Я почти рад, что тебе так же паршиво, как мне. Мысль о том, что ты бы радовалась своему уходу мне не нравится. Знать, что я не один в этом, для меня лучше. Она успокаивает, укачивает меня, и меня почти не тошнит.

Но подходит Уизли. И твое лицо озаряет искренняя улыбка. Я жму кнопку еще раз и по иронии судьбы это срабатывает. Так что лифт относит меня все дальше в глубины здания, заставляя смотреть, как он обнимает тебя за талию и целует в щеку. Как на твоей коже вспыхивает румянец, и ты неловко дергаешь вниз рукав своей белоснежной рубашки, а твои зрачки блестят почти так же, как блестели раньше при виде меня.

И тогда в груди что-то щемит. И становится так паршиво. Становится не всё равно. Но, блять, лучше было бы плевать.

В тот вечер Астория перевозит меня в поместье. Нотт отбирает виски. Забини тащит в душ. А Пэнси просит эльфов застелить постели гостевых спален.

Я окружен людьми. Но чувствую себя как никогда одиноким.

27 ноября 2000 г.

Дафна кричит на меня, когда я пытаюсь отобрать у неё последний оставшийся стеклянный стакан в доме. Она пытается мне что-то сказать, но я не слышу сквозь пелену маггловского алкоголя, найденного на улицах Лондона. Я не потрудился узнать название, да и какая разница? Я просто пользуюсь своей силой, вырываю и швыряю его в стену.

Осколки бьются красиво.

Они чем-то похожи на снег. Неровные, слишком мелкие, как снежинки, и каждый уникален по-своему. Кусочки опадают на мой ковер в нашей квартире. И я рад, что мои ноги режет стекло, когда я иду вперед. Гринграсс все еще кричит, по-моему, уже не мне, в ушах стоит звон.

А ты смотришь на меня с фотографии. Я слышу недовольный тон твоего голоса.

Разве алкоголь помогает решить проблему? Нет. Тогда смысл пить?

Вечно разумная Грейнджер.

Я слишком пьян, чтобы понять, что тебя там нет. Мои колени подкашиваются, и я падаю прямо на осколки перед твоим фото, как верующий перед алтарем. Я готов умолять о прощении, готов признавать все свои грехи перед тобой, словно перед Богом. Но тебя там нет. И Бога тоже. Какой в этом смысл? Кажется, никакая физическая боль не сравнится с тем, как жжется изображение тебя и Уизли в моей голове.

1 декабря 2000 г.

Паркинсон всерьез заявляет, что мне нужна кошка или собака. Я смотрю на неё как на умалишенную, поднося к губам кружку с чаем. Мне всё еще паршиво. Но если ты можешь двигаться дальше, чем я хуже, правда?

Чай вкусный, в нём есть что-то, чего нет в огневиски. Возможно, это вкус счастливых воспоминаний, одного из тех, когда ты, пресекая мою любовь к алкоголю, вручала мне кружку ароматного чая. Вечно правильная Грейнджер. Ты позволяла себе разве что бокал вина со мной, пока мы сидели на ковре у камина.

А потом позволяла мне трахать тебя на этом ковре так, будто ты была единственным, что мне было нужно.

В общем-то, да. Так и было.

Так и есть.

Нотт спросил у меня всерьез, позволю ли я тебе вернуться. Я не знаю.

Интересно, Уизли спрашивает тебя о том же? Он ревнует? Или он настолько уверен в твоем счастье с ним, что даже не допускает мысль, что ты однажды сдашься и уйдешь?

Я не допускаю.

У тебя волчья верность. Я знаю, что ты не изменяла. Но мне было бы проще, если бы ты с ним спала. Я даже не уверен, что ты спишь с ним сейчас. Ты бы осудила меня за додумывание деталей.

Обязательно сказала бы, что мне нужно было поговорить с тобой, выяснить всё, а так я просто сделал свои выводы. И не факт, что они являются правдой. Обычно я не слушал. И ты оказывалась права. Сейчас я тоже не слушаю твой голос в своей голове.

Иначе мне не было бы за что тебя винить. А сейчас есть. И так жить чуточку проще.

А раз не за что винить, то может и позволил бы. Но так как ты не вернешься, я не хочу об этом думать. Никогда не любил вещи без смысла. Начинаю думать, что и у любви его не было, но почти уверен, что просто веду себя как обиженный мальчишка.

Слышу отца из детства.

Ты слаб и жалок. Совершенно безволен. Что ты можешь, Драко?

Ни-че-го.

Я давно с этим смирился. Поэтому я просто пью чай рядом с Пэнси, слушаю её болтовню про платья, Париж и работу во Французском Министерстве следователем. Меня окружают авроры. За неё я не переживаю, её не посылают на смертельные задания, она расследует грабежи и сложные мошеннические схемы, где никого не убивают.

Голова снова наполняется мыслями о тебе, и я пытаюсь их выкинуть. Присоединяется Забини, рассказывающий что-то о планах на неделю. Он боится произносить твое имя. Они ждут, пока я взорвусь и сорвусь снова.

Но я подношу чашку к губам, обжигаю кончик языка о слишком горячую жидкость и усмехаюсь в голове. Я не взорвусь. И срываться больше не стану. Ты не умерла. Ты просто живешь своей жизнью. Просто я в твое понятие «счастья» не вхожу, это не должно убивать меня.

Сердце горячее, оно прожигает меня изнутри.

И я смотрю за окно, где завывает ветер, разнося снежинки.

Дождливый ноябрь сменился ледяным декабрем.

Твоё сердце топило для меня всё вокруг, превращая зиму в весну. Я любил это.

15 декабря 2000 г.

Элис неинтересная, и я точно знаю, что она не пригодится проекту. Я скучаю, наблюдая за тем, как она пытается выпятить свою грудь мне в лицо, лишь бы я обратил на неё внимание. Её аромат слишком приторный, слишком… просто слишком. И вообще все её действия, выученные наизусть, как будто она давно мечтает заполучить меня в свою коллекцию богатых мужчин, вставлявших в неё свой член, вызывают во мне только тошноту. Я обещаю написать письмо о работе в ответ и захлопываю за ней дверь.

Потом еще раз за Джесс. За Амандой. За Клэр. За Жасмин.

Сдаюсь и беру на работу Уинстона. Он хотя бы не пытается меня трахнуть.

У меня теперь есть секретарь, бизнес идет в гору, отец доволен, а я заказал тебе кольцо из белого золота с бриллиантом. Три месяца назад. Забрал его только вчера, посмотрел, покрутил между пальцев и отдал Люциусу.

Подари маме — вот, что я сказал.

Каждое ювелирное изделие нашего производства заставляет меня задумываться, как бы они смотрелись на тебе. На твоей шее, на твоем пальце, на твоем запястье. Все макеты они согласовывают со мной, а мне хочется показать их тебе. Прошло уже два месяца. Вполне возможно, что я просто схожу с ума.

Снова сдаюсь. Заказываю помимо остального кулон в виде сердца из рубина. Хочу превратить его в метафору, чтобы оно треснуло пополам прямо у меня в ладонях. Но умалчиваю об этом Уинстону, он кивает и ухмыляется так, будто у меня новая пассия и это подарок для неё.

Я смотрю на дату в календаре. Думаю, успеют ли они сделать его до Рождества.

24 декабря 2000 г.

Не успели.

28 декабря 2000 г.

Сегодня я видел Поттера. И ты знаешь, он не сделал абсолютно ничего. Он не подошел, не кинул на меня свой осуждающий взгляд, не сказал ни слова. Просто посмотрел, кивнул в качестве приветствия и ушел. Честно, я думал, что он зарядит мне по носу.

Тео усмехается, когда я ему это озвучиваю.

Он ведет меня в его бар в тот вечер, и я впервые сплю с кем-то, кто не ты. Врать не буду, в этом было определенное наслаждение. Жизнь идет так, что мне кажется, я возвращаюсь обратно к себе. Мне уже не так дерьмово. Пэнси замечает это по моей вернувшейся ухмылке.

Да, пожалуй. Я забываю и о кольце, и о кулоне из рубина в виде сердца.

31 декабря 2000 г.

Я готов признать, что ужин выдался не таким уж ужасным. Еда была как всегда прекрасна, мама изумительна, а отец даже не вел себя как придурок. И приём не был ужасным. Приятная музыка и неплохая компания.

За многие годы, проведенные в светском обществе, я научился не акцентировать внимание на тех, кто мне неинтересен. Но Грейс я заметил сразу. Она выделялась на фоне всей толпы из тупоголовых аристократов своим умом, невозмутимостью и остроумием.

Поэтому я пригласил её сегодня. Я знаю, что нас обязательно засветят репортеры, но не даю ей понять, как мне страшно. Я должен не думать о том, как она похожа на тебя. Чуть более привыкшая к выходам в обществе и чистокровная блондинка Грейнджер.