И на экстренно созванном вслед совете капитанов – неформальном, однако влиятельном, прошедшем в накаленной обстановке и едва не завершившимся кровопролитием, было принято – большинством голосов, кардинальное решение. А именно: воздержаться от наступательных действий, доколе сия армада не восстановит прежнюю численность и боеспособность – путем накапливания сил, дополнительных тренировок личного состава и основательного ремонта четырех галер, корпуса коих претерпели от неверных, исповедавших недостойное христианство. Асадулла, и Бахрам были в числе тех, кто поддержал сие. Что до отступников от генеральной линии во главе с двоюродными братьями Халимом и Юнусом, не пожелавших пребывать в бездействии на неопределенный срок, они – в назидание иным диссидентам, еще не проявившимся, однако потенциально возможным, были преданы солидарной анафеме большинства.

Предыстория той при началась при поступлении из Константинополя совершенно секретной информации особливой важности. Доверенный источник, являвшийся отнюдь не первый год старшим специалистом отдела оформления отхода судов из порта Авидос, уведомил, что формируется караван для отправления из Авидоса на Родос. Причем, без сопровождения кораблей ВМФ империи! А ни одна пиратская армада, будь в ней хоть двадесять галер, ни за что не рискнула бы напасть на караван, сопровождаемый даже одним высокопалубным дромоном, ибо сии корабли, имея сифонофоры, устроенные в виде бронзовых чудищ с поворотным механизмом и разинутыми пастями, откуда изрыгался смертоносный «греческий огонь», горевший даже на воде, и не было спасения экипажам, наводили ужас на всех противников ромеев на море.

А помимо того, дромоны ударного класса, управляемые сразу двумя кормчими – кивернетами, были оснащены башнями со стреляющими из них лучниками, катапультами, метающими дротики и кувшины с зажигательной смесью, и баллистами мощного боя, посылавшими камни и каменные ядра. На каждом из сих кораблей та сотня гребцов, что располагались на верхнем ярусе по двое на весло (полсотни иных гребли на нижнем ярусе – по одному на весло) была обучена навыкам абордажных схваток, вооружена мечами с копьями и имела доспехи; на борту пребывал и отменно подготовленный отряд морской пехоты – числом от полусотни до седьмидесяти, незаменимый и при десантах.

Однако информатор, именем Агафон, обозначавшем «добродетельный», «благородный», коренной ромей из греков в возрасте, близком уже к преклонному, заверил в своем донесении, переданном через связника вожаку той пиратской флотилии Маджиду, что все действующие дромоны ударного класса с изрядным сроком службы, а новых не строили уж шестьнадесять лет, проходят плановый ремонт – для восстановления их боеготовности, на верфи главного военного порта Эсартисис, понеже тому способствует нынешняя слабость ВМФ Халифата, предопределяющая отсутствие прямых и явных угроз. К тому же, удалось ему, Агафону, предотвратить сопровождение каравана двумя памфилами высокой боевой готовности. И нечего опасаться!

И не мог не поверить Маджид добродетельному и благородному Агафону с безукоризненным послужным списком и образцовой биографией, не хуже, чем, например, у ставших известными девять с лишним веков спустя полковника ГРУ Пеньковского, генерала ГРУ Полякова, полковника внешней разведки Гордиевского, Героя Советского Союза Кулака из того же ведомства и секретаря парткома Краснознаменного института КГБ СССР (прежде – Высшая школа разведки, «школа 101») полковника Пигузова, имевшего прямой доступ ко всем личным делам выпускников, а расстреляли лишь троих из них.

Никогда не был причастен он к боевым походам, ни разу не нес вахту и вообще не выходил в море, страдая непереносимостью даже самой малой качки. Зато являлся вельми успешным по части финансового обеспечения и ревизий в трех военных портах поочередно, подворовывая аккуратно – не зарываясь, и неизменно делясь с начальствующими, что вельми ценили те!

С полной выслугой лет он вышел в отставку, получив в пожалование земельный участок в трех днях пешего хода от Константинополя. И полный еще сил, заступил на трудовую вахту в порту, расположенном на малоазийском берегу самого узкого месте пролива Геллеспонт, именуемого ныне Дарданеллами.

Увы! – душевно ранили его, отказав зачислить в столичное Главное имперское управление морских перевозок, пообещав лишь, что вспомнят о нем, аще откроется вакансия. А вслед огорчили и в отделе кадров того Авидоса, указав, что все «хлебные» должности по части финансового обеспечения расписаны на поколения вперед – незачем и мечтать! И пришлось согласиться на место с куда меньшими возможностями для инициативного обогащения, помимо жалованья…

Именно в оный портовый центр безуспешно попытался завлечь Молчана на многолетнее спецзадание его старший родич Путята, а аколуф, начальник Варанги, предложил Нечаю – по его изгнанию из рядов варяжской гвардии, место на тамошней таможне.

Напомним, что Авидос, занимал (и с изрядным отрывом!) первое место во всей империи по числу лупанаров на душу населения. И справедливо утверждал бывалый Путята, лукаво искушая своего младшего родича: «Авиденки – первейшие распутницы во всей Ромейской державе, поелику оттачивают свое мастерство каждодневно и еженощно, обслуживая команды всех прибывающих в Авидос судов, а берут, к чести их, недорого…».

К безусловной чести Агафона, он вступил в конспиративную связь со скрытником от арабских пиратов отнюдь не из-за избыточно затратных плотских вожделений, ибо, временно оставив жену-сверстницу для проживания по столичному адресу, скареден был при расчетах за внебрачный разврат, чреватый и скорым обращениям к лекарям. А задарма ему отказывали даже самые изношенные из самых демпинговых нумеров с удобствами через дорогу, ибо, потраченный годами, еще и вельми пузат, не являлся он красавцем и в дальней младости, вовсе не удался могутными статями, и не таковым мечтать о бескорыстной взаимности! Да и сроду не был он завзятым любострастником.

Добавим, что с подозрением относился к игре в кости. А хмельное потреблял чрез край лишь на дармовщину, аналогично и с чревоугодием.

Что же изничтожило в нем верность ромейской Отчизне и неукоснительному исполнению служебному долгу? Почто опозорил высокое звание отставника? Ужели был сбит с истинного пути жаждой подлой корысти за презренные изменнические услуги?

Вторичной была та жажда! А первопричиной стала горчайшая обида…

V

… – Верю: уже догадался ты, зачем приглашал тя, и разом внял. Пора провожаться, ведь главное высказано во всей полноте; дале – решать тебе! Помыслив и сам сообразишь, что предпринять, а надобно б тебе согласиться – завершил коварный нелегал, не сомневаясь, что Веденей ни о чем не догадался, ибо попросту невозможно сие, ничего не сообразит – по той же причине, и непременно полюбопытствует, весь в недоумении.

Он и не удержался:

– Не возьму в толк, на что намекаешь ты, и с чем соглашаться?

Хозяин меняльной лавки вельми опасался предстоящей разборки Горазда и Благослава (не ведая, что по рождению именовались они Жихорем и Званом, а впредь – на стезе злодейств, носили иные прозвания), ибо последний мог – при жестком выведывании с применением силового воздействия, поведать первому имя своего кредитора; вслед и тот расколется, выдав своего подельника.

А ежели заговорит и оный, для Горазда-мстителя откроется прямой выход на самого Глота. И не оказалось бы дальнейшее зело огорчительным!

По всему выходило: не обойтись без радикальных мер, и надежнее всего, исполненных кем-то из тех, кто близок был и Горазду, и Благославу. И невозможно подобрать лучшую кандидатуру, нежели оный Веденей – по экспертной оценке Глота, малоумный и податливый для управления извне. Посему подлый резидент в благостной личине, а все «не наши» резиденты, ясное дело, изначальные подлецы, приступил, будто бы, к вразумлению:

– Рассуди сам. С виду сей разорившийся – благонамерен. А что у него внутри, да и в прошлом, ведомо одному Стрибогу! Вдруг сущая бесовщина? Заметь: с переменой обстоятельств – с благополучных на скорбные, меняемся и мы, достойные дотоле вятичи. И есть повод опасаться, что переменится Горазд к худшему! А и учинит разборки всем, кого сочтет обидчиками…