Полчаса провисел, потом-таки задохнулся. Но визгу было…[15]

Народ оценил и обрадовался.

Городское самоуправление устранили, ввели шестичасовый рабочий день и пятидневную неделю. После чего встало все производство. От и до.

Результат?

Восхитителен!

Больницы и школы изуродованы, доктора как-то тоже не рвались помогать освобожденцам и все делали из-под палки, или вообще сбегали. Почта и телефонная станция скончались в муках.

Конюшни и скотоводства опустошили, склады разграбили, весь инвентарь раздали по рукам, и он исчез навечно, фураж тоже реквизировали, так что больше половины скота еще и погибло, а инструмент раздавали самым доверенным и надежным, считай – дуракам, лентяям и пьяницам. Так что и инструмент практически весь погиб.

И вот это все Савельеву надо восстанавливать!

Нет, лично Илья был согласен на войну.

Вечером Илью нашел дед Савва.

– Тор генерал, доброго вам здоровьичка!

– Чего тебе?

– Так тора за вами послала.

– Она мне уже все нервы вымотала, спасибо, сыт, – невежливо отозвался Илья.

– Она и кается. Баба ж! Да в тягости! Ясно – дура!

Илья только застонал. Но час уговоров сделал свое дело, дед Савва уговорил Илью отправиться к Маргоше. А там, слово за слово, да под водочку, да под закусочку…

И как это Илья пообещал жениться?

Да еще до отъезда на войну?

Он и сам не понял. Но пообещал…

А и верно. Чего это его сын должен ублюдком расти? Даже если отец голову сложит, все ж Маргоше и польза будет, и пенсион какой…

Женюсь!

Решено!

Анна, Россия

Как в свое время Анне удалось сохранить все в тайне?

И любовь, и беременность? О, теперь она отлично знала ответ на этот вопрос. Потому как она тогда никому нужна не была.

Пять дочерей!

Штукой больше, штукой меньше, да еще и не самой любимой штукой.

А вот в доме, где все и всё видят… нет, нереально!

Про Романа попросту молчим. Не будучи идиотами, водители видят и слышат многое. Но и молчат. Если не идиоты. Вот Роман и молчал. Горничным все было безразлично. Зато Роза Ильинична пригляделась к Ане, к хозяину, да и уволокла девушку к себе в комнату под явно надуманным предлогом.

– НУ!?

– Роза Ильинична, простите…

– Бог простит. Ты мне скажи, свадьба когда?

Вот что хотите делайте, что можете – говорите… есть вещи, которые просто невозможно произнести вслух! У Анны язык не повернулся рассказать женщине всю правду. Про свою предстоящую смерть. Про другой мир, про Хеллу… Пришлось развести руками.

– Если Боря сможет безопасно отделаться от Лизы. Если захочет…

– А ты так и будешь терпеть? Вот эту крысу?

Анна подумала пару минут.

– Буду. Потому что я его… люблю?

Сказала и сама себе удивилась. Любит?

А ведь и правда… оказывается, и так бывает? Когда ты была одна, ты была растеряна, а тебя подобрали на улице, взяли в дом, пригрели в теплых ладонях – и ты почувствовала себя в безопасности. Сначала решила отплатить добром за добро, а потом… когда это переросло в любовь?

Анна не знала. Но теплую искорку внутри чувствовала очень хорошо. Вырастет она?

Или придавить?

С Ильей было не так. Там они полыхнули оба – в юношеской горячке, в приступе страсти… и может быть, живи они рядом, давно бы прогорели до углей. Зола бы осталась. Серая, холодная…

Но препятствия – отличное горючее для любви. Вот они и горели… долго горели. А потом смерть накрыла пламя холодным белым снегом. И Анна начала все с чистого листа.

Она видела Бориса всяким. Радостным, утомленным, раздраженным, расслабленным… а вот счастливым практически ни разу. И ей очень захотелось, чтобы этот серьезный и очень усталый мужчина хоть иногда улыбался.

Добилась.

Дура!

Хоть и ругала себя Анна, а что тут поделаешь?

Роза Ильинична поглядела на ее лицо, и даже спрашивать больше ничего не стала. Только обняла.

– Жаль, Риточка не дожила. Вот уж кто бы за сына порадовался…

– При ней мне тут делать было бы нечего, – отозвалась Анна.

– А, не говори. Если вы друг другу суждены, так судьба вас обязательно сводить будет.

Анна промолчала. Чего зря воздух сотрясать – на эту тему. А вот на другую…

– Роза Ильинична, прошу вас пока молчать о том, что вы узнали.

– Обещаю, деточка. Я Боре не враг, и тебе другом буду. Только сделай мальчика счастливым. Он этого давно заслуживает.

Анна опустила глаза.

– Хорошо. Я постараюсь.

Почему-то ей было больно. Вранье впивалось во внутренности, словно ледяные осколки, ранило, терзало… больно! Очень больно! Стыдно, горько, несправедливо.

Анна знала, что причинит этим людям боль. Незаслуженную, обидную, подлую… исподтишка. И ничего с этим не поделаешь.

Но напоказ княжна улыбнулась. Она справится. У нее еще есть полгода. Она что-нибудь придумает.

Ее любимые не будут страдать по ее вине!

Тот же монастырь.

Только тогда он был в желтых листьях, а сейчас – сейчас у него нет единого цвета. Белые стены, черная земля, белые проплешины снега.

Черная кошка, которая брезгливо сидит на относительно сухом клочке брусчатки, подвернув длинный хвост.

– Багира…

– Мя? – отозвалась кошка с непередаваемой интонацией.

В переводе на русский это значило – и чего тебе надобно, смертная? От меня – настоящей Кошки?

– Проводишь меня к твоей… – Анна замешкалась. Хозяйке? Нет, неправильное слово. – Компаньонке?

Багира чуточку подумала. Она – кошка. Ей не положено бегать, словно собаке. Но эта странная смертная вполне уважительна. И пахнет от нее завлекательно – котом. Вот, даже шерсть черная на юбке.

– Мя.

Кошка подняла хвост и медленно проследовала на территорию монастыря. Анна пошла за ней.

Аллея, вторая, поворот…

Двери храма.

Анна замешкалась.

– Она там, да?

– Мя, – Багира посмотрела на девушку с удивлением. Мол, чего не идешь?

Анна подобрала юбку и присела на корточки, стараясь оказаться на одном уровне с кошкой. И на колени стала бы, да грязно.

– Киса, не надо мне туда. Нехорошо это. Неправильно. Ты можешь хозяйку позвать?

– Мя, – отозвалась Багира с непередаваемой интонацией, и нырнула в церковь.

Люди!

Что хозяйка сейчас внизу, читает какую-то книгу, что вот эта… с морозным узором вокруг… как же сложно быть человеком! Вечно они понаплетут дорог, поназапутают путей, а потом и сами заблудятся. И выйти не могут, и им больно, и всем остальным больно…

Хорошо, что рядом с людьми есть высшие существа – кошки! Они-то никому пропасть не дадут.

Долго ждать Анне не пришлось. Она даже пару уровней в телефоне не прошла. Забавная такая игрушка, из заданного числа букв слова складывать.

Матушка Афанасия вышла из двери храма и улыбнулась Анне. Та поспешила убрать гаджет.

– Здравствуйте.

– Здравствуй, Аннушка. Как дела?

Матушка Афанасия ничуть не изменилась. Те же внимательные ясные глаза, та же теплая улыбка.

– Сложно, матушка, – честно призналась Анна. Странно было называть матушкой чужую женщину, но… Аделина Шеллес-Альденская тоже не слишком-то баловала дочерей, предпочитая «матушке» более изысканное «маман».

– А на то и сложности в жизни, чтобы душа росла. Как спортсмен через препятствия бегает и прыгает, видела?

– Видела.

По телевизору. Было.

– Вот и душе нагрузка нужна. А если ее нет, то и остального не будет. Понимания, мудрости, доброты, терпения….

– О мудрости в моем случае речь не идет, – вздохнула Анна.

Матушка Афанасия вздохнула и как-то плавно, округло повела рукой в тулупчике.