Интернат 1964-1966гг.
Ашхабад к 1965 году уже полностью отстроили, получился уютный, весь в зелени, красивый город в центре Туркмении. Столица республики. Русских здесь проживало порядочно, почти половина. Цивилизация, асфальт, общественный транспорт, троллейбусы, свой зоопарк, несколько приличных парков. Иду в пятый класс, класс многонациональный, девушек больше, некоторые девчата уже с умопомрачительными выпуклостями на всех подобающих местах. Спорт-интернат располагался на улице Гражданской 1, в районе Третьего парка, в простонародье на Хитровке, в опасном и бандитском районе. Рядом взрослая колония, большой завод Ашнефтемаш, Каракумский канал, через широкий пешеходный мост находился красавец-вокзал. По тем временам наш интернат считался элитным, и туда так просто было не попасть. Проверив физические данные, меня зачислили в пятый класс.
Ещё в школе, в Казанджике, я был неравнодушен к нашей соседке Верочке Ля-ной. Красивая, натуральная блондинка, но, как и следовало ожидать, на меня ноль внимания. В то время благосклонность девочки надо было ещё заслужить. Или каким-то героическим поступком или хорошим поведением. А у меня, как у Мюнхгаузена, не получалось, делать героические поступки по дням и часам. Наоборот она меня почему-то люто возненавидела и все из-за её старшей сестры, которая встречалась с взрослым парнем с соседней улицы, ей было уже 15 лет, и вела она себя не совсем целомудренно. Я как-то случайно увидел на чердаке её и Генку Ми-ова голыми, где они занимались всем известным делом и не сдержался, похвалил её сиськи… Был бит её парнем и в отместку рассказал дворовым пацанам, какие у неё классные парные выпуклости. Уезжал в Ашхабад с большой неохотой, прощай моя дорогая белобрысая девочка. Верочка Лялина была моя первая любовь. Такие отношения всегда, рано или поздно, заканчиваются, а вместе с ними заканчивается и наше детство.
Интернат был не простой, не знаю, как, но моей матери без особых усилий, удалось меня туда пристроить. После войны, к матерям одиночкам власть относилась более благосклонно. Также это касалось и людей, потерявших огромное количество своих родственников и переживших прошедшую страшную войну. Например, если при массовой драке, когда толпа туркменов нас обступала и начиналась потасовка, меня просили отойти в сторону, мотивируя это тем, что у меня нет отца. То, послевоенное время наложило какой-то отпечаток на характер людей, все относились друг другу как-то по-человечески, теплее и без злобы. У многих тогда не было отцов. Я конечно не пасовал и всегда смело врубался в драку. Режим в интернате был драконовский. Общага обнесена высоким забором, на входе всегда дежурила вредная баба-яга. Утром пробежка два километра, потом учёба, после обеда тихий час, в четыре часа кросс на стадион и занятия по видам спорта. Меня вначале посадили на велосипед по нечётным дням, а в чётные дни недели определили в секцию волейбола, но потом я с разрешения завуча перешёл на настольный теннис. В интернате тренировалась сборная Туркмении по этому виду спорту. И меня приняли. Вечером, после ужина, о чудо – я впервые увидел большой черно-белый телевизор «Изумруд». Домой, нас отпускали только в пятницу после занятий, кто иногородний тех почти не отпускали, но я убегал и забившись на третью полку в поезде «Ташкент-Красноводск» ехал всю ночь 290 км до Казанджика. Если в пятницу уроков и тренировок было мало, то, не дожидаясь пассажирского, а он был единственным за сутки, я прыгал в товарняк и на тормозной площадке ехал несколько часов. Увидеть Верочку Лялину, ох, как хотелось! В ночь на понедельник опять на поезд и в Ашхабад. Так я ездил два года.
Но окончить восемь классов в интернате, мне опять не дала мать. Соседка, мать Витьки Мел-ца, рассказала про Узбекистан и городишко Галля-Арал, где строилась грандиозная птицефабрика и была высокооплачиваемая работа. Мать загорелась и мы, в который раз, покидав скудный скарб в мешки и чемоданы, распродав громоздкое имущество за бесценок, погрузились в тот же поезд «Красноводск-Ташкент» и двинули в Узбекистан. Витькина мать уговорила забрать с собой её сына и это был конец нашей спокойной жизни. Этот поц вообще с катушек съехал, крал с птицефабрики живых кур, цыплят, яйца, комбикорм и все это продавал узбекам. Три месяца нас терпели, а потом выгнали и тут Витька говорит, а поедем в Д-к, у меня там родня. И мы, в который раз хватаем узлы и отчаливаем на товарняке в соседний город. Крупный обособленный город областного значения. В то время он не был ещё областным центром, но у него было огромное преимущество над другими городами Узбекистана, в этом городе в колхозе «Москва» родился нынешний Первый секретарь компартии Узбекистана Шараф Рашидов, что очень сильно влияло на статус города. Все лучшее было в этом городе, зарплаты, снабжение, в первую очередь строились новые заводы, школы, фабрики и т.д.
А когда в 1950-1960-е годы, партия кинула клич на освоение голодностепской целины, город оказался почти в центре всей этой всесоюзной заварушки, начались активно строиться новые мелиоративные системы и электростанции, расширялись уже существующие каналы, создавались десятки совхозов. На очередное «освоение целины» съезжались тысячи людей – казахи, узбеки, русские, украинцы, белорусы и даже корейцы с греками. Город забурлил, как хороший муравейник. Тут как раз подоспел «нежданчик», в 1973 году Указом Президиума Верховного Совета Узбекской ССР была собрана из разных районов и образована новая область, то вообще советская власть в городе почти исчезла, появились, не таясь, настоящие миллионеры, которые, под негласным контролем первого лица республики, ничего не боялись и творили что хотели. Русских понаехало очень много, но узбеки ничем не отличались от туркмен, такие же были злобные и бесцеремонные. Драки русских с узбеками происходили лютые. И тут, моё терпение кончилось, я сказал матери, стоп, хватит испытывать судьбу и шататься по СССР, я уже подрос и мне этот город по душе. Любовь к Верочке Ля-ной канула в Лету, но мы с ней нашли друг друга через сорок лет в «ОК» и частенько переписываемся. У неё тоже жизнь сложилась не совсем удачно, вышла замуж, муж был военным офицером, стал изрядно выпивать, его уволили из Армии и однажды на рыбалке он утонул, тело так и не нашли. Она переехала с двумя детьми в Уфу. Уже есть внуки…
Глава третья. весна 1973г.
Я стал готовиться к визиту в квартиру тёти Шуры. Прежде всего, когда хозяйка была на работе я обследовал её дверь. Ничего сверхъестественного ни в запорах, ни в материале, из которого была сделана дверь, я не заметил. Обыкновенная филёнчатая дверь, правда, была обтянута хорошим черным дерматином по периметру, которого, блестели золотом, декоративные гвозди со шляпками. Замок простой, сувальдный, для двухбородочного ключа и был прикрыт пластиной из нержавейки. Он для меня не представлял большой сложности и открыть я его смог бы минуты за три. Проникнуть в квартиру я решил завтра, сегодня было воскресенье и неработающие, по случаю выходного дня, соседи, могли праздно шататься по лестничной клетке, да и тётя Шура могла неожиданно прийти с прогулки. На следующий день, рано утром, я обмазал толстым слоем подушечки пальцев клеем БФ, чтобы не отставлять отпечатков, я не любил работать в перчатках – начисто пропадала осязаемость. Приготовил фомку и двойные, разносторонние отмычки из вязальных спиц, смастерил маску из старой спортивной шапочки, сложил все это в рюкзак и начал у её дома ждать, когда тётя Шура отправится на работу. Через десять минут, хлопнула подъездная дверь и она быстрым семенящим шагом стала удаляться от дома. В то время диковинных домофонов с секретными кодами не было и в помине, а зачастую в подъездах даже не было дверей. Ждём! Я стал обдумывать план действий, куда могла старушенция запрятать свой архив, учитывая, что бабушка, как с куста, не в кипеж, отбарабанила десятку в сталинских лагерях, серьёзные нычки она научилась делать ещё в лагере.
Люди всегда норовили что-нибудь надёжно прятать, либо самое ценное, либо что-то запрещённое, что понятно: если человек опасается открыто что-то хранить в своей квартире, значит он осознаёт, какие его ждут последствия при обнаружении его тайника. В то неспокойное время нычки делали все. Я всегда с иронией относился к кладоискателям и предпочитал работать по-другому, но со временем, я с сожалением признал, что это довольно увлекательное дело и знания в этой области мне бы сейчас очень пригодились. Я прекрасно знал, что такая прожжённая сталинская каторжанка, как тётя Шура ни за что не будет хранить документы в виде какого-нибудь древнего сундучка, коробки, цветочного горшка, наполненного золотыми монетами или дорогой ювелирной шелухой. Ценные бумаги и финансовые документы в определённых ситуациях могут представлять большую опасность для его обладателя, и я не надеялся, что с первого захода обнаружу надёжно спрятанную топографическую карту. Конечно, проще всего устроить тайник по соседству, например, на чердаке – там место общественное и даже если найдут запрещённые документы и ценности, органам невозможно будет доказать, что они принадлежали кому-то конкретному человеку. Но не в этом случае, тут есть риск, что документы найдут посторонние люди и передадут их в компетентные органы. И найти обладателя этих специфических документов будет делом времени. Тётя Шура далеко не законченная дура и скорее всего так не поступит.
