Долгое время это было фантазией: что к нашим берегам причалят корабли из Далекого края. Теперь былая мечта казалась кошмаром. Они придут к нам, а их мир сгорит.

— Но с чего бы твоим согражданам так не терпелось сюда явиться? — спросила я.

Палома потупилась и покачала головой.

— Вы полагали, что мы сможем вам помочь. Отчасти вы правы — многие наши знания и умения могли бы вам пригодиться. Но у нас не рай на земле, а куча своих бед. Эпидемии каждый год. Бандиты, которые грабят селян на отдаленных островах. Пираты на море. Неурожаи, особенно на островах, близких к зоне поражения. — Она подняла на меня глаза. — Ты правда думала, что мы год за годом посылали разведывательные корабли, потому что хотим помочь вам? — Помолчав, она тихо добавила: — Мы надеялись, что у вас есть ответы, которых нет у нас. Мы сами ищем помощи.

Зои фыркнула:

— Если ищешь помощи, могла бы не утруждаться таким долгим путешествием в нашу сторону. Для Далекого края здесь нет ничего, кроме беды.

— Перестань уже называть мою родину Далеким краем! — заорала Палома. — Заруби себе на носу — Независимые острова! И это вовсе не та страна, которую вы себе напридумывали. Речь идет о настоящих людях, кого я знала всю жизнь: о моих родителях, сестренках, моих друзьях. И о многих-многих других. О миллионе человек. А вы говорите, что они все сгорят из-за того, что мы можем вам предложить. Вместо дружбы и сотрудничества по нам снова жахнут бомбой. — Она резко вдохнула. — Моя страна не имеет ничего общего с вашим Далеким краем. Она не вымышленная, а реальная. И там живут реальные люди.

Такова правда: после всех наших надежд и мечтаний оказалось, что Далекого края не существует. Нет такого места, где, как рисовало воображение, жизнь легка и приятна и есть ответы на все наши вопросы, только руку протяни. Вместо страны фантазий мы нашли Независимые острова, суровые земли, где выживание дается тяжкими усилиями. И эти земли могут уничтожить до того, как кто-либо из нас вообще их увидит.

Я посмотрела на Палому. Она щурилась от ветра, который задувал волосы ей в глаза. Блеклые ресницы словно запорошило снегом. Она стояла, скрестив руки и теребя пальцами рукава.

Я думала о ней, как о воплощении целой страны, приписывала ей способность изменить что угодно. Но глядя, как она ежится на ветру, я вдруг поняла, что передо мной просто напуганная девушка, оторванная от дома.

Вечером у костра, когда все мы успокоились, Палома снова начала рассказывать о Далеком крае. В смысле, о Независимых островах. Она описывала диковинных моржей — огромных морских зверей, на которых охотились из-за толстой прослойки подкожного жира. Мол, они шустрые в воде, но жутко неповоротливы на суше. Палома взяла палочку и нарисовала на песчаной земле нечто длинное, толстое, с усами и плавниками.

— Они и в жизни выглядят забавно, — усмехнулась она, — даже без моих каляк.

Затем стерла рисунок протезом.

Палома рассказывала и про других животных: оленей — похожих на коров, но с большими ветвистыми рогами, белоснежных песцов и альбатросов, таких огромных птиц, что размах их крыльев длиною с лодку.

— Считается, что альбатросы приносят неудачу, — понизила голос Палома, — но я не знаю, почему. Мне нравится за ними наблюдать, когда они возвращаются после зимовки на Южном архипелаге.

Я посмотрела в пустое ночное небо, затянутое серыми тучами. После того как орущие чайки остались на побережье, единственными птицами, которых мы видели по пути, были вороны с их черными клювами и равнодушными глазами. Возможно, до взрыва альбатросы летали и здесь.

Рассказы Паломы открывали нам новый мир — ждущий и манящий. Она спешила нам о нем поведать, наклоняясь к костру и часто сыпля словами, а мы спешили услышать. Мне хотелось вцепиться в каждое слово, убрать за пазуху. Очень жаль, что под рукой не было бумаги и чернил, чтобы все это записать. Меня не оставляло чувство, что рассказы Паломы — это последнее свидетельство, перечисление всего, что она рискует потерять.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Я думала, что общие для всех провидцев видения, в которых буйствует всепожирающий огонь, не могут стать хуже. Но по мере того как от Паломы я узнавала все больше и больше о Независимых островах, мои кошмары приобретали новый пугающий окрас.

Палома знала, кто я такая. Знала еще до нашей встречи; должно быть, Зои успела ей рассказать, что я провидица, и что это означает. Но одно дело знать понаслышке, а другое — своими глазами пронаблюдать, что происходит, когда меня посещает видение.

Это случилось в первую же ночь на берегу. Мы сидели вокруг костра, разложив на песке бумаги, и Палома показывала нам карту Независимых островов. Архипелаг располагался так далеко к северо-западу от нас, что наши чертежи были бесполезны. Палома положила свою карту рядом с теми, что принес Томас, а затем, чтобы обозначить расстояние, отодвинула почти на метр. Обнажившийся песок между ними — смертельно опасное море. Чтобы осмыслить, насколько далеки от нас Независимые острова, понадобятся новые карты, новый масштаб.

Палома как раз говорила, и тут мне явился взрыв: в голове вспыхнули языки пламени, а раскаленный жар остановил время. Только беспредельный огонь, больше ничего не существовало, не могло существовать.

Когда меня перестало трясти и вернулось зрение, Зои ругалась, пытаясь потушить занявшийся край карты, которую я уронила на угли. Палома молчала и, сведя брови, смотрела на меня.

Следующие несколько дней я пыталась ей объяснить, как работают видения и что я не способна читать будущее наподобие книги. Будущее недоступно, как незаполненный четкими контурами промежуток между нашими картами и картами Паломы. Мне показывались лишь фрагменты того, что еще не случилось. Во сне или бодрствуя, я не управляла видениями; они всегда являлись неожиданно, вырывая меня из настоящего и ненадолго забрасывая в будущее, которое наступит неизвестно когда. Если я спала, видения было сложно отличить от обычных снов — поди разберись, что меня всполошило: страшное предзнаменование или просто кошмар.

Порой случались полезные видения, которые предупреждали или давали подсказки, хотя очень редко четкие. Но большинство видений было о взрыве. И они стали намного ужасней после обнаружения Ковчега с его содержимым. Теперь, когда выяснилось, что Синедрион нашел взрывной механизм времен До и готовился его использовать против Далекого края, пламя в моей голове пылало все настойчивее.

Я не стала говорить Паломе, до чего видения в конце концов доводят провидцев. Лючия почти сошла с ума раньше, чем утонула; мозг Ксандера казался темной комнатой, освещенной лишь сполохами огня.

Паломе я об этом говорить не стала. Но довольно скоро ей представился случай посмотреть, как видения о взрыве лишают меня дара речи. Как языки пламени заставляют меня трястись. Как мои глаза закатываются, словно ищут в небе огонь. Я чувствовала на себе взгляд Паломы из-за прядей белых волос.

Я сама пристально следила за собой. Иногда мне казалось, что только в двух вещах я могу быть полностью уверена: во взрыве и в своем безумии. Знать бы, что наступит первым.

— Ты это видела? — спросила меня Палома, подвигаясь ближе ко мне у огня через несколько дней с начала пути. — Ты видела, как бомбят мой дом?

Невозможно было ей солгать, ведь я действительно видела огонь и рушащийся мир.

В результате отношение Паломы ко мне изменилось. Мы все говорили ей, что произойдет, если Синедрион отыщет Далекий край, но именно я видела, как горит ее родина, и поэтому не стала ее винить, когда на следующий день она решила разделить одеяло с Зои, а не со мной, и торопливо опускала глаза, встретив мой взгляд поверх костра.

Впервые я заметила происходящее между Зои и Паломой как-то утром: Зои без спроса взяла протез с земли у одеяла Паломы и помедлила, прежде чем передала хозяйке. Я чуть было не пропустила эту сцену, длившуюся с пару секунд. Обычно решительные руки Зои чуть задержались на протезе, и ее пальцы, умеющие так стремительно нанести смертельный удар, мягко сжали искусственную плоть.