Как только Калияни появилась в зале, падишах тотчас отвлекся от беседы с сыном и направил ошеломленный взор. Он смотрел так, что не смог не повернуться и Алауддин, подумав на появление ангела… Сурайя поспешила к музыкантам и поведала, какая нужна музыка. На ужине присутствовали также Нур, Мариам и Суфия. С другой стороны от падишаха сидели визирь и главный советник. Слуга положил для госпожи подушку напротив падишаха, она присела на бедро и приподняла руку, красиво расставив пальцы, словно приготовилась. А к чему же загадочная красавица приготовилась, очень беспокоило заинтригованного падишаха. Заиграла музыка, Калияни произнесла первую фразу на арабском «О, день». Затем добавила про ночь и мечты, увеличивая накал и повышая голос с красивым завыванием, как сказала Сурайя.
– Мактуб… – пела она, извивая голосом и играя интонациями.
Падишах слушал, разинув рот. Вот-вот потекли бы слюни. Он был обескуражен уже с первой фразы не столько знанием слов, сколько изумительным голосом, который напомнил ему о своей любимой певице. Это его очень тронуло. Под впечатлением пребывали и остальные, Алауддин не сморгнув наблюдал и будто бы оцепенел. Даже бывалого женолюба впервые столь удивила девушка. В перерыве между куплетами пребывающая вне себя от гнева и зависти Нур хотела завершить выступление певички и издала голосовой звук, на что вдруг обратил внимание падишах и махнул на нее рукой с намеком успокоиться и не отвлекать. Это был настоящий удар по гордости и самолюбию Нур, но ей пришлось утихнуть и стиснуть зубы. Суфия же оценила талант бегум-Сахибы и слушала с удовольствием. Невзирая на плохое отношение к индуске, Мариам признала, что поет она прекрасно, да еще и на арабском. Как только песня закончилась, а певица еще не успела опустить руку, которой помогала выражать эмоции, то первым отреагировал Алауддин и бурно захлопал, всхлипывая от радости. На него с серьезным видом взглянул отец.
– Я так и знал… так и понял, что она еще всем покажет! – вдруг эмоционально выдал Алауддин.
Падишах с хрипом выдохнул, но ничего не ответил, а вместо этого обратил взор на певицу и покивал ей в знак похвалы. Признаться, он даже не знал, что говорить, будучи под впечатлением.
– Э… спасибо за удовольствие, что мы получили, слушая тебя… Можешь идти, – насколько мог вежливо, сказал Калияни падишах.
Алауддин сразу изобразил грусть в своей ироничной манере.
– Зал вновь остается без свежих цветов… – вымолвил он.
Калияни встала, проявила жестом уважение и направилась на выход. Падишах провожал взором и внутри себя не переставал изумляться.
В коридоре девушку догнала Сурайя и с восторгом сказала:
– Госпожа, у вас получилось… падишах впервые в жизни не знал, как себя вести. Вы завоевали его внимание и похвалу, а это уже много…
Калияни с перебоями выдохнула, руки ее были холодны от волнения. Помощница взялась растереть их.
– Нур ан-Ниса Султан хотела вас перебить, но ей не позволил падишах, я видела… – говорила воодушевленная Сурайя.
– А что ты можешь сказать про Алауддина?.. – вдруг спросила госпожа.
Помощница отвлеклась от рук девушки и подняла на нее взгляд.
– Что я могу сказать о любимом сыне великого падишаха кроме того, что он вовсю пользуется милостью отца… – вымолвила она.
– Я видела его возле дома Радхи – бывшей наложницы падишаха… Будучи женатым, он выбирал себе куртизанок… – рассказала Калияни.
Сурайя вовсе не удивилась и лишь подтвердила сказанное ранее о любимом сыне.
– Малика не знает об этом… как и не знает, что ее муж собирается взять вторую жену… – продолжала делиться госпожа.
На это помощница затревожилась и закачала отрицательно головой.
– Бегум Сахиба, не вмешивайтесь в это. Не привлекайте к себе внимание шахзаде Алауддина и его гнев… – предупредила Сурайя.
Однако Калияни не боялась наглеца, чувство презрения притупляло чувство страха и инстинкт самосохранения.
– Я уже привлекла… ты ведь видела, как он себя вел сейчас… – ответила девушка.
– Видела… но пока вы жена его отца, а он падишах, то у вас есть преимущество… Алауддин не посмеет проявлять к вам интерес, если только шутливый, как он любит развлекаться и развлекать дворец… – убеждена Сурайя. – А вот врага в его лице лучше не иметь…
В зале Алауддину стало скучно после ухода певицы, он велел музыкантам завести веселую музыку и пустился в пляс. Пока молодой человек отошел, к падишаху обратился визирь:
– Вам не кажется поведение шахзаде странным?..
Падишах взглянул на визиря.
– О чем именно ты? – уточнил он, хотя догадывался.
– Ну… – замешкался визирь и увидел приближение танцующего Алауддина. – Его замашки и шутки в сторону как нас, так и ваших жен… – успел высказаться и резко замолчал служитель.
Но сын падишаха был далеко непрост и сразу почуял неладное со стороны визиря – своего тестя, словно хищник чует добычу или врага… Он хитро делал вид, что веселится, однако исподлобья косился. Визирь уступил взглядом и отвел голову.
Днем в покои Калияни служанка принесла деревянную резную шкатулку и сказала, что это передали для госпожи в качестве подарка. Девушка подумала на падишаха, взяла и сразу, с улыбкой открыла. Внутри лежало украшение на талию, сделанное из золотых скрепленных висюлек, колокольчиков и монеток, что звенели при касании. Право, выглядело украшение необычно, не свойственно всем тем, которые носят женщины дворца. Калияни полагала, что падишах желает увидеть на ее нагом животе при личном выступлении. Она надела и, звеня перед зеркалом, затанцевала. Вошла Сурайя, и когда увидела госпожу, то громко ахнула и подбежала.
– Что с тобой? – весело спросила Калияни.
– Госпожа! – почти воскликнула помощница. – Откуда это у вас?..
– Мне подарили… А в чем, собственно, дело?
– Госпожа, такое украшение носят только уличные танцовщицы, они же куртизанки. Видите эти монеты… это показывает, что им нужно платить… – поведала взвинченная Сурайя и принялась скорее снимать. – Если увидит падишах, то придет в ярость…
Радость Калияни сошла, возникла озадаченность.
– Над вами кто-то посмеялся, подарив такое… это унижение… – добавила обеспокоенная помощница и велела служанке унести украшение подальше.
– Нет. Оставь и положи в шкатулку, в которой оно было, – твердо поправила госпожа.
Служанка вернула на место. Шкатулка стояла на туалетном столике.
– Думаешь, это сделала Нур? – спросила Калияни.
– Я бы подумала так… – ответила Сурайя.
– Ядовитая кобра… – прошептала негодующая девушка, глядя на себя в зеркало.
Вечером госпоже принесли весть, что падишах пригласил ее в свои покои. Идти Калияни совершенно не желала, опасаясь вновь узреть тошнотворную картину под штанами пожилого мужа. Однако отказаться было нельзя, пришлось надеть шелковую укороченную кофточку и юбку, а на лицо улыбку. Сурайя помогла замотать на тело дупатту и покрыть часть головы. Бегум Сахиба пришла к покоям правителя и попросила разрешение войти. Он позволил. Падишах проживал в необъятной спальне с широкими колоннами, что узорно соединялись по потолку. Кровать его была из серебра, массивное изголовье искусно вылито в орнаменты и выпуклые рисунки, на высоких окнах каменная резьба, стоял второй трон, застеленный шкурой, сооружен мраморный фонтан, по спальне расставлены белокаменные статуи и цветы. Сам он возлежал на шелковой постели в шелковом узорном халате и нижних штанах, ступни с потрескавшимися пятками без обуви. Возле постели сбоку постелили мягкий коврик специально для певицы, куда падишах показал ей сесть. А вернее, он пожелал, чтобы она прилегла на одну сторону и, красиво извивая рукой, как в прошлый раз, снова спела ему любимую песню. Калияни послушалась, заняла позу и без музыки запела. Падишах опирался на подушки и прикрыл в удовольствии глаза, а рот его приоткрылся.
Звонкий голос еще в коридоре услышала пришедшая Нур, так как сегодня был ее законный вечер для совместного времяпровождения с мужем. Слуги, стоящие за дверями, пояснили о желании падишаха пригласить к себе другую бегум и не могли позволить Нур войти и побеспокоить. Они несколько раз извинились, кланяясь главной жене правителя, однако не имели права ничего сделать. Ноздри Нур раздулись, от невероятного негодования не хватало воздуха, пришлось захватывать ртом, затряслась даже ее нижняя губа. Нарядная и обвешанная золотом, как того любил падишах, султанша была вынуждена уйти. Однако сдаваться она не привыкла, не в ее целеустремленном характере. Поэтому решила затаиться в ближайшем саду и подождать. Рано или поздно индуска все равно выйдет и наверняка скоро, ибо о мужском бессилии падишаха Нур прекрасно знала.
