- Хозяин! Хвала Создателю, целый и невредимый! Не покидай нас, хозяин. Не покидай Лоншир ....
Брови Маленького Джона поползли вверх, но он промолчал, ибо давно привык к тому, что меня всегда окружали, мягко говоря, странные вещи и события. Поровнявшись с ним, Я не слишком любезным тоном' осведомился:
- Проклятье, Джон, каким образом ты очутился здесь? Я-то думал, ты еще дома, в своих Красных Каньонах, а ты вот так, запросто появляешься в Лоншире.
- Ты не рад? - Джон лукаво подмигнул мне и вновь стал похож на того беззаботного балбеса, каким я его всегда знал. - Знаешь; провались они, эти Красные Каньоны. Вот они где у меня, - он провел ребром ладони по горлу. - Видишь ли, мой больной батюшка, решивший было помирать, к моему приезду совершенно выздоровел. Родные же братцы, собравшиеся делить наследство, повесили носы. Доволен, на·верное, остался я один, потому что все одно ни на что не претендовал. Да и что может получить самый младший, десятый сын в семье? Ну, разве что дырку от бублика или издыхающую старую козу. Словом, все бы ничего, да моя маманя вдруг надумала женить младшенького на соседской девушке, едва-едва доросшей до совершеннолетия. «Матушка, милая, - сотню раз говорил я ей, - не упоминай ты больше об этой сопливой Грэте. Она еще, поди, в куклы играет да сказки слушает, разинув рот: Знать не хочу про нее!» А маманя губы подожмет, подбородок вздернет и давай нотации читать да агитировать за прелести семейной жизни: И чего я от нее ни наслушался: мол, и непутевый, и легкомысленный, и что пора, мол, остепениться.
- Знаешь, а твоя маман права, - подначил я друга, но Джон и бровью не повел.
- Ага, так вот, говорит: «Повеса ты, Джонни, еще тот, поискать таких надо, да не найдешь. А Грэточка направит тебя на путь истинный. Потому как умница, хозяйственная, чистюля, красавица и Бог знает кто еще. Несмотря на свою молодость». «Матушка, - едва не рыдал я, - ей что, этой Грэтке-малолетке, больше замуж не за кого выйти?»
- Дурак ты, Джонни, - сердилась она. - И не просто дурак, а дубина. Ей-то, голубушке, стоит пальцем поманить, так любой почтет за честь тенью ходить. Но она тебя любит, тебя, болван ты дремучий!
Словом, потерял я терпение, собрался потихоньку ранним утречком, по старой привычке оставил родным записку и был таков. Ну и прямиком во второй дом, конечно, в Обреченный форт. А там гонец как раз отдыхал, из «банды» Бешеных. Вот он-то и поведал мне за кружкой пива о тебе, эльфийке и дурпоходе в Покинутые Земли. Я, конечно, решил двинуться следом. Однако не будь дураком, смекнул: коли уж Алекс все-таки там, то Лоншира ему не миновать. Зайдет, не удержится, охламон несчастный. Ну я, значит, прямиком сюда. И, кажется, вовремя.
- Да, Джон, спасибо, - серьезно кивнул я. - Тебя вела сама Судьба. И я, и Арнувиэль обязаны тебе жизнью.
- Вот уж ни за что не поверю, - глаза Джона заискрились весельем, - вы вдвоем там до того разбушевались, что, пожалуй, и с тем последним десятком справились бы непременно.
Я не стал переубеждать друга. Какого черта? Ведь он и сам прекрасно понял: еще минута-другая и нас бы истыкали копьями ...
Остановились мы посреди поляны, в ельнике, где провели с Арнувиэль прошлую ночь. Смеркалось, но следовало подумать не о ночлеге, а о моей бедной нянюшке. Надо было освободить ее бессмертную душу, и, странное дело, я был уверен, что справлюсь с этим. Расстелил свой пятнистый маскировочный плащ на толстый ковер из прошлогодней хвои, я бережно уложил на него няню, смотревшую на меня с безграничной любовью и печалью. Еще во взоре ее была надежда, теплившаяся пугливым огоньком. Надежда на милое солнышко - маленького мальчика, успевшего превратиться в закаленного битвами мужчину. И разве мог я не оправдать ее доверия?
Став перед нянюшкой на колени, я гладил и гладил некогда блестящие и роскошные, а сейчас тусклые волосы, стараясь оттянуть начало обряда, финалом которого послужит разлука навсегда. Мне помог Лонширский лес: шелестящие от ветра деревья вдрут задвигались в одном плавно завораживающем ритме. Ощущение было таково, будто мы все очутились в одной, мягко покачивающейся колыбели. И словно ниоткуда или отовсюду раздалось нежное, убаюкивающее пение. Сладкая, но щемяще-грустная мелодия. Так, наверное, поют матери засыпающим безнадежно больным детям, вкладывая в пение всю ласку и боль исстрадавшегося сердца. Няня сразу как-то притихла и внутренне успокоилась, ее глаза заволокло тyмaнной дымкой, и она уснула, трогательно сжав два пальца моей левой руки в своей маленькой ладошке. Постепенно замирая, звуки чудесной мелодии стали исчезать.
«Теперь очередь за мной» - со страхом и нахлынувшей неуверенностью подумал я. Но отступать было некуда. Мысленно воззвав к помощи Господа, я встал и воздел руки к алому шару заходящего солнца. И тут из меня совершенно самостоятельно пошли слова, которые сам я не понимал абсолютно. Наверное, на таком языке говорили ангелы, обитающие в кущах Райских Садов. А может, загадочные восточные демоны? Не знаю ... И чем дольше я говорил чужим, певучим голосом, тем явнее проявлялись колдовские путы, сковывающие душу няни и удерживавшие ее в давно умершем теле. Хуже всего было то, что все они хаотично переплетались, я даже основательно взмок, пока распутывал их. Конечно, я хорошо понимал: не будь поддержки Высших Сил, совершить это вряд ли бы смог. Да и вообще, под силу ли подобное простому смертному?
Но даже приведенные в порядок путы крепко держали нянюшку. Туго Натянутые, как струна, они звенели от моих усилий, но не поддавались ни на миллиметр. И тогда, словно по какому-то наитию, я снял с шеи свой золотой амулет и положил его на нянин лоб.
Едва он коснулся ее кожи, как рядом, только с дутой стороны, возник призрак. Мой старый приятель - Лонширский Олень. Трижды ударил он копытом о землю и вызвал этим такой звон, что даже ветер утих, а пушистые облака на небе приостановили свой вечный бег. Путы напряглись еще больше, некоторые пустили дым и истаяли без следа, другие же с громким хлопком лопнули. Но все же большая их часть осталась невредима.
Повинуясь мысленной команде лонширского призрака, я осторожно прикоснулся к амулету, а он стал горячий, словно уголек, и поместил его как раз над сердцем нянюшки. Олень уже в какой-то ярости вновь трижды грохнул копытами оземь. Путы, удерживаюшие няню, взорвались. Все до единой! От них просто не осталось и следа. А нянюшка лежала будто живая. Такая, какой я запомнил ее много лет назад: красивая, розовощекая и чуть насмешливая.
Маленький Джон и Арнувиэль изумленно охнули. Чудо - а это было поистине настоящее чудо - вывело эльфийку из шокового состояния. Но тем дело не кончилось.
