И я устала спорить. ‎

А теперь мы вдвоём с Риджем неслись по скоростной магистрали, утопающей в разноцветных ‎красках осени, через всю Онтарио на восток — в Квебек. Стоило пересечь ‎границы провинций, как надписи и знаки сменились ‎французскими названиями. Я ‎хоть и знала этот язык ‎ещё со школы, но почти не использовала: в ‎Альберте, несмотря на ‎высокий процент франкоговорящего населения, ‎‎французская речь была ‎редкостью. В Торонто — ещё реже. Иногда по работе ‎сталкивалась с документами на французском, всё ещё ‎отлично понимала смысл, бегло читала, да и писала почти без ошибок, но почти не говорила на нём, потому что жутко стеснялась акцента. ‎

Как ни странно, так далеко от дома в родной стране за всю свою жизнь я ещё ‎не забиралась. Сумбурную ‎поездку в Юкон по делам матери очень давно, где-то за год до рождения Дэни, ‎можно вообще не считать. Я почти ничего не запомнила, кроме скучного, ‎бесцветного номера отеля, в котором просидела с братом и Эми перед ‎телевизором весь день, а вечером мы улетели обратно. От Рождественских ‎каникул в детстве в Канкуне, куда на две недели отправились всей семьёй вместе с ‎Майком, Логаном, годовалым карапузом Лиамом и их родителями, осталось и то ‎больше воспоминаний, несмотря на то, что мне тогда было лет семь. ‎

Ридж не переставал удивлять. Сначала тем, что вообще организовал эту ‎поездку и предпочёл долгое путешествие на машине паре часов полёта из Торонто ‎в Квебек. Теперь, как выяснилось, он не только прекрасно владел французским, ‎непринуждённо и абсолютно без акцента болтая с официантом первого «Тим ‎Хортонса», встретившегося нам во франкоговорящей провинции, но и родился вовсе ‎не в пригороде Торонто, как я наивно считала, а недалеко от бывшей столицы ‎Новой Франции. Его мать умерла много лет назад, отец перебрался в Леви, купил ‎домик прямо на набережной Св. Лаврентия с видом на реку и Квебек-сити. Вот к ‎нему мы и направлялись сейчас. По крайней мере, именно это только что сообщил официанту радостный Ридж.‎

‎— Почему ты не предупредил, что мы заедем в гости к твоему отцу? — ‎спросила я, забирая стакан с кофе и бумажный пакетик с ‎черничным кексом.‎

‎— Твой французский гораздо лучше, чем я думал, — улыбнулся приятель. Кивнул ‎на свободный столик у окна, прямо у входа. Продолжил, возвращаясь на английский: — ‎Потому что еле уговорил тебя поехать. Представляешь свою реакцию, если бы я сказал, ‎что собираюсь навестить отца вместе с тобой? ‎

Я благоразумно промолчала, понимая, что Ридж прав. Пряча ухмылку, села и с наслаждением ‎вдохнула сводящий с ума аромат свежей сдобы и кофе.

‎— А теперь возражать глупо и бессмысленно‎, — Ридж опустился на стул ‎напротив меня. — Ты в моей власти.

— Не будь так уверен. Я всё ещё могу от тебя сбежать и ‎вернуться в Торонто.‎

‎— Ладно. Тогда придётся тебя связать. Или приковать к себе наручниками. ‎Нет. Лучше сразу запихну тебя в багажник. На всякий случай, — без тени улыбки бросил Ридж, с ‎преувеличенным вниманием изучая купленный сэндвич с ветчиной. — Не хочу, чтобы ‎ты нарушала мои планы. Я ведь всё продумал до мелочей.

— Неужели? Меня ждут ещё сюрпризы?

— Ну, — он встретился ‎со мной хитрым взглядом. — Пообедаем у папы. Он, кстати, очень милый и ‎воспитанный старикан. А ещё готовит потрясающий путин. Настоящий, ‎квебекский. Объедение! — друг красноречиво причмокнул. — Потом на пароме ‎переберёмся на другой берег. И, вуаля, мы в Квебек-сити. Я специально заказал ‎гостиницу прямо в Старом городе, чтобы не тратить время на разъезды. ‎

‎— Очень надеюсь, что не «Шато-Фронтенак».‎

‎— Нет, — рассмеялся Ридж. — Мои доходы несколько скромнее. Но наш отель тоже чудесный. Тебе ‎понравится.‎

‎— Даже не сомневаюсь.

‎— Погуляем по Королевской площади, там же поужинаем, вернёмся в ‎отель, а с утра отправимся на прогулку по городу. Надеюсь, ты взяла удобную ‎обувь, потому что ходить нам придётся долго. Набережная Губернаторов, поля ‎Абраама, Университетский квартал… А послезавтра — водопад ‎Монморанси…

‎— Я даже приблизительно не представляла, что нам придётся столько ‎ходить. Но ты вовсе не преувеличивал. Так что под вечер ‎я почти не чувствовала ног и мечтала только добраться до номера, чтобы запихать себя в ванну. А ты продолжал ‎водить меня по музеям, и я‎ тихо ненавидела все эти улицы, парки и мощённые ‎тротуары.

‎— Почему ты ничего мне не сказала? — Ридж удивлённо вскидывает брови. — Мы могли ‎вернуться в отель. Ты бы переоделась. Или что-нибудь купили бы в городе… удобное.‎

‎— Мне было стыдно, — пожимаю плечами. — Ты так старался, готовился. Я тоже ‎хотела тебя удивить. Соответствовать духу прогулки. Вот и вырядилась. Новое платье, ‎плащ и сапоги.‎

‎— Ты ненормальная, знаешь? — усмехается он.‎

‎— Угу. Ты говорил. Неоднократно. А в эти выходные я с лихвой доказала, ‎насколько ты прав.‎

И снова тягостная пауза. Я мысленно начинаю отсчёт, ‎решая, что если Ридж так ничего и не скажет, на «пять» я просто предложу ‎отвезти его в отель и оставлю всё как есть. Подробности прошлого, объяснения если и будут, то ‎гораздо позже.‎

— Ты тоже прости меня, — раньше, чем счёт доходит до трёх, говорит Ридж. ‎Угрюмо трясет головой. — Получилось глупо и… Не знаю, что на меня нашло. Ты ‎права, надо было дождаться тебя, а не везти сюда твой чемодан. Но я волновался. ‎Когда Дэниз сказала, что едет к вам, решил, что обязан тебя увидеть. А потом явилась ‎полиция, и я… Просто болван, — он разводит руками, встречаясь со мной взглядом. — ‎Прости.‎

‎— Ты прости. Я не должна была срываться и кричать на тебя. Мне, вообще, надо было сразу всё ‎рассказать. Или хотя бы часть. Чтобы ты не фантазировал того… чего не существует.

‎— Почему Логан называет тебя заразой? — вдруг интересуется Ридж.‎

Ладно. Откуда-то начинать всё равно нужно.‎

‎— В пять лет я подцепила ветрянку. Сразу же выяснилось, что никто из моей ‎семьи ей не болел. Брэдли и его родители — тоже. Только Райан, отец Майка. В ‎общем, мама попыталась меня изолировать, но я каким-то образом успела заразить Майка, а Ирэн… это его мама. ‎Она вот-вот должна была родить и тоже не болела ветрянкой. Тогда Райан накупил ‎продуктов и увёз нас с Майком на месяц из города сюда в охотничий домик. Раньше родители Логана жили по соседству с нами, не здесь. Вот мы втроём и торчали тут на карантине. Зимой, ‎в лесу, без телевизора и мультиков. Райан сутками возился с нами, следил, чтобы мы не ‎чесались, пытался развлекать. Водил на прогулки, устраивал игры, учил ‎узнавать следы на снегу, рассказывал всякие истории про животных. Даже научил нас с Майком ‎читать и заставил вызубрить таблицу умножения. И знаешь, благодаря ему та ветрянка — одно из моих лучших детских воспоминаний. ‎О Райане — тоже. Он погиб, когда нам было девять. Ну, а ‎Логану понравилось слово «зараза», хотя ему никак не удавалось выговорить всю фразу ‎целиком. Вместо «у Стэйси заразная болезнь» он произносил только «Стэйси — зараза». ‎Чем больше его ругали и запрещали, тем чаще он это делал. Так ‎я превратилась в заразу. Правда, позже, в школе, прозвище забылось. А потом… — ‎встречаюсь взглядом с внимательно слушающим Риджем. ‎‎— Когда нам исполнилось семнадцать, и я убила его родителей. — Замечаю, как ‎меняется в лице друг, и торопливо добавляю: — Не буквально, конечно. Но ‎фактически они погибли из-за меня.‎ Несчастный случай. Логан снова стал называть меня «зараза».

‎Надо же, годами не всплывавшая история за сегодняшний день упоминается ‎уже в который раз. И Риджу я должна рассказать её в деталях, потому что не хочу ничего от него скрывать или оставлять недосказанным. Пусть узнаёт всю правду, как есть, ‎а затем решает, как ему поступить.

‎— Я поругалась с Майком на вечеринке ‎Мишель. Здесь, в этом доме. Тогда он был меньше. Это потом Логан ‎перестроил. В общем, я пошла в туалет, а когда вернулась, увидела, что Майк и ‎Мишель целуются. Позже выяснилось, что это она целовала его специально, чтобы нас ‎поссорить, но в тот момент мне было не до деталей. Я психанула, хотела вернуться ‎домой, но не смогла нигде найти ни Логана, ни брата, чтобы они меня отвезли. В итоге поддалась на уговоры Майка ‎поехать с ним. Как ты понимаешь, в машине мы, конечно же, продолжили ругаться. Он пытался ‎объяснить, что случилось на самом деле, а я сходила с ума от ревности, орала на него ‎и не желала ничего слушать. Всё, что мне тогда хотелось — никогда больше их с Мишель не ‎видеть и не слышать. Забыть навсегда, как они танцуют.