Люция в отчаянии посмотрела на своих приемных матерей: в глазах Сары она прочла одну только ненависть, в глазах Аль-Шифы – отчаяние и жалость. Давид вообще опустил голову, хотя и мог исправить положение – прямо сейчас. Но он не стоил того, чтобы так унижаться. И Люция, схватив свой узелок, выскочила на улицу.

Слова Сары все еще звучали у нее в ушах.

«Дочь шлюхи!»

Майнц, 1347—1349

– Жидовская подстилка! Да я как чувствовала!

Бондариха возвышалась над Люцией в своем праведном гневе – таком сильном, как будто она, будучи святой, невольно стала свидетельницей смертного греха.

– Да ты и мизинца любой христианской девушки не стоишь! Боже мой, как я волновалась, когда отправила Гретхен в услужение! Но Гретхен вернулась! Вернулась чистой и невинной, как свежевыпавший снег. А ты… Впрочем, я так и думала.

Люция молчала, слушая стенания бондарихи. Отчаяние и усталость настолько овладели девушкой, что она не могла даже горько посмеяться над происходящим. Добродетельная Гретхен, чей девятимесячный живот не скрывало даже самое широкое платье свободного кроя, когда она тащила к алтарю слугу из таверны на сенном рынке! Молодой человек не отличался умом, но, по крайней мере, был христианином и «обладал задатками мученика», как шутили между собой Люция и Лия. Менее снисходительный поклонник никогда бы не признал ребенка Гретхен. Но теперь честь Гретхен была спасена, а Люции пришлось искупить поцелуй, которого она даже не хотела.

– Спать можешь здесь, – наконец ответила бондариха на вопрос, вызвавший долгую проповедь. – Но не думай, что это бесплатно. Нашей принцессе придется поискать себе работу! Если, конечно, ей удастся найти кого-то, кто согласится на это! Жидовские подстилки даже в тавернах никому не нужны. Кто знает, какое проклятие мастер Вениамин Шпейер наложил на тебя…

Люция старалась не слушать оскорбительных речей бондарихи, хотя, конечно, она сама задавалась вопросом – что ждет ее в будущем и где ей заработать себе на хлеб. Никто не возьмет ее в подмастерья. Даже год назад ее никто бы не взял, не попроси за нее Шпейер: она уже тогда была слишком стара. Таким образом, речь могла идти только о месте приходящей служанки. Ей придется ходить по городу, от двери к двери, и справляться о работе на кухне – а у нее не было ни рекомендаций, ни даже маломальского опыта работы. Для девушки ее возраста это было поразительно. О ней станут сплетничать и на рынке, и в церкви, а затем масла в огонь подольет супруга портного! И вскоре история «жидовской подстилки» разлетится по всему Майнцу. Люция стала всерьез подумывать о том, чтобы сбежать из города. Но куда именно, в Вормс или Трир, она пока еще не могла сказать.

В тот кошмарный день она решила сначала попытать счастья у повитух-христианок. Если бы у них нашлось место служанки, она могла бы начать с простых заданий, а с течением времени стать повитухой. Будь у нее возможность хоть иногда перекинуться словечком с хозяйкой, та скоро бы поняла, что Люция слишком хороша для кухни.

Однако ни одна из повитух не искала себе служанку, как, впрочем, лекари и аптекари, которые тоже указывали Люции на дверь. Последний даже посмеялся над ней, когда она предложила свою помощь в изготовлении лекарств. В конце концов, совершенно обескураженная, она вернулась домой, в лачугу бондарихи, и свернулась калачиком на соломенном матрасе. К счастью, никто ее не побеспокоил. Старших сыновей бондарихи не оказалось дома, а тринадцатилетний Армин был слишком робок, чтобы начать дразнить «приемную сестру».

Вторая попытка Люции наняться в качестве помощницы кухарки оказалась столь же неудачной. Никто не нуждался в девушке почти восемнадцати лет от роду, к тому же без рекомендаций на руках. Как правило, на эту работу брали детей в возрасте от десяти до тринадцати лет. Они почти ничего не стоили, и кухарки гоняли их в хвост и гриву. Крепкая тринадцатилетняя девочка справлялась с работой ничуть не хуже, чем хрупкая Люция. Большинство кухарок и дворецких качали головами, увидев худенькую девушку: физическая работа вряд ли подошла бы ей.

В конце концов именно Гретхен, дочь бондарихи, помогла Люции устроиться на работу. Она как раз пришла навестить мать, когда Люция, расстроенная и голодная, прокралась в дом после второго дня безуспешных поисков.

Женщины уже во всех подробностях обсудили этот вопрос, но Гретхен явно была великодушно настроена.

– Хозяин таверны на сенном рынке ищет прислугу, – сообщила она после того, как ее мать грубо спросила Люцию, когда та собирается платить за проживание.

Люция устало посмотрела на нее.

– И кто ему нужен – служанка или шлюха? – уточнила она.

Гретхен громко рассмеялась.

– Помощница повара в таверне всегда может немного подработать, – заметила она. – Но хозяин, скорее, ищет кого-то, кто бы убирал, мыл посуду и помогал на кухне… Ну, может, пиво помогал продать, ты же хорошенькая. А если пиво наливать такими ручками, то кое-кто наверняка захочет купить лишнюю кружку. А над таверной есть комнаты для постояльцев, и ты можешь поваляться там на мягкой постели, да еще и с парнем, – ну, если он будет платить, конечно. А если ты будешь хорошо убирать, то даже блох не подцепишь!

Люция хотела ответить, что она определенно не собирается продавать себя кому бы то ни было – ни за несколько медных грошей у сутенера, ни втихаря за более высокую цену в приличной таверне. Но она слишком устала, чтобы ругаться, а потому сказала, что если хозяин таверны на сенном рынке даст ей заработать честным трудом, то ее это устроит. В принципе, она могла пойти и спросить его прямо сейчас! Может, ей там даже поесть удастся, хотя для этого придется копаться в объедках. Она не ела весь день, а бондариха и не подумала предложить ей хотя бы того жидкого супа, которым кормила своих сорванцов на ужин.

Таверна на сенном рынке была гораздо более достойным местом, чем кабаки в иудейском квартале, но, разумеется, шум и пение пьяных гуляк все равно были слышны на улице. Люция замерла на пороге, не решаясь войти, но тут ее нос уловил соблазнительный запах жарящегося на огне мяса. Здесь, как и в большинстве таверн, все жарилось и парилось на глазах у посетителей. Слуга, муж Гретхен, поворачивал над открытым огнем вертел с нанизанной на него половиной быка, а хозяин наливал завсегдатаям пиво. Люция с опаской приблизилась к очагу. Она натянула на голову капюшон плаща, надеясь остаться незамеченной. Впрочем, это не помогло, и мужчины все равно кричали ей вслед комплименты и непристойности.

– Чего тебе надобно? – строго спросил девушку хозяин таверны, когда она сделала книксен. Уличных девок здесь явно не любили. Люция облегченно вздохнула, хоть ее и напугал резкий тон хозяина.

– Я слышала, господин, что вы ищете служанку, – тихо ответила она.

– Кого ищу? Говори громче, девочка, здесь тебе не церковь! – взревел хозяин. Он был высоким и дородным, а судя по красному цвету лица, еще и вспыльчивым. Но взгляд у него был открытым и честным. Люция набралась храбрости и, повторив вопрос, посмотрела мужчине в глаза.

– И ты ищешь место служанки? – рассмеявшись, спросил он. – Тебе нужно сначала подкачать мышцы – без них ты ведро с водой не поднимешь! Колодец на заднем дворе, детка. И тебе придется не только метлой махать, а хорошенько скрести и пол, и столы! Каждый день!

Люция совсем пала духом. Она никогда раньше не мыла пол, а мебель в доме Шпейеров вообще не мыли с щелочью: с нее тщательно сметали пыль, а затем натирали все поверхности воском. Но здесь эти умения не пригодятся, а другую работу ей не найти.

– Я согласна… Я бы хотела попробовать, господин! – в отчаянии воскликнула она. – Я сильнее, чем вам кажется.

Хозяин снова засмеялся:

– Вот как! Ну, тогда любезно улыбнись и принеси вон тем парням две кружки пива. А потом поглядим, что тебе надеть.

Одним быстрым движением он отбросил капюшон, открыв лицо Люции. Похоже, увиденное ему понравилось. Люция надеялась, что чепчик не сбился набок. Она как можно тщательнее спрятала под ним свои светлые косы: ей не хотелось привлекать излишнее внимание мужчин.