- Будь осторожна, госпожа, - шепотом посоветовал я. - Смотри, не погуби себя.
- К чему осторожность, когда белый свет не мил? - горько усмехнулась она и добавила: - Передай Алексу эти вещицы в память обо мне и скажи, что я любила его. Прощай, Джон ...
- Уходи, - попросил я друга, чувствуя нарастающую внутри, словно снежная лавина, глухую, беспросветную тоску. - Уходи, уходи поскорее, Джон, дай мне побыть одному ...
Он ушел, тихо притворив за собой дверь, и единственным свидетелем обрушившегося горя стала мокрая от слез подушка. Незаметно для себя я забылся тревожным, полным видений сном. И вновь надо мной зависла ненавистная черная птица, закрывавшая широкими крылами само солнце. Но' теперь я уже стоял на ногах, крепко сжимая байлиранский меч, подарок Нэда, оружие древних королей.
Пронзительно крича, беркут долго кружился, отбрасывая мрачную тень. Но все же напасть так и не отважился. Потом он улетел, а я увидел Арнувиэль. Скованная тысячью тонких золотых цепей, она сидела в глубине холодных мраморных палат и, не мигая, отрешенно смотрела в прозрачный сосуд, в котором ритмично билось ее сердце. "Арнувиэль, милая!" - буквально заходился я в крике, но из горла вылетало лишь беспомощное шипение.
Внезапно и это видение исчезло, сменившись другим. Морвель. наш капитан, тяжело ворочался в могиле. Что-то мучило его и не давало покоя. "Предал, предал, - шептал он, водя рукой по зияющей в левой стороне груди ране. - Предал, проклятый ... ".
Я проснулся в холодном поту, с бешено колотившимся сердцем и с облегчением подумал: сон, это всего лишь только сон. Или нет? В 'окно заглядывала луна, в ее безжизненном свете я заметил подвешенный в углу гамак, из которого доносился раскатистый, богатырский храп. Джон всегда спал, будто рассерженный вулкан, и ничего с этим поделать было нельзя.
Кривясь и постанывая, я с трудом добрался к окну. Крупные звезды усеяли небосклон, иногда между ними можно было заметить снующие искорки, а порой мелькали странные шарики, в падении оставляющие за собой огненный след. Засмотревшись на ночные светила, я вздрогнул от неожиданности, когда совсем рядом от оконной рамы пронеслось бесшумное нечто.
Все случилось очень быстро, но я готов был поклясться чем угодно, что отчетливо увидел ковер и восседавшего на нем сгорбленного человека. Неужели это тот, про которого упоминала нянюшка? Морли, летающий на черном ковре? Но ему-то от меня чего надо? Вроде я и не знал отродясь этого типа. Как бы то ни было, форточку я закрыл, а после лег, переместив кинжал, висевший на стене рядом с мечом, поближе, под подушку. Остаток ночи прошел спокойно.
На рассвете первые робкие лучи разбудили меня. Лентяй Джон, конечно же, еще дрых в своей "колыбели". Хотя какой он лентяй? Просто намаялся бедолага из-за меня в последнее время.
Внимание отвлекла отворившаяся дверь, в которую вошли Фин-Дари и Гробовщик, наш старший лекарь, получивший свое прозвище от любителей черного юмора Обреченного форта. Впрочем, как специалист он был всегда на высоте. Наверное, основанием для нелестного прозвища послужили его вечно мрачная физиономия и неменее вечный пессимизм.
- Очнулся? - приветствовал он меня без особой радости. - Неплохо, неплохо, хотя кто даст гарантии, что ты вновь не впадешь в бессознательное состояние? Или и того хуже - в летаргию? Раны головы - это знаешь ли, братец мой, скверная вещь.
- Брось пугать пацана, - подал голос проснувшийся Джон, он широко зевал и с иронией посматривал на Гробовщика. - Погляди, он и без того белый, как мел.
Гробовщик окинул могучую фигуру Джона неодобрительным взглядом и пригрозил:
- Вот попадешься, дылда, ко мне на операционный стол, посмотрим, каков ты собеседник. А пока помалкивай, мешаешь только.
Присев на край кровати, он ловко разбинтовал мою голову, удивленно хмыкнул, а затем, прочистив рану, вновь наложил на нее целебный бальзам из трав и замотал. Фин-Дари и великан о чем-то шушукались в стороне. Правда, шепот Джона походил скорее на рокот отдаленного прибоя. Гробовщик, не глядя на них, двинулся к выходу, но на самом пороге обернулся.
- Алекс, тебе дьявольски повезло, и ко всему прочему ты живуч, как кошка, но ... если ты не хочешь иметь в дальнейшем проблемы с болями головы, памятью, сном и вообще со здоровьем, то вылежи еще хотя бы пару недель.
Гробовщик советовал мне со всей возможной серьезностью.
- А впрочем, ты большой мальчик, поступай, как сам знаешь. Пока!
- Что б ты издох! - я швырнул в дверь кинжал, глубоко вонзившийся в дерево. - Нет, Джон, ты слышал это змеиное шипение? Две недели! Ха!
- Боюсь, дружище, что он прав, - неожиданно согласился с приговором лекаря Джон, а Фин-Дари, предатель, его охотно поддержал.
- Ранение серьезное, так что не рыпайся. Да и две недели ничего не изменят. Ведь так?
- Ну да, - буркнул я, - тебе легко говорить. А ей-то, бедной, каково у брательника в гостях? Думаешь, сладко, а?
- Не думаю я так, Алекс, - Джон морщился, словно от зубной боли. - Девчонка и' мне запала в душу. Но чем ты можешь помочь ей, больной и немощный? Чем? Вылечись сначала, наберись сил и, ради Бога, вперед хоть куда.
- Ты, конечно же, прав, Джон, - неохотно признал я. - С активными действиями придется повременить. Но зато мы используем эти дни, чтобы все как следует обмозговать.
- Умница! - искренне восхитился Джон. - Вот лежи и думай, а мы с Рыжиком потопали. Работы, знаешь ли" невпроворот, ·а Коршун попросил помочь. Ограду надо кое-где подновить, починить крышу в западной башне и что-то там еще, не помню. Так что бывай, Алекс. Мысли!
- Выздоравливай, Лоза, - пожелал и гном, - а я, как выпадет минутка, заскочу.
Друзья ушли. Да и попробовали бы они отказаться. Коршун, наш интендант, заправляющий хозяйством форта, мог заездить кухонными работами кого угодно. Правда, мужик он 'был хоть и суровый, но справедливый. Наверное, потому и доставалось от него в основном лентяям да разгильдяям.
