с куи и попугаями, воинский провиант; бесчисленную свиту Верховного инки (только какого из двух?), рабов, наложниц, золотую и серебряную посуду, альпак – чтобы обеспечить их каждодневной одеждой, а еще раненых, которых несли на носилках, как и их повелителя.

Империя двинулась медленным маршем. Куда ни посмотри, всюду вдаль уходили горы, покрытые длинными складками маисовых и пататовых [12] полей, но уставшие воины едва способны были поднять головы, так что эти террасы, гордость империи, тонули в безразличии. Попугаи в клетках скрипуче твердили мрачные пророчества, а путешествовавшие рядом с ними мелкие грызуны тихо попискивали. Только собаки-целители [13], украшенные белым гребнем, оживляли тянущуюся процессию своим лаем, бегая вдоль вереницы бойцов, как будто сторожили стадо.