Когда самолет стал переворачиваться, я убрал газ, и голову наклонил к приборной доске. Самолет перевернулся и начал тонуть в этой ледяной трясине. Чувствую, как грязь стала подступать к ушам. Ларинги, которые были закреплены на шее для ведения радиосвязи, стали сильно жечь шею. Ноги вверху. Левая рука зажата сидением. Правая свободна. Кое-как расстегнул ларинги. Дышать стало легче. А тут из бака полился бензин Б-92 с едкими веществами небольшой струйкой прямо мне в лицо и на грудь. Хочу немного повернуться, не получается. Слышу удары в самолете задней кабины. Там воздушный стрелок. Он, видимо, гибнет. Связь прекратилась, вернее оборвалась, и я ничего не знаю, что с ним, да и помочь ему никак не могу.
Ужас охватил меня. Голову немного откинул в сторону. Бензин стал литься только на грудь. Тело начинает жечь, и я чувствую, что сознание покидает меня. Казалось, что меня пытают какими-то раскаленными прутьями, а я отстраняюсь от них. Через некоторое время грязь подступила ко рту. Дышать становится еще труднее. Правой рукой отгребаю ото рта грязь, вздохну и становится легче. Но этот проклятый бензин. А я еще был одет в шерстяной свитер. Он весь намок в бензине. Все тело горит. Стуки и удары в задней кабине прекратились. Меня охватила злоба. Погибает или уже погиб мой боевой друг, а я ему ничем не могу помочь. И снова потерял сознание. Ведь вишу-то я вниз головой. Да еще бензиновые пары. На мое счастье самолет прекратил дальше погружаться в это месиво камышей с илом, и в кабине образовалась пустота, которую заполнил проникающий снаружи воздух. Через какое-то время, а это были долгие часы, я почувствовал рядом с моим ртом руку другого человека и слышу голос Фимы Фишелевича, нашего полкового врача: - Вася, потерпи, сейчас мы тебя вытащим.
Это "сейчас" в общей сложности продлилось около 5 часов.
Когда самолет упал в лиман, то со старта увидели, как из перевернутого кверху колесами самолета идет пар. Сразу все бросились к лиману. Подбежали техники, инженеры. Подъехала санитарная автомашина. Все видят, что самолет кверху колесами. Гибнут люди. Вода покрылась тонким льдом, который проламывается, если на него даже осторожно ступает человек. Кроме того, до самолета от берега метров 200-250. Произошла заминка. Что делать? Тогда врач Фима как закричит, применяя крепкие выражения, что надо спасать людей, - и бросился в покрытую льдом воду. У берега глубина до метра. За ним бросились другие и стали добираться к самолету. Уже начали подвозить доски и делать от берега к самолету стеллаж. Затем решили отсоединить одно крыло и перевернуть самолет. Но это не удалось сделать. Окончательно решили снять нижнюю броню, масляный радиатор, бензиновый бак, а Фима проделывает канавку, откуда выкачивает воду и делает как бы трубу, по которой в кабину проникал воздух. Таким образом все участвовали в нашем спасении.
Но как все же вытащить меня? Приволокли бревно, поддели им сидение и вместе со мной выволокли наверх. Так я оказался снаружи, вдохнул свежего воздуха, пришел в себя. Меня стали поддерживать и на носилках отнесли в санитарку. Лицо посинело, глаза затекли, весь в бензине и грязи. Вслед за мной в санитарку внесли и воздушного стрелка. Он был мертв. Я снова потерял сознание.
Это было в 1943 году. Прошло 50 лет после той злополучной катастрофы. Сейчас 1995 год. Никак не могу забыть того, как и каким образом спасали нас - воздушного стрелка Александра Георгиевича Шабалина и меня.
Тогда, в декабрьские холодные дни у всех подбежавших людей было одно желание - спасти летчиков. Никто им не приказывал, никто их под пистолетом не гнал в ледяную воду. Но все как один бросились на помощь. Фима Фишелевич - еврей, Алиев - татарин, Кватун - еврей, Кущ - украинец, Рябчун - белорус, Цукерман - еврей, Кренкус - латыш, Филиппович - югослав, Акопян - армянин, Рабинович, Лесняк, Едущ, Ахмедшин, Фаджаев и другие воины разных национальностей. Всем им огромное спасибо и низкий поклон.
Очнулся я через некоторое время в полковом лазарете. На другой день вызвали санитарный самолет У-2 и отправили меня в эвакогоспиталь в Ессентуки.
Наш У-2 прилетел в аэропорт Минводы, где уже ожидала санитарная машина. Разместили нас в палате, где было 16 человек, в основном летчики. Среди них и тяжелораненые. Все примерно одного возраста - 19-21 год. Были и истребители, и бомбардировщики, и штурмовики.
Врачи поставили диагноз: ожог второй степени шеи, груди, правого и левого предплечий. Повреждение позвоночника. Это, видимо, произошло в тот момент, когда самолет переворачивался. Хорошо, что голову успел спрятать под приборную доску, а то воткнулась бы в грязь, как брюква в землю.
Снова Ессентуки
После войны мне пришлось отдыхать в Ессентуках в санатории "Шахтер". Однажды я решил пойти в кинотеатр. Перед входом в зрительный зал зашел в буфет и купил мороженое. Оно оказалось плохое, не мороженое, а замороженная вода. И когда кристаллы льда все чаще стали появляться на зубах, я почему-то вспомнил тот случай с перевернувшимся самолетом в станице Ахтанизовская. Мне стало неприятно. Казалось, что я ел не мороженое, а ту грязь с илом и льдом Ахтанизовского лимана. Подошел к продавщице и спросил ее, почему такое плохое мороженое? Она показала рукой на подходящего мужчину греческого типа, сказав при этом, что он администратор и все претензии к нему. Тогда я обратился к нему, он предложил пройти в кабинет. Я вошел. Там был посетитель. Администратор грубо спросил: - Что вам нужно от меня?
Я ему ответил, что очень плохое мороженое, в нем много льда. И что все это напоминает мне одну катастрофу на войне, после которой лечился здесь в госпитале в Ессентуках. Он тогда мне и говорит.
- Если тебе (перешел на "ты") не нравится мороженое, можешь не покупать, и нечего называть себя фронтовиком.
Тогда я сказал, что еще и инвалид войны, и показал ему удостоверение. Он выхватил у меня документ, на моих глазах разорвал его и выбросил в ведро. Затем угрожающе стал кричать, чтобы я покинул его кабинет, а то вызовет милицию и заявит, что я пьян, а его приятель все подтвердит. Вижу, что попал в ловушку. Пришлось уйти. Решил заявить в милицию. Ведь удостоверение инвалида не восстанавливается.
