Готова ли я узнать правду обо всём? Кто убил брата и Мишель, кто угробил Логанов, что на самом деле произошло с Райаном и Лиамом в ту страшную февральскую ночь? Я сейчас-то с трудом справляюсь с меньшим, а что будет, когда ответы станут очевидны? И станут ли? А если всё-таки да, сможем ли мы жить с ними дальше? Что, если ложь во спасение действительно святая, а в незнании заключается счастье?

Десятки вопросов и ни малейшего понятия, что с ними делать. Кажется, что стою на перепутье, но ещё могу развернуться и найти дорогу обратно. Стоит сделать шаг — всего лишь один маленький шажок вперёд — как точка невозврата будет пройдена. Всё изменится, никогда не будет больше прежним.

Или я сильно заблуждаюсь. Всё уже изменилось, а выбор сделан очень давно и вовсе не мной?

Интересно, если бы мне рассказали, какой сюрприз приготовили родители в Торонто, я бы всё равно уехала? Или осталась в Риверстоуне? Можно лишь гадать, как сложилась бы моя жизнь и жизни остальных, не сбеги я подальше от сомнений и чувства вины.

Но всё точно было бы сейчас иначе, останься Мишель в живых. Не так остро, не так больно. Не так обречённо и безнадёжно.

— Не спеши судить, Стэйси. Когда у тебя родятся дети, ты поймешь, почему мы так поступили. С тобой нельзя было по-другому, — говорит мама. Голос тихий, даже нежный — ни намёка на упрёк.

— Тогда — нельзя было, — вторит ей отец.

Вот оно! Вот! То, что ускользало, а сейчас неожиданно яснее ясного!

Мне не нужны свои дети, чтобы понять. Я понимаю без них. И мне стыдно, ужасно стыдно. За всё.

За то, что собственные страдания и горе я ставила на первое место. Что думала только о себе, не заботилась о сёстрах, не поддержала Мишель. Что врала Логану, сомневалась в Майке. Что не хватило духу поговорить, рассказать им про брата.

Мне стыдно, что я струсила и предпочла сбежать от проблем. Что сама превратилась в проблему, втянула в неё остальных, спряталась в непробиваемую скорлупу, закрылась от мира. От близких и друзей, от себя, от правды и сомнений — от всего и всех разом.

Мне стыдно за слабость и глупость. За то, что рыдала на груди у Риджа, делилась с ним своими бедами и радостями, считая близким, но всё же «посторонним» другом. Тем единственным, кто, как я думала, не имел к моему прошлому никакого отношения.

Он знал обо мне всё с самого начала. И тогда, когда я цеплялась за него на подземной парковке, как утопающий за соломинку, в годовщину убийства брата. И гораздо позже, когда неделю тому назад предложила ему выдать себя за моего жениха. Теперь мне стыдно за каждый миг, когда я сваливала на него свои несчастья, притворялась, использовала. Даже за вчерашний вечер, когда Ридж появился на пороге берлоги с моим чемоданом. Что он там кричал? «Ты хоть понимаешь, каким идиотом я выгляжу в глазах твоей семьи и ‎друзей?!». О да, теперь понимаю. И какой идиоткой выгляжу — тоже.

Я недоговаривала. Значит — врала. Ридж притворялся. Значит, тоже врал. Вся наша дружба — ложь. Или даже хуже — вся моя жизнь. Последние семь лет — абсолютно точно.

Мама что-то добавляет. Я не слушаю. Сгораю от стыда, обреченно перебирая в памяти фальшивое прошлое в Торонто.

Однажды, той же весной почти сразу после нашего знакомства, Ридж уговорил меня сходить на какой-то боевик с Микки Рурком. Кажется, на «Киллера». А в конце фильма, когда мы выходили из зала, в шутку бросил, что настоящий мужчина должен уметь стрелять. А он — не умеет. И я тут же потащила его в тир. Долго, терпеливо объясняла, как целиться. Рассказывала про виды оружия, пристрелку, какой калибр лучше использовать для тренировок. Важно повторяла слова Роберта Логана, обучавшего нас управляться с винтовкой: «Оружие — ваша последняя линия обороны. Крайняя мера. Всегда помните от этом».

Я радовалась, как дурная, когда у Риджа начало получаться и он не палил мимо мишени. Мне и в голову не пришло, что он уже умел стрелять. Ведь телохранитель, как минимум, обязан владеть огнестрельным оружием в совершенстве. Что всё это — не больше, чем хорошо разыгранный спектакль.

Зачем? Наверное, чтобы проверить мои навыки. Чтобы заставить меня тренироваться, думая, что я — учитель, а не ученик. Затем же, зачем Ридж записал нас на двухнедельные курсы самообороны, якобы на спор — как развлечение. Пошла бы я туда, скажи он мне — так надо, Стив убит, а твоей жизни угрожает опасность? Ни за что. Знай я, что его роль — охранять меня от неприятностей, я бы не подпустила Риджа к себе за километр. Но я не знала и потому позволила ему войти в мою жизнь, сделала его её частью. Важной и необходимой. Считала лучшим другом. Считаю до сих пор. Или больше нет?

Что именно входило в его обязанности? Как много поведали Риджу обо мне родители? Выдали с потрохами или всего лишь попросили позаботиться о моей безопасности? Как много подробностей получали о моей жизни все эти годы? Кто ещё был в курсе? Логан? Потому узнал про квебекский отпуск и послал цветы заранее? Потому приехал нас встречать и так легко сошёлся с Риджем? Потому потащил его с собой на мальчишник? Потому Ридж вернулся к нам с Майком? Что, если Майк тоже знал? Логан вполне мог поделиться секретом, раз уж рассказал ему про Сиэтл. Тогда что это было ночью в подвале между Риджем и Майком? Я ведь была там, видела, слышала. Их беседа никак не смахивала на подделку. Майк никогда не умел притворяться. А вот Ридж — вполне. После всего, что я знаю теперь, у меня ни малейших сомнений. Только зачем?

Догадка ослепляет. Я вскакиваю, едва не задев чашку и не расплескав кофе.

Ну конечно же! Я ведь призналась ему во всём, рассказала про Майка и про настоящую причину отъезда в Торонто. Я доверяла Риджу, я выдала ему почти все свои тайны. А он обязательно доложил моим родителям. Ещё один верный пёс Мадам Мэр.

Кажется, я зря пришла. Гениальная идея Эми нанять отца адвокатом утратила актуальность. Они не просто догадываются. Они уже всё знают в подробностях.

Родители с тревогой следят за мной. Наверняка ждут шквал вопросов. А я молчу, потому что не вижу смысла расспрашивать. Я всё равно им не поверю. Я вообще не понимаю, кому могу теперь верить. Вряд ли даже себе.

Хочу злиться. Хочу сорваться, выплеснуть все свои страхи в отчаянный крик. Лишь бы не анализировать, потому что от бесконечных размышлений схожу с ума.

Не получается. Я не могу никого винить, родителей — тем более. Я заварила эту кашу, я тоже виновата. Может быть, только я.

— Куколка, — папа заискивающе улыбается. — Не молчи. Поговори с нами.

Поговорить? Что ж, он прав. Нам давно надо поговорить.

— Майк не виновен. — Я сажусь обратно в кресло. Перевожу взгляд с отца на маму и обратно. Жду их реакцию, особенно мамину, но Мадам Мэр угрюмо молчит. Она нервничает, потому сцепила пальцы в замок, опустила глаза — точь-в-точь я сама несколько минут назад. — Что бы вы себе сейчас не думали, он не убивал Стива. И Мишель тоже не убивал.

— Мы ничего такого не думаем! — Папа волнуется, пытается не подать вида, но безуспешно. Или это я во всём теперь вижу подвох. — И никого не обвиняем.

— Хорошо, — соглашаюсь я, хотя не уверена, что это на самом деле так.

Риджу сто процентов пришлось объяснять им, зачем он приехал со мной из Торонто и притворяется моим женихом. Вчера или гораздо раньше. Может, он позвонил моим родителям на следующий день или даже в тот самый вечер, когда в моей голове появилась бредовая идея сделать его своим тылом и пригласить на свадьбу Эми. Ридж вряд ли соврал или придумал какую-нибудь небылицу, а их устраивало, что я доверяю ему полностью. Вот почему он так разозлился, когда я исчезла после допроса. Вот почему заявился к Логану с чемоданами в придачу. Если это вообще была его идея, а не требование моей матери. Как там она заявила мне? Я не должна никуда ходить без Риджа.

Но почему тогда он отпустил меня утром? Почему не напросился вместе с нами? Проспал? Или был уверен, что поеду сразу к отцу? Почему же не позвонил, когда в берлогу вернулась Дэниз и поставила всех на уши? Почему не увязался за Майком и Эми? Неужели спит до сих пор или догадывается, где я и с кем, поэтому выжидает, чтобы не вызвать подозрений? Наверняка.