— Я хотел, чтобы ты знал, что теперь я тоже знаю. Я хотел чувствовать, что ни один из нас не должен притворяться. С тобой все впорядке?' — мягко спросила она.

  Он кивнул, опустив глаза. Она видела, что он изо всех сил пытается сохранить контроль. Наконец он поднял голову и посмотрел на нее. 'Есть что-нибудь, что вы хотите? Что-нибудь, что я могу вам дать? Возможно, кого-то, кого вы хотели бы увидеть. Твоя сестра?'

  Она усмехнулась. «Рут будет рядом, нравится мне это или нет. Но нет, больше всего мне бы хотелось, чтобы ты был здесь и мальчики. Только семья. Она колебалась. — И если это возможно, я хотел бы быть здесь, дома, когда… это закончится. Я видел достаточно больниц, чтобы хватило на всю жизнь. Она улыбнулась непреднамеренной игре слов.

  — Конечно, — сказал он.

  — Есть еще кое-что. Это связано с… после. Я хочу, чтобы ты пообещал мне, что у тебя будет жизнь. Он выглядел удивленным и, казалось, собирался заговорить, но она опередила его. 'Я серьезно. Я хочу быть уверенным, что ты не упадешь на землю — я знаю тебя, Чарльз. Если есть хоть малейший шанс, ты будешь работать по восемнадцать часов в день и спать в своем жутком клубе. Но это нехорошо. Ты должен пообещать мне, что не сделаешь этого. Мальчикам ты нужен, во-первых, поэтому ты не должен прятаться. Это всегда было для них счастливым домом; Я не хочу, чтобы это закончилось только потому, что меня больше нет. Я хочу, чтобы ты был здесь ради них, Чарльз, и я не хочу, чтобы ты вечно жил один. Вы еще молоды, знаете ли.

  — Вряд ли, — сказал он с хрипом в горле.

  Не испугавшись, она продолжала говорить. «Мне нравится думать, что у тебя останутся счастливые воспоминания о нашем времени вместе и о том, как весело мы провели время. Но жизнь здесь, чтобы жить; если я чему-то и научился из всего этого, так это именно этому. Я не хочу, чтобы ты жил с призраком, Чарльз. Она наклонилась, хотя спина болела так сильно, что ей приходилось бороться, чтобы не вздрогнуть. Глядя ему в глаза, она сказала: «Обещаешь мне это?»

  Теперь он оглянулся на нее, чувствуя, что она нуждается в нем. Она заметила, что его глаза были влажными, и он моргнул раз, затем дважды, пытаясь сдержать слезы. — Все в порядке, — прошептал он наконец, — обещаю.

  Она откинулась назад и слегка вздрогнула. «Мне холодно. Вы не возражаете, если мы сейчас войдем?

  ТРИДЦАТЬ ВОСЕМЬ

  Слава Богу, она наконец ушла. Ему почти удалось удержать женщину на расстоянии, но ее визит очень, очень напугал его. Она ясно дала понять, что что-то знает. Узнала ли МИ-5 то, что ему удавалось хранить в секрете десять лет? Но почему она продолжала спрашивать о сирийской разведке, или это был просто слепой ответ?

  С того дня в Иерусалиме, когда те двое мужчин пришли к нему в гостиничный номер, он жил в страхе, что его разоблачат. Это было задолго до того, как он «вышел» и признал, что он гей. Он тогда еще был женат — на Хоуп, своей девушке из Кембриджа. Она давно ушла; он был один в течение многих лет. У мужчин были его фотографии на кровати с мальчиком, которого он встретил в клубе. Теперь он, конечно, знал, что мальчик работал на них, и все это было подстроено. Это были представители израильской разведки, и они сказали, что, если он не будет сотрудничать, они опубликуют фотографии и позаботятся о том, чтобы он никогда больше не смог работать на Ближнем Востоке. Он бы потерял работу и брак. Сейчас, конечно, такого рода фотографии не имели бы большого значения, но они хорошо зацепили его, и слишком много всего произошло, чтобы он мог оторваться. В то время он работал корреспондентом в Сирии. Израильтяне хотели знать все, особенно личную информацию о высокопоставленных сирийских чиновниках — слабостях, сексуальных наклонностях и тому подобном — без сомнения, чтобы испытать на них то, что они с ним сделали.

  Теперь МИ-5 что-то узнала, но та женщина не сказала того, что им было известно. Если она говорила ему, что сирийцы знали, что он сделал, значит, продолжительность его жизни резко сократилась. Она оставила его взволнованным, больным, но в темноте.

  С тех пор как она ушла, он принял меры предосторожности. Он дважды запер переднюю и заднюю двери, убедился, что окна плотно закрыты и заперты. Он остался дома, не отвечал на звонки и держал шторы задернутыми. Но он не мог так жить вечно, и сегодня утром ему пришлось спуститься с холма в деревню Хэмпстед. Шкаф был пуст, и это не метафора — не осталось даже пачки сухих макарон.

  Не то чтобы он купил много продуктов, потому что решил, что ему придется покинуть свой дом, пока не минует непосредственная опасность. Хотя откуда ему знать, когда можно будет безопасно вернуться? — с тревогой подумал он, медленно идя назад по краю пустоши, усеянной в это утро выгульщиками собак и восточноевропейскими нянями, возившими младенцев в колясках.

  Куда ему идти? Вероятно, можно было бы получить еще одно задание, если бы МИ-5 его не уволила. Ему нужно было что-то, что унесло бы его за границу. Людям из « Санди таймс » понравился его портрет Асада, и они предложили ему дальнейшие назначения — Меркель в Германии занимала первое место в их списке. Но было бы невозможно оставаться в тени, работая над этим, не тогда, когда ему нужно было бы быть в Берлине, назначая встречи с канцлером, беседуя с ее друзьями и коллегами, копаясь в ее прошлом в Восточной Германии. Любой, кто хотел найти его, мог сделать это в течение нескольких дней.

  Но была ли угроза? Рациональная, опытная сторона Марчема изо всех сил пыталась убедить себя, что это не так. В конце концов, он только что прибыл из Сирии, и не было никаких признаков того, что кто-то что-то знал о его тайной деятельности. Если бы они знали, они могли бы убить его там. С ним легко можно было бы разобраться в Дамаске — его нашли мертвым в гостиничном номере, смертельный случай был объявлен уступчивым врачом по приказу властей страны.

  Он еще немного подумал о том, куда ему идти, пока кружным путем шел обратно к своему дому, убеждаясь, что люди позади него на одной улице не те, кого он заметил, когда небрежно обернулся на следующей. Всегда была Ирландия, где у молодого Саймондса, друга-похожего, которого он завел благодаря Алексу Ледингему, по иронии судьбы, был коттедж недалеко от Корка, который, как он всегда говорил, Марчем мог использовать. Если бы он поехал туда на месяц, все могло бы успокоиться. Должен ли он сказать кому-нибудь, куда он направляется? Нет, он просто сказал, что уехал. Он всегда мог проверить электронную почту в интернет-кафе в Корке; он надеялся, что его нельзя будет отследить за этим занятием.