В милиции дежурный мне сказал: - Мы этого грека прекрасно знаем. Он жулик, мы на него завели дело, но сейчас помочь ничем не можем, тем более что вы были там один, а их двое.
Так я несолоно хлебавши на другой день улетел в Москву. Когда я получал инвалидность 2-й группы, то мне выдали другое удостоверение, и на этом все закончилось. За тот случай я себя и по сей день ругаю.
Опять фронт. Вернулся в Ахтанизовскую, туда, где "купался". Оборона противника была прорвана воинами Приморской армии под командованием Ивана Ефимовича Петрова при непосредственной поддержке 4-й воздушной армии К.А. Вершинина. Началось форсирование Керченского пролива, но высадку десанта планировалось осуществить уже в другом месте, севернее города Керчи.
В полку врач Фишелевич, начальник штаба полка Провоторов и многие другие, увидев меня целым и невредимым, удивились столь быстрому выздоровлению и возвращению в часть. Саша Марков прямо сказал: - Тебя, Вася, увидеть снова я и не надеялся. Полагал, что если даже ты и выздоровеешь, но летать не будешь. После такой катастрофы, к тому же второй по счету, я бы тоже боялся летать, - добавил Саша.
Он, может быть, был прав. Но у меня не было других мыслей, кроме как быстрее вернуться в свой полк.
Приступил к полетам. Вспомнился вылет в составе 4 самолетов на штурмовку наземных войск противника севернее города Керчи в районе населенных пунктов Жуковка и Опасное. Подлетаем к цели. Ведущий сделал доворот на группу. В этом случае надо было немного убрать газ мотора, чтобы не выскочить вперед. Затем ведущий стал делать разворот от группы, я вовремя не успел прибавить газ, и самолет отстал от группы. А тут появились истребители противника. Услышал треск со стороны левой плоскости. Стрелок кричит: "Командир, доверни влево". Куда там влево, если в это время слышу команду ведущего: "Атака". Ввожу самолет в пикирование, а сам думаю, вот сейчас самолет начнет разваливаться, так как в левой плоскости и в фюзеляже были пробоины от выпущенных снарядов истребителем противника. Слышу команду: Бомбы. Бросаю бомбы. Ну, наверное, промазал, так как я отстал от группы метров на 300-400. Вывожу машину из пикирования и в это время сильный удар в правую плоскость, а затем и в мотор. Маслом заливает бронестекло. Впереди ничего не вижу. Открываю фонарь, чтобы хоть что-то увидеть. Мотор дает перебои. Скорость резко падает. Впереди горы. Снижаемся. Высота до земли остается небольшая, примерно 150-200 метров. Делаю доворот влево. Не успел опомниться - земля. Резко беру ручку управления на себя и чувствую, что самолет начал цепляться за какие-то неровности и бугры передовой оборонительной позиции немцев. В кабине пыль. Ничего не вижу. Хорошо, что был привязан ремнями к сидению самолета, а то бы меня выбросило из кабины, так как фонарь был открыт. Удар головой о приборную доску - не успел сделать упор рукой. Искры из глаз. Кровь из носа. Самолет остановился. Пыль рассеялась...
Вылезаю из самолета. Кажется, нахожусь на своей территории. Плацдарм был после высадки наших войск очень маленький. Примерно 4 на 8 км. Вижу, хвостовая часть самолета осталась в воронке, образовавшейся от взрыва снаряда. Передняя часть самолета вместе с мотором остановилась на траншее окопа первой линии обороны. Спохватился, где же воздушный стрелок? Кричу: "Товарищ сержант". Ни фамилии, ни имени не знаю, так как со мной он полетел вне плана. Мой воздушный стрелок Николай Гилев в последний момент был включен в экипаж командира полка. Так на фронте, правда, нечасто, но было. В спешке я не спросил перед вылетом хотя бы его имя. Стрелок стонет и кричит, что ранен и не может вылезти из кабины. Быстро вскочил в кабину и помог ему выбраться наружу. В это время услышал автоматные очереди, разрывы снарядов недалеко от самолета. Оглянулся и увидел моряков. Они шли в атаку при поддержке артиллерии.
Через некоторое время к нам подбежали моряки. Мы уже спустились в окоп. Я оказывал помощь стрелку. Моряки, увидев, что мы оба ранены, стрелка быстренько уложили на носилки и понесли в направлении Керченского пролива, где высаживались наши войска. Мое лицо было в крови, моряки наложили повязку мне на голову, продезинфицировали йодом правую щеку, изрезанную осколками от бронестекла кабины. Затем сказали, чтобы я быстро уходил с этого места, так как самолет находился непосредственно на передовой линии. Морякам я сказал, чтобы они взяли в кабине стрелка гранаты, там их было две, и подождали меня, пока я вытащу парашют из своей кабины.
Только я полез в кабину, как началась опять стрельба из всех видов оружия. Заработала наша и немецкая артиллерия, минометы. Появились пулеметные трассирующие очереди. Свист, шум, взрывы. Моряки кричат, чтобы я бросал свой парашют и быстро вылезал. Но я все же успел взять его, а это необходимо было делать при всех вынужденных посадках, да еще и приемник обязан был снять, но тут было не до этого. Прихватил с собой и те две гранаты, которые были в кабине воздушного стрелка, и намеревался пойти в атаку с моряками. Однако моряки меня остановили: "Давай нам гранаты, а сам уматывай отсюда, ведь идет бой. Тебе надо воевать не на земле, а в воздухе". Я отдал им гранаты и, взяв с собой парашют, побежал по траншее в указанном моряками направлении.
С воздушным стрелком мы потерялись, но спустя 40 лет после Победы встретились с ним на одной из полковых встреч. И только тогда я узнал его фамилию - Александр Федорович Аверьянов, родом из Челябинска. Конечно, меня не украшает тот факт, что я не разыскал его, хотя на это было потрачено немало усилий.
Когда я приблизился непосредственно к пристани, то увидел жуткую картину. Огромное количество раненых ожидали прибытия катеров с "Большой земли" со стороны Таманского полуострова. Вдруг начали стрелять зенитки. На бомбометание заходили три немецких бомбардировщика Ю-88. Сбросили бомбы. Ужас охватил меня в этот момент. Открытое место. Раненым негде спрятаться. Взлетают в воздух вместе с землей разодранные человеческие тела.
Вот я и подумал, как страшно воевать на земле. Хотя забыл, что меня только что сбили. "Юнкерсы" отбомбились. До сих пор этот кромешный ад стоит перед глазами.
