— Оказывается, он очень деловой, ваш Сема, — сделала вывод Люба.

Она поправила свой костюм, за которым специально ездила в «Зару», — из легкого хлопка, с веселенькими цветочками. То чудное платье, с бледно-лиловыми вставками, купленное на ВДНХ, нравилось ей гораздо больше, но она запихнула его подальше в шкаф, чтобы даже не напоминало, не будило тревогу… Может быть, когда-нибудь, в другой раз, при случае Люба его еще наденет, но не сейчас, не в этот день…

Зато Инна наплевала на все приметы. Она была в том же свадебном платье, хотя выглядела совсем по-другому — невесомой, неземной, сияющей…

— Наши — самые красивые, — Варя уловила момент, когда Анна Степановна сделала паузу. — Женихи в подметки нашему Вене не годятся… А невесты… Смотрите, сколько из них глубоко беременны… А по другим не поймешь: то ли они слишком упитанны, то ли тоже детей ждут…

— Я мечтаю стать бабушкой, — опять завладела инициативой Анна Степановна. — Помню, Венечка такой серьезный родился, все хмурился… Сема недавно сказал: он просто тогда, в колыбели, предвидел свой несчастный первый брак… А если верить теории, что в первые минуты у ребенка стирается в памяти вся его прежняя жизнь, то… — она подбирала слова, — то… Венечка, скорее всего, в прошлой жизни был маршалом!

— У Инки совсем еще ничего не видно. — Женька как европейская дама сидела с веером в руке и лениво обмахивалась, иногда эти струйки ветерка попадали на страдающих от духоты подруг.

В состоянии ожидания они пребывали уже около часа. Люба стала рассказывать, как жениху перегородили натянутыми веревками вход в квартиру, а он не мог угадать ни размера обуви невесты, ни ее точного веса, ни любимого блюда… А потом его друг-свидетель сказал: не будете нас пускать, так мы вообще уедем… И подружки Инны веревки сразу убрали…

— А вы видели, на какой машине они приехали? — спросила Люба. — У них там на номере написано: Инна плюс Веня равняется любовь. Когда мы со двора выезжали, бабули соседские дорогу перегородили, тоже выкуп требовали. А у нас ничего с собой нет, шампанское в другой машине, которая раньше уехала… Жениху пришлось раскошеливаться. А бабули говорят: мало, что это за деньги, еще давай…

— Что ж вы так не подготовились? — Женька всегда была очень предусмотрительной, а после эмиграции в ней буйным цветом расцвела любовь к порядку.

— Слушай, когда однажды жених не явится на свадьбу, то в следующий раз ни о чем, кроме этого, не думаешь. — Люба поерзала на месте, пытаясь слегка подвинуть Женьку, которая с левой стороны мяла ее костюм. — Правда, Веня — молодец, он прибыл, когда Инка еще не одета была. Так спешил! Но я всю ночь не спала, боялась рецидива. Накануне в церковь сходила и свечку поставила.

Наконец их позвали.

Варя с Женей приготовили фотоаппараты. Пока они старательно щелкали, брачный союз был скреплен, слова регистратора пронеслись мимо, а вот Люба всплакнула, и им пришлось дать ей носовой платок, который она, конечно, забыла дома. Торжественные Веня с Инной принимали поздравления, светясь от счастья.

На выходе из загса кто-то из гостей крикнул «горько», но был резко остановлен гармонистом, поджидавшим молодоженов и их окружение на улице.

— Тихо! — приказал он. — Кричим только по моей команде. — И заиграл марш Мендельсона.

Закончив, он перешел на какую-то игривую мелодию, дожидаясь, пока гостям разольют шампанское в бумажные стаканчики, а молодых осыпят монетками и рисом. И только тогда зычно выкрикнул:

— Приготовились! А теперь дружно три раза по моему знаку — «горько!».

Заплатив гармонисту-энтузиасту сто рублей, Гена восхитился:

— Ну мужик деньги рубит!

На ступеньки загса уже выходила следующая пара. Гармонист переключился на нее, растянул меха, пресекая любую инициативу со стороны новоиспеченной семьи. Глядя на него, можно было не сомневаться, что выход молодоженов будет обставлен по всем правилам известной ему науки и он выдержит любой свадебный марафон, несмотря на жару и количество брачующихся.

Веня подхватил молодую супругу на руки и под аплодисменты отнес ее к машине.

Гости нырнули в свои автомобили, и кавалькада машин, украшенных лентами и воздушными шариками, которые сразу же начали лопаться один за другим, издавая жуткие Щелчки, двинулась в сторону Поклонной горы. Встречные автомобили приветствовали их длинными гудками, присоединяясь к чужому празднику… На Кутузовском проспекте в этот час стоял сплошной гул… Лимузины и «мерседесы» с кольцами на крышах образовали длинную очередь на подъезде к Поклонной горе…

— Такое впечатление, что вся Москва женится, — комментировала Женька. — И кто придумывает мифы, будто сейчас молодежь выбирает гражданский брак? А это тогда что?!

— И якобы рожать не хотят, — добавила Варя под впечатлением от невест из загса.

Головная машина с Веней и Инной остановилась, а следом выстроилась на обочине вся компания. Пока срочно собранный совет решал, вставать в очередь или, чтобы не терять времени, двигаться дальше — к Воробьевым горам, Женька начала настойчиво шептать Варе, что ей нужно в туалет…

— Да где ж его взять?! — Варя подруге сочувствовала, но плохо себе представляла, где искать нужное учреждение.

Переминаясь с ноги на ногу, Женька посмотрела вдаль, туда, где через параллельную с проспектом дорогу открывалась взору зеленая зона, и ее лицо просветлело от увиденной перспективы. Не говоря ни слова, она рванула навстречу природе, которая всегда принимала человека в свои объятия и помогала в самых критических жизненных ситуациях. Волны здоровых инстинктов, исходившие от Женьки, заразили добрую половину вылезших из автомобилей людей, которые тонкой струйкой потянулись за ней…

Мимо с большой помпой, окруженный навороченными джипами, проехал белый лимузин самой последней модели, из верхнего люка которого по пояс высунулись очередные молодожены, слегка качающиеся в длинном нескончаемом поцелуе…

— Скромнее надо быть, — пробурчала вернувшаяся Женька.

— Да, — засмеялась Варя, — ты, например, очень скромничала, когда в качестве Ивана Сусанина повела массы в никуда.

— Так ведь все благополучно вернулись, — резонно заметила Женька.

На смотровой площадке Воробьевых гор они обнаружили то же столпотворение, что и на Поклонной горе. Московские женихи и невесты соблюдали традиции: смотрели сверху на город, пили шампанское за счастливую семейную жизнь и фотографировались.

Варя нашла свободное местечко у парапета, облокотилась, наблюдая, как Веня-жених отделился от группы гостей, подошел к торговцу воздушными шарами, купил целую связку красных, белых, голубых, малиновых, зеленых, с сердечками, надписями про любовь, осторожно держа отнес их Инне, а она стала выпускать их по одному, и они медленно полетели вниз, в сторону Лужников, на раскинувшуюся Москву…

— Пить не хочешь? — Серега протянул ей стаканчик с шампанским. — Чего-то ты загрустила…

— Сто лет мы с тобой здесь не были, — сказала Варя. — А раньше, помнишь…

— По машинам! — услышали они зычный Генкин голос, не давший разрастись Вариной ностальгии по их с Серегой юности. — Время, дорогие гости, время! Нас в кафе заждались!

…Тамада в длинном сверкающем платье, уже не имевшая никаких претензий к музыкантам, а всячески с ними кокетничающая, взяла в руки микрофон. В вазах с фруктами желтые банановые голубки, вырезанные умельцем-поваром, нежными клювиками соединялись в поцелуе.

Банкет начинался.

После первого тоста гости по кругу начали представляться. Папа, мама, тетя, дядя, опять мама, снова папа…

— А я — подруга, — весело поднялась Женька. — У папы, у мамы, у тети, у дяди… У всех подруга…

Знакомство получилось веселым, запутанным, разрядило обстановку, и дальше банкет покатился как по маслу.

Тамада была в ударе. Люба, знавшая коллегу много лет, поняла, что та зря растрачивала свой талант на неблагодарных учеников. Ее призванием была сцена, а не жалкие школьные подмостки. Когда она брала интервью у молодоженов, публика лежала от хохота. Когда вместе с молодоженами пела песню, посвященную родителям, зрители среднего возраста, имевшие сыновей и дочерей на выданье, утирали набежавшие слезы.