Оставался самый последний шанс. Он до конца сопротивлялся и верил, что сможет справиться сам. Призрак Рудого все же нагнал Тимура и, преодолевая космические перегрузки, Тимур разыскал старого лиса.

Рудый имел поистине дьявольский талант и мог вырастить из гнилого семени золотой колос. Тимур лукавил, говоря, что ничего не знает о бывшем партнере и учителе. Отголоски подвигов Рудого докатывались и до него. Тем более, оказалось, что один из филиалов его адского бизнеса располагался в том же городе, где много лет назад обосновался сам Тимур, рассчитывая начать все с нуля и забыть о прошлом.

Это были уже не просто массажные салоны «с продолжением», а закрытые, сверхсекретные клубы «только для своих», предоставляющие состоятельным клиентам услуги по истине фантастические.

Тимур и раньше знал о странных забавах богачей, с радостью переодевающихся в бомжей и таскающихся по свалкам в поисках еды; про добровольные отсидки в тюрьмах с настоящим режимом, без всякого «блата»; даже о сафари слышал, где в качестве жертв выступали самые настоящие люди и их смерти тоже были настоящими.

Ничего из вышеперечисленного Тимура не интересовало. Его привлекало нечто иное. Рудый из сентиментальности или ностальгии по старым временам организовывал таким же тоскующим как он сам туры в прошлое.

Нет, он не изобрел машину времени, но за определенную сумму, которую даже называть вслух неприлично, мог организовать полное погружение в эпоху малиновых пиджаков и первых мобильных телефонов, называемых тогда не иначе как «сотовые».

Суть состояла в том, что так можно было будто бы отмотать годы назад, снова почувствовав себя двадцатилетним, а бонусом изнасиловать красивую девочку, которая, конечно же посвящена в происходящее, но больно ей будет по-настоящему. Кричать и сопротивляться она станет так, как было бы поймай ее и в самом деле маньяк в подворотне.

Та самая кукла без имени, которую даже можно слегка поломать при желании.

Проститутки в самых изысканных заведениях не могли изобразить жертву, как бы не старались. Где Рудый брал своих девчонок тайна за семью печатями. Однако, судя по отзывам, передаваемым шепотом и в темноте, недовольных клиентов до сих пор не было.

Способ такой ему подсказала одна из тех самых шалав с образованием. И что их только толкает на подобные подвиги? Может и не зря Тимур презирает мозгоправов, раз многие из них не смогли устроиться на нормальную работу, предпочтя зарабатывать продажей собственного тела.

– Я кастинг не прошла, – жаловалась она. – Туда девочек совсем без опыта берут, насколько поняла. Я конечно прикинулась овцой, но там все строго. Не удивлюсь, если у них на каждую шлендру картотека имеется. Это только кажется, что город большой, на самом деле все через шесть членов знакомы. Понимаешь, о чем я?

Тимур не понял, но кивнул, сосредоточенный на процессе «исцеления», который никак не срабатывал, а девка продолжила:

– Теория такая есть, – она словно забыла за что ей платили и использовала язык не по назначению. – Каждый на земле знаком друг с другом через цепочку рукопожатий. В среднем как-то подсчитали и вышло пять человек, ты – шестой. Только в моей работе не рукопожатия, а минеты.

– Хватит, – оттолкнул ее Тимур, натягивая брюки.

– Не понравилось? – Та, что секунду назад стояла на коленях обиженно поджала губы.

– А сама не заметила? Не бери в голову. Врач сказал, что явление временное, я просто проверить решил.

– Расскажешь?

Уж чего в ней было такого, что немедленно развязало язык уже самому Тимуру, неизвестно, но он вывалил все и ему даже полегчало. Немного.

Тогда-то он и узнал об «особенных» услугах.

– Мужик всем заправляет, Рудый кличка. Под шестьдесят ему уже, но до сих пор своей империей рулит. И девок поговаривают собирает как на субботник, сразу толпой. Ни одну еще не обделил.

О мужской силе Рудого Тимур знал. Об этом легенды ходили еще в приснопамятные девяностые. Проститутки из-под него едва живые выползали. Так может судьба ему послала эту болтушку? Вдруг Рудый знает какой-то секрет?

Исходя из чего, он сделал вывод будто секрет откроется и ему Тимур не анализировал, просто действовал по предлагаемым обстоятельствам и плыл по течению.

Позже, конечно, передумал, посчитав, что проститутка запудрила ему мозги, не желая возвращать деньги за плохо сделанную работу, но в итоге все же принял непростое решение попробовать.

Терять уже точно было нечего.

Инга брела вдоль набережной, слышала вокруг смех, громкие голоса, детские счастливые выкрики и не понимала, как люди могут продолжать радоваться, когда жизнь дала трещину. Неужели они не понимают насколько все ужасно и нет никакого выхода?

Почему они так себя ведут?

Ответ был простым и очевидным. Это ее жизнь сломалась, ей придется справляться с теми последствиями, что ждут их семью. Люди даже не знают о случившемся и скорее всего даже не замечают девушку с печальным лицом, едва переставляющую непослушные ноги.

Взойти на парапет отделяющий набережную от реки, встать на самый край, так, чтобы видеть собственное отражение в темной воде, а потом просто шагнуть вперед и покончить со всем.

Будет больно. Но та боль продлится какое-то время, совсем короткое и закончится разрывающейся вспышкой в груди.

Если не сделать, боль тоже будет. Но у этой боли уже нет срока давности и сколько она может продлиться никто не скажет, не даст никаких гарантий.

А голоса все звучали. Они поменяли тональность и вроде даже стали ближе. В тягучей патоке монотонного звука Инга смогла вычленить одно слово: «смотрите» Почему-то оно показалось самым важным, главнее всех прочих слов.

Инга тоже посмотрела.

Сначала в темную воду, откуда на нее уставилась растерянная девушка с бледным, особенно четко выделяющимся на почти черной поверхности, лицом, а потом и вокруг.

Голова закружилась, Инга оступилась, теряя опору. Отражение раскрыло рот в немом крике, и она зажмурила глаза, чтобы больше не смотреть. Тем более, что уже никто не призывал к этому, наступила зловещая, давящая на уши тишина.

Инга ждала боли, взрыва за грудной клеткой и вкуса речной воды во рту.

Ничего такого не случилось.

Она даже расстроилась, что умирать совсем не страшно и если прознают другие, то будут идти на смерть сознательно по любому пустяку. Хорошо, что она уже никому не расскажет.

– Да она пьяная небось! Или еще чего похуже. А тут дети, между прочим!

Голос ввинчивался в уши острым штопором. Инга хотела закрыть уши ладонями, но не смогла, руки ее не слушались. Кто-то крепко держал ее, заключив в кольцо объятий, шептал на ухо:

– Тише, уже все хорошо, – говорил мужчина, лица которого Инге так и не увидела. Она вообще не могла пошевелиться толком из-за жесткой фиксации. – Скоро приедут специалисты и помогут вам.

– Отпустите. – Не попросила, потребовала. Мужчина как-то легко поддался и разжал стальные тиски. – Я не сумасшедшая и помощь мне не нужна.

Перед глазами плясали разноцветные пятна, рассмотреть сгрудившихся вокруг зевак никак не получалось, взгляд не фокусировался.

Инга все же зажала уши и побежала.

Никто не пытался ее догнать или остановить, а она не оборачивалась, боясь рассмотреть тех, в чьих глазах предстала свихнувшейся алкоголичкой.

Она просто бежала, не разбирая пути, когда почувствовала удар в бедро: сильный, резкий, неожиданный. Кажется, ее отбросило в сторону, и, падая, она разодрала ладони об асфальт.

Глупая, ведь всего несколько минут назад была готова к страшной боли, а тут разревелась, сидя на земле и рассматривая, как ссадины наполняются кровью.

– Жива?

Снова мужской голос. Только совсем другой. Тот на набережной казался испуганным, заискивающим, будто бы виноватым. Этот же сразу давал понять, что его обладатель уверен в себе и в каждом произнесенном слове, возможно, именно поэтому экономит их теперь.

Инга уже поняла, что ее сбила машина и над ней теперь нависал тот, кто сидел за рулем. В отличии от того на набережной этот мужчина не пытался даже примерить на себя маску раскаяния. Его лаконичное «жива?» о многом говорило за своего обладателя. Ему похоже плевать на содеянное. Подумаешь какая-то курица сунулась под колеса.