– Ты зачем приехала? – грубо спросил Олег.

Ида смотрела на него и ничего не отвечала. Лицо у нее было застывшее, бледное, словно маска.

– Я спрашиваю, что тебе здесь надо?! Проваливай! – Олег кричал, но не замечал этого. Его раздражал и сбивал с толку ее взгляд.

– Я же сказал, что больше не желаю тебя видеть! У меня сейчас свадьба!

– Послушай… Олежек… не надо кричать… Я только что выпила… мышьяк… Мне осталось несколько минут… Я приехала проститься… не задержу долго…

Ида стала хватать ручку, словно слепая, пытаясь открыть дверцу.

– Я перепутала… Думала, от головной боли… Они были в одинаковых баночках…

– Что ты мелешь? – закричал Олег. – Откуда у тебя взялся мышьяк? Зачем ты их держала вместе? Сколько ты выпила? Почему ты не вызвала «скорую помощь»? Где шофер? Надо срочно в больницу…

Ида открыла наконец дверцу, но выйти из машины у нее не хватило сил. Она откинулась на сиденье, закрыла глаза и зашептала:

– Не надо шофера… Олежка… Он помешает нам… Мне осталось немного… Я знаю… В больницу бесполезно… Я приехала… прощение… Я к тебе очень плохо… Ты прощаешь?

– Да, да, – поспешно сказал Олег. – Шофер, помоги… Отнесем тебя ко мне…

Появление квартиранта и таксиста, несущих на руках девушку, ошеломило пирующих. В комнате стало так тихо, что было слышно, как в коридоре ронял капли рукомойник. Катерина Иосифовна застыла с раздувшимися, как у хомяка, щеками. У Павла Игнатьевича торчала изо рта кость. Наденька стала похожа на гуттаперчевую куклу, у которой сломались стеклянные глаза и вот-вот со стуком упадут на пол. Женщина с испуганным лицом слабо охнула и стала медленно валиться набок: ей показалось, что кот принял облик Олега. Одна прабабушка осталась сама собой.

– Бу-бу-бу, – бормотала она, гоняясь по тарелке за грибом.

– Молока! Быстрее молока! – крикнул Олег.

И сразу все задвигались. У кого-то упала вилка, опрокинулся стул. Павел Игнатьевич вынул изо рта кость и стал задавать вопросы:

– Олег, что случилось? Кто эта девушка? Зачем молоко?

Наденькины стеклянные глаза стали подплывать. Губы девушки задрожали:

– Это она! Она! – прошептала невеста.

– Кто она? – удивился Павел Игнатьевич.

– Разлучница!

– Замолкни, дура! – рассердился хозяин дома. – Олег, что случилось?

Но Олег, взяв принесенное Катериной Иосифовной молоко, закрыл дверь на крючок.

В дверь застучали. Олег осторожно поднял Иду с пола, опустил на кровать и подошел к двери. Там была целая толпа.

– Я расплатился с шофером, – зашептал Павел Игнатьевич, стараясь заглянуть в комнату. – Он говорит, что подобрал ее у ресторана, пьяную… Откуда ты ее знаешь? Ей нельзя оставаться в твоей комнате. Я понимаю… все мы небезгрешны, но накануне свадьбы… Подумай сам. Что скажут соседи! Какой скандал!

– Да, да. Конечно. Завтра… – Олег не слышал ни одного слова.

Ида лежала неподвижно, с закрытыми глазами. Одна рука ее свисала с кровати. Холодея от ужаса Олег наклонился к ее губам и услыхал ровное, спокойное дыхание. Ида спала.

Олег вошел в «нашатырку» так неожиданно, что они не успели спрятать бутылку. Лишь Синеоков сделал хватательное движение, и его рука повисла в воздухе. У всех были физиономии как у первоклассников, когда их застают за курением.

Ивлев стал медленно заливаться краской. Олег первый раз видел, как краснеет их комсорг: не с ушей, а с кадыка.

– А… это ты. Мы тут премию немножко отмечаем, – сказал он, торопливо прожевывая колбасу и отряхивая крошки хлеба с колен. – Присаживайся…

– Спасибо…

Наступило молчание.

– М-да, – сказал Синеоков, ковыряясь в зубах рейсфедером. – Пошли, что ли.

Конструкторы стали подниматься с бутылей нашатыря.

– Я искал тебя, Алик, – сказал Олег почему-то извиняющимся тоном. – Мне надо с тобой поговорить.

Собственно, извиняющийся тон должен быть у них. С ним поступили по-хамски. Разве Олег работал хуже других, что его не пригласили? Хотя бы ради приличия. Ведь и ребенку ясно было, что они затевают «обмывание». С самого утра шептались, гремели мелочью, бегали в магазин, а потом, сразу же после гудка, пользуясь отсутствием шефа, которого вызвали на совещание, заперлись в кладовке. Они пригласили даже Глебыча и маму Зину. Олег слышал, как те отказывались, ссылаясь на сердце.

– Что случилось? – спросил Ивлев, когда они отошли к окну.

– Я тебя хочу пригласить в ресторан.

– Куда? – опешил комсорг.

– Пойдем, посидим в «Дон». Ты зайдешь за женой. Поговорим, послушаем музыку. Сегодня ведь премия…

Олегу давно хотелось пригласить Ивлева в ресторан. Ему казалось, что за рюмкой водки лед между ними растает скорее. Из всех конструкторов Олегу больше всего хотелось иметь другом Ивлева. Ему, только ему он смог бы рассказать все. И вот сегодня Олег решился. У проходной его ждала Ида. Он познакомит ее с Аликом… Может быть, в дальнейшем они будут встречаться семьями. Ивлев комсорг, его уважают на заводе, он поможет и насчет квартиры.

– Я не могу, – забормотал Алик. – Надо ребенка из садика, жена приболела, то, се… Да, кстати, хорошо, что ты заговорил о ресторане. Вот тебе билет в «Молодежный». Сегодня там встреча с рационализатором Пивоваровым. Явка строго обязательна. Понял?

– Я с Пивоваровым встречаюсь каждый день.

– Это не имеет значения. То в рабочей обстановке, а то – в интимной.

– А может, я не хочу с ним в интимной?

Ивлев вздохнул:

– Ты что-то, Гусев, в последнее время много стал рассуждать. Комсорг дает тебе поручение – иди и выполняй. А ты то, се… Ясно?

– Ясно.

– Ну, вот и молодец. – Алик вздохнул с облегчением. – Ты думаешь, мне легко? Каждый день звонят: туда дай людей, сюда дай людей. Да, чуть не забыл. Ты там подежурь, в ресторане. У меня просили туда одного дружинника. Вот ты и соединишь приятное с полезным, а я зачту тебе это как выход на дежурство. Ни пуха ни пера!

Олег поймал комсорга за рукав.

– Подожди. У меня к тебе просьба есть. Помоги с жильем!

Ивлев запыхтел, большой, краснощекий.

– С жильем? Эка хватанул. С жильем, брат, так быстро не делается. Очередь, то, се. Понял? Ты на очереди стоишь? Ну и жди.

– Это же очень долго.

– Конечно, долго. А как же ты думал? Люди годами стоят. – Ивлев почесался широкой спиной о подоконник. – Черт! Чирей, что ли, лезет… У тебя бывают чирьи?

– Так, значит, ничем не можешь помочь? Тогда я пошел.

– Ты подожди… На кой черт тебе квартира? А? Ты ведь холостой. Замучаешься с ней: за свет, за радио, за газ, ремонт, стирка, то, се… Синеоков вон мучается. Сними лучше комнатушку у какой-нибудь старухи. Она и готовить тебе, и стирать будет. Понял?

– Я женат.

– Женат разве? А… Знаешь, что я тебе посоветую? Обратись к Синькову, у него связи страшные. Сашка ведь через него заполучил себе хату. В два счета обделал.

– Я сегодня с ним разговаривал. Бесполезно.

Олег вспомнил свой разговор с главным конструктором. Весь день Олег выбирал подходящий момент, но что-нибудь постоянно мешало. То возле шефа толпился народ, то звонили наперебой три телефона. А когда выдавались свободные минуты, у Олега просто не хватало духа подойти к Синькову: такой у него был озабоченный и усталый вид.

Олег понимал, что все это ужасно глупо, расскажи кому – не поверит: боится попросить квартиру. Да люди на шаг не отстанут, пока своего не добьются. Недавно он прочитал в газете фельетон про одну особу. Она чуть не свела в могилу председателя райисполкома своими просьбами. Звонила домой, надоедала письмами, телеграммами, подсовывала под дверь записки, но своего добилась.

Может быть, воспоминание об этой особе толкнуло Олега обратиться к шефу в самый неподходящий момент, во время бутерброда. Синьков обычно не отлучался из конструкторского бюро, даже в обеденный перерыв. Он доставал из черного потрепанного портфеля завернутый в газету бутерброд с ветчиной и ел его, просматривая чертежи. Когда он кончал есть, мама Зина приносила стакан горячего чая. Во время бутерброда все, даже те, кто не ходил в столовую, а приносил из дому еду, оставляли Синькова одного. И не только потому, чтобы не мешать, а скорее оттого, что как-то непривычен был вид жующего шефа.