Антонина Петровна заглянула ему в лицо.

– По-моему, вы начали нервничать. Вот это вам совсем ни к чему. Пойдемте, а то я не успею к шести.

Они пошли по тропинке вверх. Дорожка делала поворот через каждый десяток метров, преодолевая крутой подъем. Она шла легко, пружиня ноги в новеньких чешских кедах, локти слегка прижаты к бокам, узкие плечи плавно движутся в такт шагам. Видно, занимается спортом.

– Вы занимаетесь спортом?

– Не разговаривайте. Следите за дыханием. На три шага вдох, на пять – выдох.

Холин послушно задышал, считая шаги. Минут через пятнадцать она остановилась.

– Дайте руку.

Николай Егорович послушно протянул руку.

Антонина Петровна нащупала пульс, поднесла к глазам часики, затаила дыхание. Холин глядел ей в лицо. На совсем еще юных щеках белый пушок, розовые, слегка подкрашенные все той же серебристой помадой губы, едва заметно шевелятся в такт ударам его сердца, маленькое ушко розовеет на солнце. Ну какой это врач? Милая девчонка…

Она отпустила его руку, поправила часики, слегка нахмурилась.

– Сколько? – спросил Холин.

– Сто двадцать.

– Прилично.

– Дайте я вас послушаю.

Холин стал расстегивать бесчисленные «молнии» на своей куртке.

– Снимать не надо. Я так. Поднимите рубашку.

Он послушно расстегнул пиджак, поднял рубашку. Она сделала к нему шаг, приникла щекой к груди. Лицо Холина затопила волна волос. Волосы едва слышно пахли шампунем. Он не удержался и погладил ее по волосам. Ему показалось, что она прижалась к нему сильнее, чем надо было, чтобы слышать сердце. Николай Егорович невольно притянул ее к себе за плечи, зарылся подбородком в волосы. Несколько секунд они постояли так, потом Антонина Петровна не обидно, но решительно высвободилась.

– Сердце ничего, – сказала она. – Но все равно нельзя идти так быстро.

Холин молча заправил рубашку, застегнул куртку на все «молнии», и они двинулись дальше, теперь уже совсем медленно: Николай Егорович думал о том, что произошло, надо ли было это делать и что теперь будет дальше. Антонина Петровна, наверно, думала о том же.

На повороте она пропустила Холина вперед, достала из сумки расческу и привела в порядок свою прическу. Золотой водопад двумя потоками упал на плечи. Николай Егорович хотел поймать ее взгляд, но она старательно отводила глаза.

Холин подождал, пока Антонина Петровна положит расческу в сумку, повернулся и медленно побрел в гору. Она догнала его.

– Почему у вас такой кислый вид?

– Сколько идти до церкви? – спросил Холин.

– Половину уже прошли. Но дальше тяжелее. Вы устали?

– Нет…

– Хотите, я вас возьму под руку?

– Вот еще… Что, я уже совсем…

Но она мягко, но настойчиво продела свою руку под его локоть. Холин прижал руку, взял в ладонь ее пальцы.

– Не надо… – сказала она.

– Почему?

– Увидит еще кто…

– Здесь никого нет.

– Все равно не надо.

– Вам неприятно?

Она промолчала. Он отпустил пальцы, потом освободился от ее руки.

– Вы обиделись? – спросила она.

– Да нет…

– Обиделись.

– Ну почему же… Вовсе нет…

– Зачем все это? – голос у нее был виноватый.

– В самом деле…

– Вы как ребенок.

– Конечно. Все это придумали дети.

– Дети? – она рассмеялась. – Ну, раз дети, то можно, – Антонина Петровна протянула ему свою ладонь, он поднес ее к губам и поцеловал.

Наверху дул ветер. Церковь стояла на самой вершине горы, ее основание сразу переходило в обрыв, обрыв в пропасть. На дне пропасти лежали камни, сломанные деревья, торчали вывернутые корни – видно, здесь случались обвалы. За пропастью синел лес, за лесом тускло светилось подернутое мглой море…

Церковь была пуста. В ободранном здании гулял ветер, скрипел какими-то железными прутьями. Было холодно и неуютно. Она поежилась.

– Я замерзла. Пойдемте выпьем кофе.

– А здесь есть?

– Да. Рядом ресторан. «Шалаш».

– Я его видел снизу. Прямо около церкви. Это он?

– Он.

– Основная идея: «с милым рай и в шалаше»?

– Наверно.

Возле церкви бродили люди, задирая головы на ободранный купол, и он не решился взять ее под руку. Кто-то даже поздоровался с Антониной Петровной, и она неловко и торопливо кивнула.

Ресторан был сделан из просмоленных черных бревен в виде огромного шалаша. Из полуоткрытых дверей тянуло запахом зажаристого шашлыка, чесноком, луком, уксусом, пряными специями, глухо доносились звуки джазовой музыки.

– Вы здесь часто бываете? – спросил Холин.

– Нет. Иногда… когда…

Она не договорила.

– Когда что?

– Так… Когда гуляем поблизости.

«С кем?» – хотел спросить Николай Егорович, но сдержался. Вопрос обязательно получился бы с нотками обиды, ревности, а он не имел никакого права ни обижаться, ни ревновать.

Они вошли в ресторан, и Холин буквально остолбенел от бесшабашного веселья, царившего в «Шалаше». Ресторан состоял из двух залов: в одном танцевали под музыкальный автомат, в другом пили и ели. У входа во второй зал бойко торговал буфет: шампанское на разлив, коньяк, шоколадки, сигареты…

Возле самого окна – окна были в виде треугольника, от пола до потолка – они нашли свободный столик на два человека. Отсюда было видно море. Но море с такой большой высоты не воспринималось как море; казалось, что это опустилось на землю летнее небо, небо в знойный пыльный день над степью опустилось, загустело, обволокло гору серовато-зеленой лавой. Ни людей, ни чаек нельзя было различить. Только можно было узнать маяк, коротеньким лезвием перочинного ножика вонзившийся в лаву у самого берега, да белыми точками выделялись постройки санатория. Вокруг же, сколько хватал глаз, простирался темно-зеленый хвойный лес, похожий на слишком долго пролежавший на складе ковер. Подошла полная официантка, равнодушно-устало остановилась с блокнотом в руках, посмотрела поверх их голов.

– Что будем заказывать?

– Два кофе, – сказала Антонина Петровна. – Кофе крепкий?

– Как всегда… Средний…

– Тогда, пожалуйста, два кофе и два пирожных.

– И два шашлыка, и бутылку шампанского, – добавил Холин.

– Шампанского не надо, – поспешно сказала Антонина Петровна.

– Как же мы будем пить на брудершафт? – удивился Холин.

– А мы будем пить на брудершафт?

– По-моему, надо, – сказал Холин серьезно.

– Но вы будете пить чисто символически.

– Согласен.

Официантка продолжала смотреть поверх их голов.

– Так берете шампанское или нет? – спросила она.

– Но я не выпью целую бутылку…

– На разлив не носим, – вмешалась официантка.

– Несите целую, – сказал Холин. – Там видно будет, что с нею делать.

Официантка ушла, неторопливо переваливаясь с боку на бок.

– Итак, – сказал Николай Егорович.

– Итак… Как вы себя чувствуете?

– Отлично. Я чертовски давно не был в ресторане. Тем более вдвоем с хорошенькой девушкой.

– Спасибо за комплимент.

– Не за что. У нас ресторан похож на столовую: те же котлеты, пиво и портвейн, только в два раза дороже. Наверно, наценка за дряхлого швейцара и чахлую пальму при входе.

Официантка принесла шампанское в ведерке со льдом.

– Ого, даже лед! – восхитился Холин.

Официантка ушла, никак не отреагировав на восторг Николая Егоровича.

– Вы умеете открывать? – спросила Антонина Петровна. – Только бесшумно.

– Когда-то был великий мастер. И с выстрелом, и бесшумно, и полушумно, и с пеной, и без пены.

Пробка открылась с тихим шипением.

– Здорово, – похвалила Антонина Петровна.

Холин налил ей полный бокал, себе чуть плеснул.

– За что? – спросил Николай Егорович.

– Давайте за ваше сердце. Пусть оно еще стучит долго-долго.

– Спасибо. Когда такой тост поднимает врач… Мне можно?

– Один глоток.

Он честно отхлебнул глоток колючей холодной жидкости. Она выпила все до дна, поставила фужер на стол вверх дном.