Через некоторое время Джагфар осторожно высказал другое предложение:

– Тебе невозможно разрываться на две части. Может, хотя бы временно уйдёшь с работы? Отдохнула бы. На досуге этюдами своими занялась бы.

Но Гаухар не прельстилась ни временным уходом с работы, ни этюдами. Школа для неё была дороже всего.

Человек доверчивый, бесхитростный, Гаухар и на этот раз не раскусила мужа. Она всё ещё верила, что Джагфар обеспокоен больше всего заботами о ней.

Ему на руку было это заблуждение жены. С первых же дней их совместной жизни он скрывал от неё свой внутренний мир. «Не обязательно Гаухар всё знать – спокойней будет спать», – говаривал он себе, когда задумывался о таких тонких материях, как искренность и правдивость между супругами.

Джагфар с малых лет был так воспитан, что чужого не трогал, но и своего добра не уступал. Он и на жену смотрел как на собственное, ревностно оберегаемое добро. Гаухар была женственна, привлекательна, многие мужчины заглядывались на неё. Джагфар враждебно хмурился, перехватывая эти взгляды. Перед женитьбой он вызнал всех молодых людей, интересовавшихся Гаухар, и, действуя очень тонко, изобретательно, сумел устранить со своего пути возможных соперников. Ни сами незадачливые поклонники, ни Гаухар так и не узнали, что за странные и таинственные причины разъединили их. А после женитьбы Джагфар стал задумываться над тем, как понадёжнее запрятать свой драгоценный камушек. Это была щекотливая и очень трудная задача. Ведь до того, как Джагфар крепко встал на ноги, он сам был заинтересован в том, чтобы Гаухар работала. А позже Гаухар уже ни за какие блага не хотела расставаться со школой. Джагфар отлично понимал: действовать нажимом в данном случае никак невозможно – могут так осадить, и прежде всего сама Гаухар, что, пожалуй, сядешь на мель. Надо действовать ещё более осторожно и умно, чем он действовал раньше, добиваясь завоевания Гаухар.

Может быть, Джагфар и придумал бы что-нибудь действенное, если бы не этот печальный случай с Юлдашем. Положение Гаухар было сложным, ответственным. Конечно, она ничуточки не повинна в происшедшем. Но если бы именно сейчас она под влиянием Джагфара покинула школу или хотя бы осталась равнодушной к гибели своего ученика, чего бы только не наговорили досужие языки! Досталось бы и учителям, которые совсем не смотрят за поведением школьников на улице, а как случилась по их вине беда, они торопятся сбежать из школы. Разве это порядки!

Джагфар согласен: с безвременной и столь ужасной смертью ребёнка, рождённого и для счастливой жизни, и, возможно, для больших дел, очень тяжело примириться не только родителям, но и коллективу преподавателей, в особенности Гаухар. Как-никак, она не может превозмочь чувства своей ответственности. Но если рассуждать здраво, что тут поделаешь? Не разбивать же голову о камень. В жизни бывает всякое. Тут поможет единственный врач – время. Как ни тяжело, надо терпеть, минуют эти чёрные дни. Джагфар старался втолковать Гаухар свои доводы, облегчить её страдания. Он был очень внимателен к ней, ни при каких обстоятельствах не говорил ничего обидного. Он связался со следователем, который вёл дело. Было установлено: мальчик погиб далеко от школы, вечером. Шофёра винить нельзя: он не мог видеть, что делается у него на прицепе. Выслушав рассказ Джагфара о переживаниях Гаухар, следователь и тот посоветовал:

– Слов нет, тяжёлый случай. Но ваша обязанность, Маулиханов, убедить Гаухар-ханум, чтоб не падала духом. Ведь на руках у неё тридцать пять учеников, надо и о них подумать.

Всё же, как ни суди, сейчас и думать нельзя об уходе Гаухар из школы. Надобно и Джагфару терпеть, дождаться более спокойного времени. Самое главное – не раздражаться, не выходить из себя, видя печальную, замкнутую в своём горе Гаухар. Успокаивая себя, он рассуждал: «Если бы женщина временами не проявляла слабости, она не была бы женщиной».

Желая как-то развлечь Гаухар, он предложил ей съездить на дачу:

– Нынче выходной, сядем в машину, не успеем оглянуться – уже там. Нагуляемся досыта в лесу.

Зная, как Гаухар любит лес с его поздними осенними красками и загадочно притихшие берега реки, Джагфар не сомневался, что жена примет это разумное предложение. Её неожиданный отказ по-настоящему расстроил и огорчил его. Но он и в этом случае проявил завидную выдержку, спокойно сказал:

– Воля твоя… Я хотел только, чтобы тебе было лучше. Природа ведь успокаивает. Говорят, люди искусства особенно чувствуют это благотворное влияние природы.

Гаухар взглянула на мужа с благодарностью, но от поездки всё же отказалась. Каждое лишнее движение словно бы усиливало душевную её боль. Это хорошо, что в такие тяжёлые дни муж находит силы сохранять внешнее спокойствие, заботиться о ней. Гаухар больше всего хочется сейчас покоя. Муж не настаивает на прогулке, – значит, им не о чем спорить. Гаухар довольна, что близкий человек без лишних слов понимает её.

Гаухар часто смотрела на неоконченный портрет Юлдаша (некоторые свои зарисовки она привезла на городскую квартиру). «О чём она сейчас думает? – старался разгадать Джагфар. – Может быть, теперь, когда мальчика не стало на свете, усилилось её желание поскорее закончить портрет? В её представлении это был бы своего рода памятник Юлдашу. И родители ребёнка, и школьный коллектив поняли бы её и по достоинству оценили этот труд. У Гаухар полегчало бы на душе. Не завести ли с ней разговор об этом? – подумал Джагфар. Но сейчас же возразил себе: – Нет, не следует, нельзя. Если у неё есть такое намерение, пусть выскажет сама, а я одобрю, поддержу. Так будет деликатней. Подскажи эту идею кто-то другой – Гаухар вдруг расстроится из-за своей недогадливости, помрачнеет ещё больше и, пожалуй, не найдёт сил взяться за портрет». Рассуждениям Джагфара нельзя отказать в тонкости, и порой трудно было понять, расчёт руководит им или искреннее сочувствие жене.

В выходной день, под вечер, на городскую квартиру неожиданно позвонил Исрафил Дидаров. Заговорил было о каких-то пустяках. Но Джагфар, обрадованный звонком, прервал:

– Знаешь что? Заходи к нам. Посидим, потолкуем.

– Стоит ли? Может быть, Гаухар-ханум сейчас не до гостей?

– Почему же? Думаю, ей будет приятно. Она отвлечётся, повеселеет.

Гаухар слышала этот разговор и не проявила особой радости от предстоящей встречи с Дидаровым. Молча ушла на кухню, чтобы приготовить чай.

Вскоре явился Исрафил. Шляпу он снял ещё на лестнице и пальто расстегнул, должно быть, трудновато ему подниматься на третий этаж – одышка мешает. Сегодня как-то больше заметны у него и седина в волосах, и пополневший живот. Будь Исрафил повыше ростом, пожалуй, не бросалась бы в глаза эта обозначившаяся полнота, да вот рост маловат. И всё же Дидарову не откажешь ни в своего рода элегантности, ни в живости манер. Не скажешь, что Исрафил небрежно одевается, жена присматривает за ним, а он умеет оберегать свежесть только что выглаженного костюма. Речь его безукоризненно ясна и сопровождается отработанной жестикуляцией.

Гаухар нередко замечает и другое: её муж Джагфар внутренне как бы любуется Исрафилом, старается походить на него и предупредительным отношением к людям, и готовностью поддержать разговор на любую тему. Джагфар в меру и умело шутит, любит смешить других, да и сам непрочь посмеяться, – кажется, и это в какой-то мере идёт от Исрафила. Впрочем, в присутствии Дидарова он держится настороже, редко обнаруживает склонность к явному подражанию приятелю, – дескать, у меня есть своя голова, которая живёт собственным умом.

Если смотреть внимательно, – а Гаухар не лишена наблюдательности, – можно заметить, что Джагфар кое-что перенимает и от человека, которого он называет то «финансистом», то «очкариком»: после какой-либо удачи на работе в манерах Джагфара вдруг появляется та же важность, некая медлительность. А если обобщить наблюдения, то можно безошибочно заключить: Джагфар склонен подражать людям, способным в какой-то мере влиять на других. Но Гаухар не вдаётся в подобные обобщения, ей и неприятно это, и обидно за мужа, за себя.