– Ну, вот все собрались, – сказал Некипелов. – Почти трезвые. Есть такое предложение. Сыграть в футбол, мячик есть. Полтава с Давыдовкой. Полтава согласилась, но говорит, с кем там играть? Что ответит Давыдовка? Попов, что молчишь? Вон там место ровное, очертим поле, ворота поставим. Два тайма по тридцать минут. Я – судья. А! Самое главное, приз за победу – ящик пива. Отказ от игры приравнивается к поражению.

Андрюха оглядел своих, теперь озадаченный вид был у давыдовских.

– Да поди, можно, – сказал он.

– Тогда у вас один в запасе, чтобы восемь на восемь.

– Ага. Соколенок – в запас, – распорядился Андрюха. – Я – в нападении.

– Че я-то?, – возмутился Костя. – Главно, как че, так сразу.

– Иди там, это, лагерь охраняй. Где играть-то? Пойдем, мужики, тряхнем стариной, я – в нападении.

Ворота обозначили булыжниками, прочертили палкой линии поля. За линией уселся Костя Соколов и принялся создавать поддержку болельщиков:

– Та-та! Та-та-та, Давыдовка! Та-та! Та-та-та, Давыдовка!

Спортивную форму заменили тем, что полтавские были по пояс голые, а давыдовские – в майках. Только Некипелов свистнул в свисток, только был разыгран мяч, Вовка Пятница, играющий босиком, нанес хлесткий удар, почти с середины поля и вратарь Бобрик прозевал. Один- ноль, Полтава повела в счете.

Игра понеслась.

– Саня! Горишь! Сзади!

– Мне!! Мне пасуй!

– Лево! Лево дай!

– Бей!

– Рука была! Че не свистишь!! Рука!

– Попа держи!! Попа прикрывай!!!

– Го-ол!!! Гооол!!!

– Это вне игры было, не по правилам! По правилам – офсайд!

– Иди на х…

К пятнадцатой минуте счет был два-два. Костя Соколенок уже не сидел, а носился вдоль поля с истошными воплями: – Стацена держи! Держи Стацена! Леха, атас, отдай. Пошел-пошел!!! Бей!

В борьбе Серега Чирва сбил давыдовского Ероху, тот катался по земле и матерился. Некипелов свистнул и показал штрафной. Чирва подошел к Ерохе, протянул руку, чтобы помочь подняться.

– Извиняй.

– Да ладно. Нормально.

Андрюха пробил штрафной, мяч пролетел метрах в трех мимо и покатился по инерции к озеру.

– Соколенок! Сгоняй за мячиком.

– Главно, ты бил, а я сгоняй, сам иди.

– Вратарь пусть бежит.

– Если был бы гол, то тогда – вратарь, а если мимо, то кто бил.

Мяч принес мокрый помощник участкового Кобелев, который уже успел искупаться в озере. Что делать, далекий от спорта человек.

Счет был четыре-три в пользу Полтавы, когда Некипелов объявил перерыв. Игроки, тяжело дыша, кое-как уселись на землю, от былого хмеля не осталось и следа, главная мысль у игроков обеих команд была о том, что надо бросать курить.

Второй тайм, поменялись воротами. Единственный болельщик продолжал с криками носиться вдоль поля. В километрах он пробежал больше, чем каждый из игроков.

– Давай!!! Бей!!! Анрюха, сам! Сам! – голос у него уже начинал подсаживаться.

На поле произошло очередное столкновение и играющий за Полтаву Вовка Матвиенко, сел на траву, вытянув левую ногу.

– Всё, отыгрался,– осмотрев его, заключил Некипелов. – Обезножел. Но вроде не перелом, просто сильный ушиб.

– Я за них! Я, тогда, за них! – заверещал Костя, выбегая на поле, сдирая на бегу футболку. – Я за вас, – сообщил он Чирве, тот махнул рукой, ладно.

– Соколенок – предатель, – проворчал безо всякой злобы Андрюха Поп.

Костя даже забил гол своим односельчанам, но это не спасло Полтаву от поражения. Давыдовка выиграла семь-пять.

– Надо бы матч-реванш, – сказал участковому Мишка Щусь.

Давыдовские радостно обнимались.

– А как насчет пива? – спросил кто-то. Про приз в азарте уже подзабыли. Некипелов достал из багажника семь пластиковых полтаралитровых бутылок.

– Наверное, изъял где-то.

– Всяко. Не купил же.

– Да оно закипело уже тут.

– Надо было хоть в озеро бросить.

Андрюха и Бобрик забрали бутылки.

– Э, погодь!– остановил их Кобелев, взял из рук Бобрика одну бутылку.– Разговор был за ящик пива, то ись десять литров. Тута больше, – с этими словами Кобелев запрокинул бутылку в рот и начал, давясь, вливать в себя теплое пиво.

Деревенские начали расходиться в разные стороны. Андрюха Поп вдруг остановился, обменялся взглядами со своими друзьями, поняли друг друга без слов.

– Серега! – позвал он Чирву. Тот оглянулся. – Чё мы как эти? Давайте вместе посидим. Берите свое сало, айда к нам. Под тополя. А?

Уже вовсю темнело, а на берегу озера совместно пировали давыдовские и полтавские. Смеялись, чокались, уже забросили в золу картошку, и послали Костю Соколова в деревню за гитарой.

Андрюха Поп обнимал Мишку Щуся и проникновенно ему втолковывал то, с чем тот был полностью согласен.

– Ну вот, ты – хохол. Я – русский. Ну или, как там? Москаль. И чего мы теперь не должны нормально между собой? Эти там, на ну их! Мы должны тут нормально между собой. Согласен? У нас в Сибири земли!.. Во! Всем хватит. Воюют одни …! Земли, вишь, сколько? Народу мало, земли полно.

Мишка соглашался.

Соглашалось озеро, его вода осталась чистой, сегодня не смывали кровь.

А на следующий день в понедельник участковый Некипелов на планерке выхватывал от начальства.

– Футбол он придумал, а показатели кто будет делать? – ругался майор Гомершмидт. – Эти дебилы дерутся, мы раскрываем. Тут и побои, и сто двенадцатая, и хулиганка. Палки! Твои палки. А ты своими руками этот ручей закапываешь. Так всегда было. Уроды друг друга калечат, нам – выгода. Показатели. Сейчас что в отчет писать? Миротворец!

Сашка делал виноватый вид, но в душе радостно, светло улыбался.

Умер старый Константиныч.

Сын его, мой друг Илюха, сидит на крыльце, отломившемся от избы. Он промахнулся ногой мимо тапка, на черном носке зреет дыра, с тыльной стороны ладони по хватким пальцам гуляет муха.

Четыре купюры комочком сую Илье в нагрудный карман темной рубашки, тычу костяшками возле плеча – соболезнование. Он склоняет голову влево, смотрит на деньги в кармане, кивает, дергает губами – благодарит.

– Дай закурить, – просит Илья. – Свои оставил, там столы накрывают, – показывает за спину, где в проеме двери висит чистая тюль.

Солнце печет невыносимо, я шагаю в тень, ломая сухие стебли тюльпанов, которые давно отцвели.

– Поминки, значит, – Илюха прикуривает. – Пятьдесят семь. Вот же… Пил, конечно. Но пятьдесят семь… не шибко возраст. Так-то.

Друг смотрит на меня насторожено.

– Отец, есть отец, – говорю, как мне кажется мудро.

– И я про тож, – выдыхает Илья. – То оно и так. А я же ну как? Я же… Вот еслиф я сейчас шоферю, так кто научил? Папка. Я ж уже в восемь лет водить умел. У нас тогда двойка была «Жигули». Да ты помнишь! Красная. Меня посадит на колени, сам педали, жмет, а я рулю. Я в десять лет уже мог движок зиловский перебрать. Все папка. А детей любил! Вон Лешка, когда у нас родился – ну ты помнишь – а папка… такой радый был. Они нам с матерью нормально так помогали. Коляска, куяска… Он в тот кон дрова наваживал и машину еще этим… Поповым продал. Деньги нам с Маринкой, типа для Лехи. Это ж Леха еще в школу не пошел, тока в следующем годе должон, папка ему ружье сделал. Такое из насоса, картошкой пуляет. Мы такие тоже в детстве делали. А Леха поигрался что-то два дня и бросил. Им же только в телефон, да в телефон. А кино смотреть – в комп. А тут воздушка, Лешке не шибко интересно.

Илюха вздыхает, словно разделяя обиду Константиныча, который не смог угодить внуку. С той стороны от крыльца стоит чурка с вбитым в нее топором, рядом валяется несколько поленьев.

– Баню к вечеру подтопить, – говорит Илья. – После всех этих дел. А помнишь, у Кузьминых баня загорелась? Так папка первый прибежал, тушить начал. А так бы перекинулось на сено и все… А папка, считай, спас. Я на седня договорился сено привезти. Думаю, ну его нах косить! Куплю четыре тюка. Дядь Коля Рыбкин покупает – горя не знает. Косить-то тяжко… опять же время… Они корефанились в молодости – папка с дядь Колей. На охоту ездили. Я мелкий был, а помню, сидят на кухне, бутылочка у них, и на печке одна сковородка побольше, другая сверху поменьше – дробь катают. Свинец там плавится и… дробь, да. Это тебе не картошкой из воздушки. Леха тогда даже спасибо деду не сказал… Вахлак. А кто б его воспитывал? Я на работе, Маринка на работе, мамка, конечно, старалась, но… сам понимаешь. Придет дядь Коля помянуть? Не видал его по дороге? Взял я десять водок, самогон есть. Должно хватить. Костя – закодированный, Вовка Быков – закодированный. Прокопич придет – не придет. Да уж…