Рита слушала своего жениха с презрительным видом.

– А я устроюсь на заводик, через пять лет получу квартирку, милости прошу тогда в гости.

– Ладно, – прервал Скиф расхваставшегося донжуана. – Ты мне тут коллектив не разлагай. Получил – и уматывай. А нам такие справки, которые добыты путем унижения, не нужны. Мы их заработаем честным путем. Правда, ребята?

Ребята мрачно промолчали.

Циавили стал укладывать свой рюкзак.

– О люб-ви не го-во-ри… О ней все ска-за-но… – пел донжуан ужасным голосом. В бороде его застряли хлебные крошки и мелкая солома. – Последний раз спрашиваю, поедешь или нет?

Рита поднялась.

– Саша, можно тебя на минутку?

Скиф посмотрел на часы.

– Могу уделить восемь с половиной минут. У меня деловая встреча.

Они вышли на крыльцо. Был такой же вечер, как в день их приезда. Только теперь больше чувствовалось холодного, терпкого, словно вечер настояли на опавших желтых листьях, побитых с утра росой, прилипших к земле и начинавших только-только отдавать ей свой горький сок. Из камышей вставал туман. Небрежно брошенный шарф его, почти прозрачный, обозначал русло реки. Старые вишни в саду стояли, опустив плечи, думая свою грустную думу.

Рита поежилась.

– Осень уже чувствуется. Холодно.

– Возьми, – Скиф галантно предложил со своего плеча порванный пиджак.

– Спасибо, – молодая женщина набросила пиджак на плечи, села на крыльцо. – Мне надо, Саша, с тобой посоветоваться. Изо всех нас ты, мне кажется, несмотря на всю свою экстравагантность, наиболее… как бы это точнее сказать… рассудителен, что ли… В общем, мне очень хотелось услышать совет именно от тебя.

– Польщен, но никогда не был рассудителен. Я очень вспыльчив. Однажды мой дядюшка…

– Саша, мне сделали предложение.

– Он?

– Да.

– Ты же самогонщица. Неравный брак.

– Я серьезно. В последнее время мы много говорили о жизни… вообще… Это удивительный человек… Он какой-то дельный… знает, чего хочет. Умница… Пишет стихи… У него книжка скоро выйдет… Правда, это необычно: председатель колхоза и пишет стихи? Как Кольцов.

– Кольцов не был председателем колхоза.

– Вообще… Я уверена, со временем он станет большим поэтом. Ему не надо выдумывать, о чем он пишет, он знает лучше всех.

– Короче, тебе захотелось стать женой поэта.

– Не иронизируй. Петр Николаевич действительно необычный человек.

– В этом-то все и дело.

– Он говорит… построим новый дом, на бугре за рекой, насажаем цветов. Представляешь, как здорово? Каждое утро купаться в реке, встречать восход солнца в саду… А с другой стороны, город есть город… И вот я не знаю… Посоветуй, как мне быть…

– Уезжай с Циавили.

– Ты считаешь, что я недостаточно умна, чтобы быть женой поэта?

– Боже меня сохрани. Просто с Циавили интересней. Его можно и за бороду дернуть. А с этим… Даст тебе пятнадцать суток.

– Я серьезно…

Из-за плетня раздался легкий свист. Племянник гипнотизера свистнул в ответ. Показался человек. Рита узнала шофера Сенькина.

– Подожди минуту, – Скиф торопливо спустился с крыльца.

Они встали под вишню. До Риты донеслись слова племянника гипнотизера: «Постарайся убедить… младенец и тот… да, да… все… в полное распоряжение… хоть в Одессу… дело его… Послезавтра вечером…»

Шофер ушел. Скиф взбежал на крыльцо, довольно хмыкнул.

– Договорился. Отвезет вас на станцию. И кстати, пивка привезет. Соскучился по пивку.

Рита поднялась со ступеньки, отдала Скифу пиджак.

– Спасибо за совет. Я остаюсь.

– Ну? – удивился Сашка. – Ты, оказывается, решительный человек… Только вот что. Подожди с объяснением в любви два дня. Мне нужно лишь два дня. Мы уедем, и тогда объясняйтесь сколько влезет. А то я знаю эти объяснения: «Ох, ах, я тебя люблю». – «Я тоже, но ты самогонщица». – «Милый, я не самогонщица, а принцесса из сельскохозяйственного института». – «Ах, а кто же эти твои друзья хулиганы?». – «Они тоже не хулиганы, а принцы чистой крови из сельскохозяйственного института». И завалишь все дело. Серьезно, мне нужны лишь два дня. На третий можешь выдавать нас с потрохами.

Скрипнула дверь. На крыльцо вышел Петр Музей.

– Саш, мне надо с тобой поговорить.

– Племянник гипнотизера сегодня пользуется большим успехом. – Рита ушла, хлопнув дверью.

– Что с ней?

– Дал не тот совет. Оказывается, надо еще знать, кому какой совет хочется получить. Тебе тоже нужен совет?

– Нет. Я просто хотел сказать…

– Что уезжаешь.

– Мне очень неловко… Собственно говоря… все ты затеял из-за меня… Но я уже больше не могу… Поедем, а Саш… К нам домой. Может быть, мать что сделает. Она у меня знаешь какая…

– Послезавтра будут справки.

– Поехали, Саш…

– Я даю тебе слово. Послезавтра у нас будут справки.

– Тогда я поеду один.

– Поезжай.

– Саш, ты только не обижайся… Председателю можешь сказать, что меня срочно вызвали на совещание.

– Найдем, что сказать.

– Не обижаешься?

Подъехала машина. Из дома вышел Циавили с вещмешком, за ним, облизывая губы, – Мотиков. Хмель у донжуана уже прошел, и вид у него был недовольный и злой.

– Подожди, я еду с тобой, – Петр Музей сбегал за вещами и быстро вернулся.

Чемпион забеспокоился.

– А как же мы? – спросил он Скифа.

– Я никого не держу, – рявкнул племянник гипнотизера. – Сам все сделаю!

– Да я чего… – забормотал чемпион. – Я ничего… Как ты, так и я…

Циавили и Петр попрощались со всеми за руку.

– Ни пуха ни пера.

– К черту! – Племянник гипнотизера, ссутулясь, пошел к дому.

Машина уехала. Минут пять еще был слышен шум мотора, потом он растворился в тишине.

Скиф вошел в комнату. Бабка Василиса убирала со стола грязную посуду. Капала из рукомойника вода. Жужжали сонные мухи. Из горницы доносились всхлипывания – плакала Рита.

– Молочка не хочешь, внучек? – спросила бабка.

Племянник гипнотизера постоял посреди комнаты, провел рукой по лбу.

– Ладно… – пробормотал он. – Есть у тебя, бабка, коса и лопата?

– Есть… А зачем тебе, внучек?

– Мы сейчас, бабка, наведем у тебя порядок в саду. Развела сорняков, удавы какие-то ползают.

– О, господи! – засуетилась старушка. – Лопата в сенях… вот она. А коса на потолке… Да только ржавая она вся. Еще внучек косил… С тех пор… Внучек, я все хотела тебя спросить, да боялась… Ай есть у тебя кто?

– На кого ты, бабка, намекаешь?

– Из сродственников.

– Дядюшка, бабка, один-разъединственный сродственник. Профессиональный гипнотизер. Ответственный секретарь Душанбинского отделения Союза гипнотизеров.

– А мамка с папкой?

– Какое это имеет значение в связи с происходящими событиями?

– Ты прости уж меня, старую, внучек, да чует мое сердце, что один ты горемыка на свете.

– Но, но, бабка. Говори, но не заговаривайся. Это какой же я горемыка?

– Неухоженный ты, сынок. Бездомный. Вот вас пятеро приехало, все одинаковые, все ободранные, а они опять же не такие. Видно по ним: мать есть и отец и угол свой.

– Тебе бы, бабка, сыщиком работать. В Скотланд-Ярде.

– Ты уж прости, внучек, я тебя еще спрошу о чем-то.

– Валяй.

– Брешут у нас в селе, что фулюганы вы.

– Так оно и есть.

Василиса покачала головой.

– Не верю я. Зачем уж вы приехали нашего Петра Николава дразнить – не мого ума дело. Одно знаю – не фулюганы вы. Скажу так. Уехали те, значь, не по нраву им здесь показалось, не наши они, не деревенские. А тебе, внучек, уезжать не с руки. Так мне чуется. Я тебе так, внучек, скажу, ежели и взаправду у тебе никого нет, поселяйся у меня. Хоть глаза закроешь, когда умру. Свадьбу сыграем. Я уж невестку себе присмотрела. Аптекарша. До чего умница-разумница, хозяйка да ласковая какая.

– Ладно, ладно, пошла чесать. Внучек, наверно, весь в тебя был, – Скиф, ворча, полез на чердак.

Из комнаты вдруг выбежала Рита:

– Я тоже уеду! Я не могу… Ах, какая я дура… Скифин, проводите меня на станцию… Сегодня ночью была бы уже дома… Ах, дура, дура!