– Я хотел вернуться. Честное слово. Я туфли потерял, мальчики. Я думал, найду туфли и вернусь.

– Пошли! Она наверняка сидит на крыше. – Скиф зашагал вперед. Мотиков и донжуан поплелись следом.

– Шкуру… – ворчал Циавили. – Я жизнью рисковал. Он запросто мог подстрелить меня, как зайца. Хорошо, я догадался петлять.

Дождь немного поутих, пошел более мелкий и частый. Грозы уже не было, лишь далеко поблескивало и ворчало. Над камышами низко проглянула и тут же скрылась звезда.

– Чего туда идти? Какой дурак будет сидеть на крыше в такую погоду? Она давно уже дома. Спрыгнула – и дома. Сейчас грязь – мягко прыгать. Я, когда прыгал, даже не почувствовал.

– За тобой гнались с ружьем. Это совсем другое дело. Однажды, когда я жил у дядюшки в Душанбе, за мной побежал один загипнотизированный с ножом… Так я… Где его дом?

– Вон, – показал донжуан на высокий дом под шиферной крышей.

Дом был обнесен забором. В двух окнах горел свет. Скифы без труда преодолели забор и очутились в небольшом аккуратном дворике с сараем, журавлем колодца и поленницей дров.

– Рита! Ты здесь? – позвал Скиф громким шепотом.

С крыши текла вода. Из трубы валил вкусно пахнущий дым.

– Может, она за трубой?

Сашка обежал дом кругом. Риты на крыше не было.

– Она там… – вдруг прошептал донжуан, со страхом показывая на окно.

Все повернулись и уставились в ту сторону. В окне был четко виден Ритин профиль. Профиль улыбался. Потом к этому профилю подошел другой профиль, мужской. Протянулась волосатая рука и открыла форточку. Из форточки вырвались звуки фокстрота и игривый голос Клавдии Шульженко сказал:

– Дождь уже проходит.

– Кажется, да.

Форточка захлопнулась. Скифы стояли молча, словно парализованные ударом электрического ската или другой какой морской электрической твари, которая подкралась в потоках дождя.

Первым очнулся Циавили.

– Это что же такое, мальчики, а? – спросил он плачущим голосом.

– В этом-то все и дело. – ответил Скиф медленно, очевидно, обдумывая увиденное. – Пошли домой.

– Куда домой? Как домой? – забеспокоился Циавили. – А как же Рита?

– Риту доставят, не волнуйся. Пошли, пошли, нечего мокнуть.

– Кто доставит? Хочешь бросить товарища в беде? Разве не видишь – он снял ее с крыши и допрашивает.

– В этом-то все и дело, Алик. Нам тут нечего делать, ребята.

– Может, камень в окно бросить? – предложил чемпион.

– Ага… да… камень… Ишь морда… – Алик Циавили нагнулся и стал шарить в поисках камня. Не успели Скиф с Мотиковым ахнуть, как он запустил в окно чем-то тяжелым. Зазвенело стекло. Очевидно, предмет пролетел комнату и разбил лампу, потому что стало темно. Все трое, не сговариваясь, перемахнули через изгородь и, чавкая подошвами, дали стрекача.

Остановились только возле дома бабки Василисы.

– Тупарь, – сказал Скиф, тяжело дыша. – Взять бы тебя за бороду… да повесить сушиться на забор… Какого ты хрена?..

– Сам же… говорил… допечь…

– Камень… в окно… Ты что… питекантроп? Никакой фантазии.

– Я ему еще не так… «О любви не говори…» Это моя невеста… Я ему справку покажу.

– Ладно, один вечер еще ничего не значит, – успокоил Скиф расстроенного донжуана. – Только ты потом держи ее от него подальше. Пошли борщ хлебать, а то переварился, наверно.

В чистой бабкиной горнице сидел Петр Музей и читал вслух Библию. Это было очень непривычное зрелище: милиционер, читающий Библию.

– «И было во дни Амрафела, царя Сеннаарского, Ариоха, царя Елласарского, Кедорлаомера, царя Еламского, и Фидала, царя Гонмского… Пошли они войною против Беры, царя Содомского, против Бирши, царя Гоморрского, Шиназа, царя Адмы, Шемевера, царя Севоимского, и против царя Белы, которая есть Сигор…» – читал отличник, водя расческой по засаленной странице. Бабка Василиса ширяла в печке ухватом. По хате распространялся запах борща с мясом.

– Ишь ты, как складно читаешь, – бабка вытащила из печки большой чугун, в котором клокотало варево. – О, господи! Мокрые какие! Скидывайте все!

Скиф втянул ноздрями воздух.

– Нет, милиционерам все-таки лучше живется, чем пятнадцатисуточникам. Ты чего же это удрал?

– Я не удрал. Я ждал, ждал, а потом дождь пошел. Ну, как получилось? А где Рита?

– Все идет по штатному расписанию, – Скиф принялся снимать мокрую одежду. – Пахнет, как в ресторане «Националь». Ты, бабка, когда-нибудь была в ресторане «Националь?» Нет? Я тоже не был, но говорят, там очень неплохо кормят. Даже бутерброды с икрой дают. Завтра, бабка, мы уезжаем.

– Так быстро?

– В этом-то все и дело. Завтра утром скандал небольшой, бабка, произойдет. Ты уж, пожалуйста, не пугайся. Скандал из-за принципиальных соображений. Нельзя обманывать трудящихся. Если любовь в сентябре, так и показывай ее в сентябре, зачем мозги затуманивать людям? Правильно я говорю?

Бабка махнула рукой.

– Вот балаболка. Внучек у меня такой же был. Как разговорится, прямо радио.

Рита пришла, когда осоловевшие скифы приканчивали чугунок с кашей.

– Почему ты сухая? – спросил зло донжуан.

– Дождь кончился.

– А ноги почему чистые?

– Я шла в сапогах, а на крыльце переобулась.

– В чьих сапогах?

– Что это, допрос? Почему у вас такие хмурые рожи? Я вам сейчас расскажу, где я была, рты пораскрываете.

Алик Циавили поднял правую бровь, зажмурил левый глаз и погрозил пальцем.

– Знаем, все знаем. О любви не говори, о ней все сказано.

– Так это ты бросил камень?

– Сердце, верное любви, молчать обязано, – пропел донжуан отвратительным голосом.

– Ты чуть не пробил ему голову. Глупая выходка. Завтра он тебя найдет по следам. Он сказал, что умеет находить по следам. Он на границе работал.

– Я вижу, ты уже все знаешь.

– Ревнуешь, что ли?

– Хватит ссориться, – подал голос Скиф. – Садись ешь.

– Я не хочу.

– Они председательских деликатесов накушались, – съязвил Циавили.

– Да. А тебе завидно? Он не чета тебе. И на границе работал, и на пароходах плавал, и с медведем дрался. Не то что ты, как заяц, удрал с крыши. Бороду какую-то дурацкую вырастил.

– Ну и женись на нем.

– И женюсь.

– И женись.

– И женюсь. С ним по крайней мере интересно.

Скиф отложил деревянную ложку.

– Хватит болтать. Ближе к делу. О нас разговор шел?

– Все время. Я уж забыла, что наплела. Кто-то из вас подозревается в убийстве. Кажется, вон тот, с бородой. Сама я злостная самогонщица, но он сказал, что это не очень страшно, меня можно перевоспитать.

– Еще бы! Ха-ха-ха! Кажется, я действительно стану завтра убийцей!

– Куда тебе!

– И тебя вместе с ним кокну, – Циавили встал из-за стола и, тряся бородкой от негодования, пошел спать на кухню, где бабка Василиса на душистом сене уже приготовила им постели.

Сашке показалось, что он только что заснул, а его уже будят.

– Внучек, а внучек, вставай, хозяин приехал, – говорила, склонившись бабка Василиса.

– Какой еще хозяин?

– Петр Николав.

– Председатель, что ли?

– Он самый.

– Чего его черти подняли в такую рань? У меня дядюшка не вставал так рано, а он тренировался на кошках с утра до ночи.

Умывшись и наскоро перекусив, скифы вышли во двор. У плетня стоял газик. Председатель, в белом полотняном костюме, парусиновых туфлях, соломенной шляпе, курил на подножке сигарету. Вид у него был, как у плантатора времен гражданской войны в Америке.

– Пламенный привет, гражданин начальник! – Племянник гипнотизера снял кепочку и помахал ею. – Дозвольте закурить.

Председатель полез во внутренний карман пиджака и вытащил сигарету. Скиф воткнул ее в рот.