«И еще сколь учинит! – мысленно рассудил, внимая, Веденей, точно осведомленный о радикальных намерениях Горазда и доподлинно ведавший о бесовщине внутри того, да и криминальном прошлом оного.

– Ты же, баяли мне сведущие, привержен ему, и близкое знакомство водишь, – продолжил нелегал от ромейского Центра разъяснение, спровоцированное им же. – Неровен час, надавит он на приязнь к нему от твоего ничем не запятнанного сердца, а дале вовлечет в самое черное. Зачем же тебе, самому благонамеренному во всем городище, отвечать за мерзкие его проказы, противные Стрибогу, неся с ним равную ответственность, аки ближний? А ведь не спрятаться от кары за злодеяния! Достанут и в Булгаре!

– Отнюдь не ближний я! Не вовлекусь! – живо возразил самый благонамеренный.

– Невероятно рад тому! – воскликнул меняла, изображая восторг. – Ведь отныне точно уверовал я: достойным будет пригласить тя взять попечительство над ладьями, коих, увы, уж лишились злосчастный Горазд, а ним и Благослав – знакомец твой не из дальних…

– Попечительство? О чем ты?

– А ты и не вем? Позор мне! – изобразил недоумение скрытный засланец из зарубежья. – Я-то уверен был, что веду речь с осведомленным. Прости мя за невольную оплошку! И наново поспешим провожаться, ибо явно не созрел ты – не по своей вине, для принятия решения, возносящего тя к вершинам …

И заглотил Веденей крючок любопытства, наживленный умыслом, враждебным любому благочестию! Поелику незамедлительно справился он, в чем попечительство то.

– Не открою, допрежь не принесешь клятву высшей секретности о неразглашении, иначе не токмо моя глава слетит с плеч, а и твоя, – поставил условие подлый меняла.

И охотно исполнил Веденей то обусловленное ему, сознавая, что любая клятва, даже высшей секретности, тем и хороша, что составляет некий товар особливого свойства, подлежащий – при случае, продаже на особо выгодных условиях, сродни овеществленным товарам.

Вслед разом узнал, что некая группа достойнейших, включавшая не токмо аборигенов, а и вполне освоившихся пришлых – отнюдь не из тех, кто «сами мы люди не местные», беззастенчиво раздаивающих простодушных, обращаясь за неотложным вспомоществованием по случаю стихийного, якобы, пожара (наводнения, ограбления, скоропостижной кончины самых близких, коих похоронить не на что, неминучей кончины с голодухи несчастной собачки, ежели срочно не накормить ея, и хронического паралича ножек у дитяти, а оно непременно сменится аналогично обезноженным того же возраста, и по выходе из подземного перехода резво зашагает), озаботилась дальнейшей судьбой малой торговой эскадры, бывшей допрежь в совместном владении старшего компаньона Горазда и младшего компаньона Благослава. Поелику их ладьи, возвращаясь загруженными из Булгарии, обеспечивали стабильную занятость труженикам на пристани и шустрым перекупщикам.

И возникло опасение: не перехватят ли выгодную для городища водную грузоперевозку, а с ней и фрахт, чуждые булгары, заняв опустевшую нишу – в явный урон коренным и укоренившимся жителям сего городища, портового? Однако упомянутые достойнейшие, а не пришло еще время назвать имена, ведь лютые у них конкуренты – одно слово, волчары, полагают срочным: выкупить суда той эскадры, дополнить новыми и передать непосредственное управление приглашенным младым из самых даровитых и дельных; самим же остаться в тени, получая половину с будущих прибылей. Понятно, что тем младым, коим достанется иная половина, неплохо бы наперед навсегда избавиться от небезопасных для них Горазда и Благослава, понеже невмочь исключить, что завербуют их конкуренты и выведают все коммерческие тайны!

– И открою тебе, отныне обрученному с клятвой высшей секретности, за разглашение коей надлежит смерть в страшных муках, что во главе тех молодых наметили поставить тя, ибо самый ты даровитый из даровитых и самый дельный из дельных! – завершил Глот, урожденный Дорофей из ромейской Деметриады, грек по отцу, велезегит по матери и тайный христианин по исповеданию, пребывающий в качестве резидента в бассейнах Оки и Прони под личиной примерного вятича и ревнителя поклонения Стрибогу.

– Достоин ли я? – изобразил скромность самый даровитый и дельный, с недоверием восприняв озвученные посулы, а не в силах постигнуть, чего исподволь добивается меняла. Ведь не был Веденей легко управляемым извне лохом – тут бывалый Глот вельми ошибся. И понапрасну решил он привлечь к исполнению задуманных злодейств именно того, за кем приступал охотиться герой Молчан. Понеже, вследствие той неразумности, кармические колеса причинно-следственного ряда сделали оборот от «не нашего» резидента в направлении славного ловчего, одновременно и нештатного сотрудника «наших» органов, предопределяя неизбежный конфликт интересов, аще не сумеют договориться…

– Достоин, и неоспоримо! Многие тебе лета во главе судоходства до Булгара и обратно! – воскликнул махровый искуситель, наметивший кончину Веденея, едва тот устранит Горазда и Благослава, и решив наново прибегнуть к методике, упокоившей изменившего Горазду Елагу, коему Глот посулил – пред чаркой с отравленной мальвазией: «Далеко пойдешь с таковыми дарованиями!». И добавил:

– Назавтра убываю по неотложным делам на брега Прони. Вернусь дней чрез десять, не ране. Ты же за сей срок обдумай насчет тех двоих, неугодных Стрибогу, зане опозорили честную славу всего нашего городища. Вельми опасно – особливо для тя, и впредь терпеть их на этом свете. Зажились! А договорим по моему возвращению…

На том и расстались они, тая разные умыслы. Ибо напутствие менялы зело впечатлило Веденея, ощутившего угрозу самому себе. Ведь ему, по сути, предлагалось свершить двойное злодеяние, получив вместо задатка ничем не подкрепленное обещание главенства в чужой затее, отнюдь не гарантировавшей реальную выгоду, вельми смахивая на «разводку».

Не бая уже о том, что по упокоению Горазда и Стрибога он мигом оказывался «лишним звеном» и ненужным свидетелем, подлежащим профилактической «зачистке» навек.

«Сколь мерзостен сей! Нет в нем в душевности! Подталкивать мя упокоить старшего друга и наставника моими же руце, будто не бывает иных, что может быть гаже?! – с возмущением вывел он.

И тут же приступил размышлять: открыть, либо не открыть Горазду черную задумку Глота, и что выгоднее самому? Ведь ясно, что Горазд тут же вознамерится отправить менялу, а заодно и Благослава, на собеседование к Стрибогу, дабы не оказаться там первому, и призовет в пособники его, Веденея в сем городище, ибо вдвоем куда сподручней.

Однако у Глота – немалые связи среди преуспевающих жителей городища, преждевременная кончина его наверняка вызовет толки и начнется расследование. Не пришлось бы дале спешно удариться в драп!

Былому Гамаюну нечего терять, опричь свободного пользования отхожим местом на заднем дворе бывшего своего дома. А ему отнюдь не улыбается остаться без недвижимости и бизнеса, став взамен фигурантом криминального розыска!

«Упокою Горазда, буду убиен вслед. Не упокою, все одно достанут мя Глот и иже с ним! А упокоив Глота и дернув в бега, враз обнищаю… Эх, сыскать бы средство разом избавиться и от Горазда, и от Глота, вернувшись дале к благости с прелестницами на ложе и утками в пруду!» – возмечтал былой романтик разбоя, а ныне презревший прежние идеалы обыватель, весь в трясине мещанского уюта, ибо материальное благополучие, достигнутое собственными трудами, пущай и злодейскими, нередко вельми способствует утрате прежней тяги к подвигам…

VI

– Выслушал я со всевозможной терпеливостью, ни разу не встряв, прерывая. Оцени и возблагодари мя! – приступил издалека первый чин внутреннего сыска Земли вятичей…

«Возблагодарить? Даже и не помыслю! К сути переходи, к сути! Не тяни!» – мысленно поторопил нетерпеливый Вершило косвенного своего родича.

И словно поддавшись тому понуканию, Твердило не стал тянуть:

… – Касаемо же твоей просьбы, выскажу: рад бы, а не осилю! С горечью в душе – уклонюсь…

– С чего бы сие?! Дело ведь пустяковое! – всколыхнулся Вершило.