Ванек, который ничего не ел со времени перекуса в «рено» по дороге из Страсбурга в Саверн, с удовольствием перехватил бы бутерброд и чашку кофе. Он посмотрел на часы и выругался. Было почти десять часов; время сделать следующий телефонный звонок. Используя один из стационарных телефонов, он набрал номер.
Не успел он объявить, что это Салицетти, как вмешался голос, такой же резкий, как всегда.
«Улица Соссе. В настоящее время! Вы знаете, что я имею в виду? «Да…»
На этот раз Ванек первым прервал связь. Итак, мадам Дево доставили в штаб-квартиру amp;trete Nationale, крепость капиталистической полицейской системы. Собрав клетчатую сумку, Ванек вышел на улицу за Северным вокзалом, не обращая внимания на официальную стоянку такси. Он хотел сделать тщательный выбор, подобрав определенного типа извозчиков для следующего этапа операции.
Префект полиции Страсбурга, который, в отличие от префекта Лиона, не был особенно благосклонен к Марку Греллю, был обеспокоен тщательно продуманными мерами по доставке мадам Дево в Париж. Когда он попытался выведать у Грелля дополнительные подробности по телефону, ему резко ответили: «Это касается безопасности президента, и я не вправе вдаваться в этот вопрос дальше…». Раздраженный и решивший прикрыться, он позвонил в министерство внутренних дел в Париже, где поговорил с помощником министра Франсуа Мерленом. «Грель был очень уклончивым в разговоре по телефону», — пожаловался префект Страсбурга. «Я понял, что эта женщина Дево была важным свидетелем по какому-то делу, над которым он работает… Он уже отключился, когда снова заговорил. — Я настаиваю, чтобы об этом узнал министр.
Расторопный Мерлин тут же продиктовал записку, которую положили на стол министра, где она пролежала нетронутой и непрочитанной больше часа. Было 20:45, прежде чем Роджер Данчин, который присутствовал на длительном совещании, чтобы проверить безопасность президентского кортежа, направляющегося в аэропорт на следующее утро, вернулся в свой офис. — Над важным делом работает Грелль? — спросил он у Мерлина, прочитав записку. «Девауд — довольно распространенное имя, но оно может быть как-то связано с делом о покушении. Я должен сообщить президенту… — Он поднял телефонную трубку, чтобы напрямую связаться с Елисейским дворцом.
В 21.55 вызванный срочным телефонным звонком посол Ворин прибыл в Елисейский дворец, и его визит был должным образом зафиксирован дежурным в журнале учета посетителей. Флориан уже был в пальто и, по своему обыкновению, вывел советского посла в огороженный сад, где они могли спокойно поговорить. Эльзасец Кассим, готовый глотнуть свежего воздуха, как и его хозяин, пошел с ними, обнюхивая кусты, пока они тихо совещались. Последний визит Ворина был очень коротким, всего несколько минут, после чего его на скорости отвезли обратно в советское посольство на улице Гренель.
Способ связи между Вориным и Карелом Ванеком был тщательно продуман, чтобы никакая связь между двумя мужчинами не могла быть установлена. Вернувшись в посольство, Ворин тут же вызвал Второго секретаря и передал ему сообщение. Секретарь, который обычно звонил из телефонной будки на ближайшей станции метро, вернулся в свой кабинет, запер дверь и набрал номер квартиры на Левом берегу рядом с музеем Клюни. — Документы на собственность Дево можно найти на улице Соссе. У вас есть это? Человек на другом конце линии успел только сказать «да», прежде чем связь прервалась.
Квартиру возле Клюни занимал человек, который никогда не привлекал внимания полиции. Имея датские документы на имя Юргенсена, он на самом деле был поляком по имени Яворски, который даже не знал, что звонки, которые он получал, возвращались из советского посольства. Было 21:50, когда он ответил на этот звонок. В час дня он передал информацию, когда Ванек снова позвонил ему с Северного вокзала.
Они отвели Аннет Дево в комнату на четвертом этаже штаб-квартиры Сюрте на улице Соссе, где ее ждал Грель. Он мог бы взять у нее интервью в префектуре на Иль-де-ла-Сите, но все же счел благоразумным поддерживать выдумку о том, что речь идет о деле Ласалля, а эта операция официально проводилась из Сюрте. Чтобы не расстраивать Данчина, он даже позвонил своему помощнику Мерлену в восемь часов и сказал, что из Эльзаса едет свидетель, которого он допросит на улице Соссе. Мерлин упомянул об этом Данчину до того, как министр позвонил в Елисейский дворец. Наедине с первым живым свидетелем, до которого ему удалось дотянуться, Грелль несколько минут говорил, чтобы успокоить Аннет Дево. Затем он объяснил, почему ее привезли в Париж.
«И вы действительно думаете, что после стольких лет сможете опознать «Леопарда»?» — мягко спросил он.
— Если он жив — как вы говорите — да! Я потерял зрение за тридцать лет до того, как этот доктор провел свою чудодейственную операцию. Как вы думаете, что я видел перед своим мысленным взором все эти годы, когда мир был только звуками и запахами? Я видел всех, кого когда-либо встречал. И, как я уже говорил, я вылечил Леопарда во время болезни. Ее голос упал. — А позже он был виновен в смерти моей единственной дочери Люси…
Как и предвидел Грелль, он чувствовал себя ужасно неловко. Хотя г-жа Дево этого не осознавала — а Буассо упомянул об этом, когда звонил из Саверна, — префект был тем человеком, который был вынужден застрелить Люси Дево. — Это было много лет назад, — напомнил он ей, — с тех пор, как ты знала Леопарда. Даже если он еще жив, возможно, он изменился до неузнаваемости…
«Не леопард». Ее острый подбородок вздернулся вверх. «У него был хороший костяк, как у меня. Кости не меняются. Кости не спрячешь…
Грелль был так полон решимости проверить ее, что придумал странный метод идентификации. Помня, что Буассо упомянул по телефону, что она любительница портретов, он принес в комнату оборудование для фотороботов. Он объяснил ей, как работает система, спросил, что бы она хотела выпить, и был так удивлен, когда она попросила коньяк, что присоединился к ней. Он начал с того, что помог ей с фотороботом, а затем позволил ей справиться с этим самой. Ей явно нравилась новая игра.
Начав с контура головы, она начала выстраивать лицо мужчины. Прическа была первой. Грелль открыла несколько коробок с распечатанными шиньонами и помогла ей выбрать несколько. Вскоре они поссорились.
— Ты ошибся, — отрезала она. — Я же говорил вам, что он зачесал волосы высоко на лоб… — Лицо начало обретать форму.
Брови она нашла быстро, а вот глаза доставили ей неприятности. «Они были очень необычными — привлекательными», — объяснила она. Она нашла глаза в конце файла, а затем побеспокоилась о носе. «С носами сложно…» Она выбрала нос и добавила его на портрет. — Это нос. Я думаю, это его самая характерная черта…» Ей потребовалось пять минут, чтобы найти рот, копаясь в новом файле, пробуя то одно, то другое, прежде чем она была удовлетворена. Скривив рот, она зажмурила глаза, заполняя фоторобот, а Грелль смотрел с бесстрастным лицом. — Это «Леопард», — сказала она через несколько минут. — Вот каким он был.
Префект встал, не выказывая никакой реакции. — Мадам Дево, я знаю, что вы не любите телевидение, но я хотел бы, чтобы вы посмотрели некоторые отрывки из программ, которые я сделал сегодня вечером. Они записаны на то, что мы называем кассетами. Вы ненадолго увидите троих мужчин — все они старше, чем лицо, которое вы создали в фотороботе. Я хочу, чтобы вы сказали мне, кто из этих троих — Леопард, если вообще кто-нибудь есть».
— Значит, он сильно изменился?
Грелль не ответил, подошел к телевизору и включил его. Первый отрывок показал, как Роджер Данчин вел передачу во время беспорядков годом ранее, когда он призвал к спокойствию, предупредив, что за любыми дальнейшими демонстрациями последуют массовые аресты. Набор погас, а затем появился Ален Блан, уверенный и решительный, рассказывающий нации, почему нужно больше тратить на оборонный бюджет.
Мадам Дево ничего не ответила, потянувшись за бокалом коньяка, когда изображение исчезло, и его заменил Ги Флориан, произносящий одну из своих антиамериканских речей. Как всегда, он говорил с щегольством и сардоническим остроумием, время от времени энергично жестикулируя, выражение его лица было серьезным, но улыбаясь знаменитой улыбкой, когда он заканчивал.
