СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– В чем он был одет, когда вы видели его в последний раз?
Л. Е. СИНЬКОВ:
– Одет?.. Гм… Кажется, синяя рубашка или нет… белая… а брюки серые… Впрочем, за точность я не ручаюсь…
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Чем Гусев занимался в последний день?
Л. Е. СИНЬКОВ:
– Гм… Чем же еще? Чертил.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Не заметили ли вы вчера что-нибудь особое в его поведении?
Л. Е. СИНЬКОВ:
– Нет, не заметил.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Как вы считаете, мог бы Гусев убить человека?
Л. Е. СИНЬКОВ:
– Человека? Убить! Да вы что! А впрочем… я его плохо знаю. А разве что случилось?
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Да. Сегодня утром в лесу найден труп. Возле него лежал заводской пропуск Гусева.
Неслышимая песня
Домой Олегу идти не хотелось. Он брел по городу. Небо было влажным, ярко-голубым, только кое-где краска шелушилась, и в этих местах выглядывал белый каркас, словно из армированного бетона. На горячий, залитый солнцем асфальт, совершенно непонятно откуда, сыпался мелкий дождик. Он испарялся, едва коснувшись тротуара. Ветер ерошил чубы лип, и внизу гонялись друг за другом солнечные пятна. И все это: дождь с ясного неба, живые пятна, шелест деревьев, воздух, пахнущий летом и мокрым асфальтом, вымытый дождем, блестевший на солнце памятник Великому поэту – рождало нежную музыку.
Олег зашел в сквер и опустился на лавочку. Здесь музыка звучала еще отчетливее, чище. И Олег пожалел, что не знает нот, а то бы он записал ее и назвал «Песней летнего города».
Мимо прошел старик, ударяя палкой. Удары били в такт мелодии. Тук… тук… тук-тук-тук… тук… тук… тук-тук-тук. Чирикнула птица на дереве тоже в такт. Зазвенел трамвай, словно подыгрывая. И даже смех сидящих напротив девушек вплелся в мотив песни так естественно, что было бы удивительно, если б он не прозвучал именно в этот момент.
Девушки были юные и хорошенькие. Одна – с длинными толстыми косами, румяная, в широкой пестрой юбке; вторая – худенькая, черненькая, туго обтянутая глухим платьем. Они разглядывали Олега и смеялись нежно: динь… динь… динь…
Тени постепенно из тонких серых кружев превратились в тяжелый бархат. Невидимый маляр успел заново перекрасить небо в бледно-золотистый цвет. От реки потянуло сыростью. Музыка затихла, лишь тонко-тонко дрожал один аккорд. Но вот из листвы дерева выпутался последний луч, умчался к горизонту, и аккорд погас, словно этот луч был замолкнувшей струной. Олег посидел еще, вслушиваясь и всматриваясь в темнеющее лицо города, но не уловил больше ни звука из Песни. Город засыпал. Над сквером поднялся красный Марс. Сегодня он был большим, каким-то значимым, будто содержал в себе неожиданную тайную угрозу. Прищурившись, Олег долго смотрел в немигающий красноватый глаз. Глаз вдруг начал расти, расти, превратился в большое пятно, похожее на человеческое лицо. Это лицо приблизилось вплотную к Гусеву и глубоко заглянуло в душу. Сильная, сладкая судорога прошла по Олегову сердцу.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Что вы можете сказать о своем товарище Олеге Гусеве?
А. СИНЕОКОВ:
– Гусь свинье не товарищ.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Я вас попрошу не острить, а отвечать на вопросы. Опишите характер, взгляды, вкусы Олега Гусева. Расскажите о нем все, что знаете.
А. СИНЕОКОВ:
– А что, влип в какую-нибудь историю? Виноват, в ваших делах любопытство не поощряется. Вы спрашиваете меня о Гусеве? Что ж, ваш вопрос законен. Коль я работаю с Гусевым, я должен о нем что-то знать. Однако я вас огорчу. Я ровным счетом ничего о нем не знаю. Что можно сказать о тюфяке? Только то, что он тюфяк. Что можно сказать об унылой, бесцветной личности? Только то, что она унылая и бесцветная. Да, он неплохо чертил. Ну и что? Разве этого достаточно для современного молодого человека? Гусев нагонял на всех скуку.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Были ли у Гусева друзья?
А. СИНЕОКОВ:
– Вопрос законней. У каждого человека должны быть друзья. Так сказать, не имей сто рублей, а имей сто друзей. Но кто захочет дружить с тюфяком?
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Была ли у Гусева девушка?
А. СИНЕОКОВ:
– Ваш вопрос законен. У каждого юноши должна быть девушка. Нет, он абсолютно не интересуется девушками и всем, что с ними связано. По-моему, он импотент. Хотя стоп, кажется, он собирался жениться. Но это все равно. В наше время женятся даже импотенты.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Во что был одет Гусев, когда вы видели его в последний раз?
А. СИНЕОКОВ:
– Ваш вопрос законен… Каждый юноша должен быть одет. Зеленый костюм… нет, черные брюки… А в общем, черт его знает! Меня это почему-то никогда не интересовало.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Как вы думаете, мог Гусев убить человека?
А. СИНЕОКОВ:
– Фюйть! Вот оно что! Нет. Нет. Даже и не думайте. Куда ему!
Превращение
Он увидел ее лишь через неделю.
Олег возвращался с последнего сеанса в кино. Уже проехал полпути, когда обратил внимание на сидящую впереди девушку с пепельными волосами. Олег никогда еще не видел такого цвета волос: светло-серый, почти седой, нет, не седой, а скорее похожий на травленое серебро. Очень красиво, хотя и неестественно. Гусеву захотелось увидеть лицо девушки. Он пересел на сиденье впереди, оглянулся. Это был она… Да, она… Новый цвет волос совершенно изменил ее лицо. Оно стало еще строже и тревожнее.
Девушка отложила книгу и в упор посмотрела на Олега. Конструктор смутился.
– Простите, – пробормотал он. – Я хочу отдать вам долг.
– Какой долг?
– А помните, в автобусе вы мне взяли билет.
– Вы ошиблись.
– Нет, нет, возьмите, – Олег быстро сунул руку в карман и протянул пятак.
– Я же вам сказала: вы ошиблись, – девушка опять открыла книгу.
Олег отвернулся и стал смотреть в окно. Там плыло по ночному городу ее лицо. Тонкое, как масляная радужная пленка. На остановке оно исчезло, словно растворялось в свете фонарей, но в темных местах неслось по небу, и сквозь него просвечивали звезды.
Дома Олег поссорился с Катериной Иосифовной. Ссора началась с того, что Олег сказал: «Нельзя ли сделать потише эту адскую машину? Здесь, кажется, нет глухих», а Катерина Иосифовна демонстративно выключила телевизор и надулась.
Телевизор в семье Куликовых был чем-то наподобие идола. Даже слово «телевизор» произносили особенно уважительно. Уже за три часа до передач Куликовы начинали мучиться. Они ходили друг за другом по комнатам, уточняя программу, без конца включали и выключали телевизор, проверяли напряжение в сети.
Потом являлись соседи. Они приходили основательно: с детьми, запасом семечек и пирожков, рассаживались по стульям, неторопливо вели беседу про редиску, появившегося на яблонях червя или про таинственного кота, который, как призрак, рыскал по огородам Хоперской улицы, взрывая грядки, уничтожал зелень и опустошал погреба.
Но вот наконец наступал долгожданный момент. В загадочной голубизне возникало лицо диктора и произносило: «Добрый вечер, дорогие телезрители!» – «Добрый вечер!» – хором, серьезно отвечали собравшиеся. После чего Наденька, как сидящая ближе всех по причине близорукости, поворачивала рукоятку громкости до отказа и все приступали к созерцанию разных удивительных вещей.
Программа, как правило, просматривалась вся от начала до конца и широко комментировалась. В зависимости от происходящего на экране зрители шумно выражали свой восторг, негодовали, спорили, а иногда и раздавали друг другу подзатыльники в доказательство своей правоты.
Показывают, например, на экране электронно-счетную машину. «Электронно-счетная машина, – говорит диктор, – в самое короткое время может произвести очень сложное вычисление».
– Ишь ты! – удивляется Катерина Иосифовна. – Придумають же! Людей им мало, что ли. Анадысь ходила платить за свет, сидять один на одном, третьим погоняют и все считають, считають.
