– Джагфар, – как можно спокойнее и мягче начала она, – дальше так нельзя. Нам всё же надо объясниться…
– Опять ты за ту же песню? Не хочу слушать!
Даже эти пренебрежительные слова обрадовали Гаухар: главное – Джагфар вступил в разговор, ответил!
– Послушай, – в том же сердечном тоне продолжала Гаухар, – это очень жестоко – таить в сердце злобу против близкого человека, обвинять его в самом бесчестном. Переносить это невозможно.
Джагфар пожал плечами.
– Надо было раньше думать о последствиях. Теперь уже поздно взывать к жалости.
– Неужели ты всё ещё веришь, что я виновата перед тобой?! – воскликнула Гаухар. – Да ты поймёшь, наконец, как это низко?!
– И понимать не хочу. А вот тебе пора понять, что мы уже отрезанные ломти.
– Джагфар, как у тебя повернулся язык сказать такое?!
– Что знаю, то и говорю. И прошу – больше не беспокой меня.
– Слушай, я ведь вынуждена буду у кого-то просить защиты от клеветы.
– Это твоё дело.
– Ну, хоть скажи прямо: в чём я всё же виновата? Из твоих намёков можно понять, будто я тебе изменила. Где? Когда? С кем? Если ты имеешь в виду Билала, так я в своё время всё рассказала тебе о его неудачных ухаживаниях. Допустим, он всё ещё не забыл свою мальчишескую глупость, так разве я виновата в этом? Я ещё раз резко напомнила ему, что замужем, и потребовала категорически, чтобы он оставил меня в покое…
– Не трать, пожалуйста, красивые слова, я всё равно не верю тебе.
– Ты думаешь, что я неисправимая лгунья?
– Ладно, хватит слов, я устал слушать. Я ведь не требую у тебя отчёта. Что сделала, то сделала. Вот и всё.
– Нет, Джагфар, клянусь – нет! Нас кто-то ссорит. Я ни капельки не виновата.
– Я это уже слышал.
– Постой, ведь это… Нет, нет!..
Она порывисто встала со стула, словно хотела удержать Джагфара. Но он уже вышел из комнаты.
У Гаухар стучало в висках, перед глазами плыли красные круги. Она и раньше тяжело переживала даже пустяковую размолвку, а теперь уже не пустяк, дело идёт к полному разрыву. Значит, Джагфару не только не нужен мир в семье, но и семья не нужна. Он хочет избавиться от жены. Это так страшно, будто глухой ночью остаёшься одна в лесу.
Гаухар даже покачнуло. Она еле удержалась на ногах. Подошла к раскрытому окну глотнуть воздуха. На улице шумно, людно: мчатся машины, слышны голоса, смех. Вот парень и девушка – они прошли, держась за руки, прижимаясь плечом друг к другу. Им, наверно, хорошо, радостно. Когда-то и у Гаухар были такие прогулки. Неужели ей дано столь короткое счастье? Что надо сделать, дабы продлить его? Говорят, за счастье нужно бороться. Может, это всего лишь слова? Ведь она, Гаухар, пыталась по-своему бороться. А что получилось? Нет, пора прийти к какому-то одному решению. Хватит тайно страдать, биться головой о стенку. Хоть и стыдно, а придётся вынести на люди своё горе. Человек не должен оставаться одиноким в беде. Это может кончиться очень плохо.
Если к кому и следует обратиться за сочувствием, кто способен понять её – это Рахима-апа и Галимджан-абы. И, пожалуй, ещё Шариф Гильманович. Он – уже на самый крайний случай. Он, конечно, внимательно выслушает, даст хороший совет. Но Гаухар никогда не была у него дома, не знает его семью. А в школе вряд ли удастся поговорить наедине, да ещё, чего доброго, повстречаешь Фаягуль. Самое верное – пойти к Рахиме-апа и Галимджану-абы. Они относятся к Гаухар как к родной дочери. Рахима – учительница, значит, можно надеяться на её тактичность и проницательность. То же и Галимджан-абы: он был на партработе, перед его глазами прошли судьбы сотен людей, он-то уж знает цену человеческой беды.
На следующий вечер Гаухар направилась к своим старым друзьям. О дочерях Рахимы она как-то забыла, вспомнила, уже поднимаясь по лестнице. Смутилась было – девушки взрослые, удобно ли при них так откровенничать, – но передумывать было уже поздно. Она нерешительно нажала кнопку звонка. Дверь открыла Рахима-апа. Не успели как следует поздороваться, из комнаты вышел и Галимджан-абы.
– Ты на себя не похожа, Гаухар! – тревожно воскликнула Рахима-апа, как только они сели на диван. – Что случилось? Дома-то у тебя всё хорошо?
Гаухар настороженно посмотрела на открытую дверь соседней комнаты.
– Никого нет, – успокоил Галимджан-абы, – девушки наши на экскурсию уехали.
Гаухар молча кивнула. Впрочем, если бы сёстры и оказались дома, всё равно Гаухар не выдержала бы. Горло у неё сдавило клещами. Она разрыдалась. С большим трудом её успокоили. Сделав нечеловеческое усилие над собой, она сбивчиво, прерывисто начала рассказывать о своей беде. Это было мучительно – всё заново переживать на людях, хотя и близких. Но что поделаешь, ведь молчание ещё более тягостно.
Выслушав эту исповедь, Рахима и Галимджан какое-то время выжидали, пока Гаухар хоть немного успокоится. Оба они до сих пор считали, что Гаухар счастлива с мужем, ведь она не раз уверяла их в этом. И вдруг такая неожиданность… Не укладывалось в голове: как могло случиться такое? К тому же Гаухар в рассказе своём ничем не порочила мужа, только жаловалась на необоснованную и оскорбительную ревность его, на то, как груб он в своих обвинениях. Она умолчала и об Исрафиле Дидарове, и о Фаягуль. Что она могла бы сказать о них? Подозревает, что Дидаров дурно влияет на Джагфара, а Фаягуль как-то связана с ним. Но никаких фактов у Гаухар нет. Зачем же ей клеветать на людей?
Ни Рахима, ни Галимджан не вызывали её на крайние откровенности. Главное сейчас – помочь Гаухар взять себя в руки. А там они сообща придумают, что надо делать. Им ясно главное: острый разлад между мужем и женой зашёл слишком далеко, затянулся.
Гаухар спросила Галимджана, не возьмёт ли он на себя труд сходить для начала на работу к Джагфару, посоветоваться в парткоме. Она сама пошла бы, но чувствует, что у неё не хватит сил – ужасно совестно. Она не собирается затевать какое-либо дело против Джагфара. Пусть в парткоме поговорят с ним и выяснят, бесповоротно ли он решил порвать с женой.
Галимджан отозвался сочувственно. Что ж, он согласен потолковать с секретарём парткома. Может быть, удастся помирить супругов. Ведь разрушить семью легко, а вот скрепить её потом ой до чего трудно! И Рахима, и Галимджан уверены в невиновности Гаухар, они знают её с детства, она неспособна на что-либо дурное. Возможно, и Джагфар не так уж безнадёжен. Скорее всего произошло какое-то серьёзное недоразумение, разобраться в нём самостоятельно муж и жена не в силах. Оба погорячились, наговорили друг другу лишнего – иной раз это случается с молодыми людьми.
Но, подумав, Галимджан-абы несколько изменил своё первоначальное намерение, счёл более разумным сначала поговорить откровенно на дому с самим Джагфаром, и если уж не удастся переубедить его, тогда пойти в партком.
Выбрав субботний день, Галимджан-абы явился к Маулихановым. Джагфар давненько знал старика, но, как говорится, пить чай за одним столом им до сих пор не доводилось.
И вот сидят они друг против друга. Джагфар чувствует себя неловко: не вовремя пожаловал гость. А Галимджан не торопится объявить, с какой цепью пришёл. Поддерживая разговор о том о сём, он исподтишка наблюдал за супругами. Да, кажется, глубокий разлад у них: смотрят в разные стороны, ни словом не обмолвились между собой. Чтобы как-то сгладить неловкость, Гаухар отлучилась на кухню приготовить чай.
После первой чашки горячего доброго напитка Галимджан повёл разговор.
– Да вы что, или крепко поссорились? – обратился он к супругам. – Не улыбнётесь, слова доброго не скажете друг другу. Не годится так. Что случилось? Чего не поделили?
Ни хозяин, ни хозяйка не отозвались.
– Долго будем в молчанку играть? – не отступал Галимджан. – Я давненько знаю вас обоих, не замечал, чтобы между вами пробегала чёрная кошка. Перестаньте дуться, ребята! Жизнь не так уж плоха, особенно весной. Не надо портить её глупыми недоразумениями. Ну, признавайтесь, что случилось?! Давайте же ваши руки! Ну-ка, Гаухар, дай сюда ладонь. Вот так, молодец! А теперь ты, Джагфар! Ну, чего медлишь?
