– Паря, на выход! К тебе канонерка швартуется.

– Какая канонерка?

Но матрос уже захлопнул дверь.

– Это он так баб называет, – пояснил чемпион.

– Может, мать приехала. – Петр быстро надел брюки и спустился на первый этаж.

В вестибюле на чемодане сидела Рита. Ее большие черные глаза были полны слез, словно в них вставили линзы.

– Вы?

Рита заплакала навзрыд.

– Это какой-то изверг…

– Что случилось? – Музей покраснел и огляделся вокруг, не видит ли кто.

– Пилит и пилит меня… день и ночь… Говорит, что я твоя любовница… Стал нарочно расписание менять… Отменит лекцию и является… Мы с Аликом просто повторяли… Ничего не было… А он вбежал как сумасшедший с топором… туристским. Алик перепугался – и в окно…

– Как он себя чувствует?

– Руку сломал… все тело отбил…

Рита вытерла платочкам слезы.

– В общем, я ушла от него, – сказала она решительно. – Пусть выслеживает кого хочет. С меня хватит. Буду жить в общежитии, как все нормальные люди. Я прошу, Петя, твоей помощи, у меня здесь больше никого нет.

Мимо прошли в женский отсек две знакомые девушки и с любопытством посмотрели на них. Одна задержалась возле зеркала, поправляя волосы, хотя поправлять было нечего. Вот-вот могла появиться комендантша.

– Но… собственно говоря… чем я могу помочь… Места в общежитии все заняты…

– Завтра я все устрою. Определите пока меня к девушкам. Есть же где-нибудь свободная койка?

– Да… да… я сейчас… спрошу…

– Я так и знала, что ты молодец. У тебя есть расческа? А то я свою куда-то заложила. Теперь месяц не разберешь.

Рита повеселела. Она подошла к зеркалу и стала приводить в порядок прическу «лошадиный хвост».

– Пусть-ка помечется, черт усатый. Ревновать вздумал. С топором на человека бросился. Совсем обезумел! Спасибо, – Рита отдала Петру расческу. – Сейчас я пойду устроюсь, и знаешь что мы сделаем? Поедем в ресторан! У меня есть целых полсотни! Нет, серьезно, давай кутнем. Отметим мое возвращение в лоно холостяков. Напьемся, как сапожники!

– Я, право, не знаю… Я пойду насчет койки…

– А ты посимпатичнел. Неприятности тебе пошли на пользу. Ей-богу! Ну, уже и покраснел! Дай я тебя поцелую! Мне давно хочется тебя поцеловать.

– Да вы что… – испугался Музей.

Но Рита, смеясь, чмокнула его в щеку.

В это время, прикованная мощной пружиной к косяку, дверь страшно хлопнула, и в общежитие вбежал Свирько. Наступила немая сцена. Первой опомнилась Рита.

– Что это значит? – нахмурилась она. – По-моему, между нами все кончено.

Декан ничего не ответил. Он оглянулся, сунул руку в оттопыренный карман и вдруг выхватил огромный пистолет. Это был самодельный пистолет, какие после войны мастерили подростки из дерева и железных трубок. У пистолета было два ствола. Из боковых прорезей сыпался порох… Все это Петр Музей рассмотрел в одну секунду. В следующую секунду он прыгнул в сторону и помчался вверх по ступенькам.

– Стой! – закричал Свирько. – Стой, кому говорю! – В руках декана очутилась коробка спичек, и он стал торопливо чиркать ее о торчащие из прорезей стволов спичечные головки.

Вдруг страшно бабахнуло, и все затянуло пороховым дымам. Когда прибежала перепуганная комендантша, в вестибюле уже никого не было.

– Пацанье хулиганит, ужо доберусь я до вас, – сказала тетя Дуся, отфыркиваясь от порохового дыма своими широкими мембранами-ноздрями.

Лишь глубокой ночью Петр решился прокрасться в свою комнату. Закрыл на ключ дверь, проверил запоры на окнах и лег на кровать, не раздеваясь, только снял туфли. «Он может еще вернуться, – бормотал отличник, – псих. Просто безумный псих… Оба они психи… Привязались… Чего они ко мне привязались? Одна бегает за мной со своими поцелуями, другой бьет сапогом и стреляет из пистолета… чего я им сделал? Учился, никого не трогал…»

Музею стало очень жалко себя, и он даже слегка повсхлипывал под могучее храпение Мотикова.

Едва отличник забылся, как его разбудили странные звуки. Как будто пытались исполнить марш на водосточной трубе. Петр испуганно вскочил на кровати и стал прислушиваться. Вроде бы кто-то рыдал. Музей осторожно открыл дверь и выглянул. Несмотря на ранний час, в коридоре уже толпился народ. Из кубовой несся душераздирающий плач тети Дуси.

– Ды на каво-о-о-о ты поки-ну-л нас, со-ко-лик яс-ный!

– Что случилось? – спросил Петр стоявшего рядом демобилизованного матроса Добрыню. Председатель совета общежития подтянул брюки и сказал мрачным голосом:

– Скиф утопился.

– Ты что…

– Точно. Дуська пошла сегодня белье стирать на речку и нашла его рубашку и брюки.

– Ну и что? Может, он их потерял…

– Там еще и письмо было. Я читал. Так и написано: «Прощай, дорогой дядюшка…»

– Но он же уехал к нему в Душанбе! – воскликнул Петр Музей.

– Значит, не уехал.

– Может быть, это убийство?

– Навряд ли. Я читал письмо. «Прощай, дорогой дядюшка. Обо мне не жалейте». Кто бы это просто так написал?

Музей побежал в комнату и стал расталкивать чемпиона трясущимися руками.

– Дима, вставай! Скиф утопился!

Чемпион долго ничего не понимал, чесал волосатую грудь, потом вскочил и вытаращил на Петра глаза.

– Эт ты брось… эти шуточки…

Петр опять убежал в коридор. Там уже было не протолкаться. Тетя Дуся рыдала в окружении студентов, прижимая к груди Сашкину рубашку.

– Извели, вороги, человека… измордовали соколика… Он мне был что сын… Он в детдоме воспитывался… Такой добрый был, ласковый… Ну погодите, вороги! – Тетя Дуся вдруг перестала плакать и энергично погрозила в сторону, где находился деканат факультета механизации сельского хозяйства. – Я вас упеку куда следует! Я в милицию сейчас поеду.

Комендантша вытерла скифовой рубашкой слезы и ушла к себе в комнату.

Все утро общежитие не могло прийти в себя. Никто не ожидал от вечного задолжника такого решительного поступка. Хотя таких, как Сашка Скиф, никогда не поймешь. Они на все готовы, лишь бы было не так, как у людей.

– А что? Вполне может быть, – рассуждал прибывший из больницы, весь забинтованный и залепленный пластырем Алик Циавили (он отделался легким испугом и всем рассказывал, что якобы на него вечером напали грабители и он дрался как лев). Утопился назло Свирько. И правильно сделал. Теперь прижмут этого жучка, а то все ему сходит с рук…

На речке нашли еще две вещи Сашки Скифа: туфлю и записную книжку-шпаргалку. Теперь уже не было сомнений, что Сашки Скифа нет в живых. За дело взялась милиция. В «конструкторском бюро» побывал следователь и тщательно занес в протокол все, что касалось поведения племянника гипнотизера в последние дни, а также его взаимоотношений с деканом. Человек двадцать с курса были мобилизованы искать Сашкино тело. Группа тщательно прочесала баграми и сетями дно реки километра на два вниз по течению от того места, где комендантша нашла белье, но тела не обнаружила. Назавтра весь курс решил искать тело вплоть до впадения речки в Дон. Рассказывали, что лысый художник из профкома уже разыскивает фотографию Скифа для некролога. Рассказывали также, что декан Свирько ходит бледный и что его без конца вызывают то к ректору, то в город.

И на второй день Сашкино тело не нашли. Возможно, его уже унесло течением, а возможно, просто прошляпили из-за плохой погоды. С утра моросил дождь, дул сильный ветер, и всю реку затянуло холодной мглой. Пассажиры в городском транспорте чихали, кашляли, все залезли в шляпы и плащи, и от этого улицы приняли совсем осенний вид. К вечеру дождь еще усилился. Водосточная труба под окном «конструкторского бюро» радостно клокотала, в щели форточки сочилась вода и образовывала на подоконнике лужу. От этого на душе становилось еще сквернее. А тут еще аккуратно заправленная кровать Скифа. Никогда у племянника гипнотизера не было аккуратно заправленной кровати… Даже Мотикову и то было не по себе в этот вечер. Он тяжело ступал по комнате, поднимая на плечо и сбрасывая двухпудовую гирю, и говорил: