И в ярости я взял вернулся назад,
Где нагло торчал из земли этот гад.
Секирой его изрубил на куски.
И-и, и-и, и-и.
Колючий кустарник пронзил мне носки.
И этим прибавил тоски, и-и, и-и, и-и.
И вот третий день я иду
И ем лишь одну я воду.
Провианту давно уж конец.
Не есть же, бедняге, свинец!
Иду я, иду я, иду и песенку эту пою.
А на исходе четвертого дня
Сквозь дыру в бурдюке убегает вода.
А-а, а-а, а-а!
Видно, кожу неважно дубила жена. А-а, а-а, а-а.
Уж дома поплачет она.
Вот пятый день наступил,
А я все по горам бродил.
<p>
</p>
- Хватит! Ради всего Святого, довольно! Пожалей наши уши! Передохни, Джон, и промочи глотку! - раздались со всех сторон панические крики.
Но я-то хорошо знал, что теперь остановить его невозможно, разве что сам угомонится, когда дойдет до ста. Стараясь сделать это незаметно, храбрые соратники Веселого Робина разбегались кто куда. И надо признать, они правильно поступили, ибо подпевать великану принялся сам Фин-Дари. Лыка он не вязал совершенно, зато замечательно издавал мычащие звуки, единственно ему пока доступные из всего музыкального спектра. К моему превеликому счастью, на десятый день "скитаний по горам" он благополучно отключился. А проклятый придурок Джон, знай, тянул свое:
<p>
</p>
Гляжу, наконец, впереди перевал,
Но, словно назло, на нем снежный завал.
Трухлявое пнище, ну чтоб ты пропал,
Еще пару дней я ругал и ругал.
От слов тех горячих растаял завал,
Вперед я пошел и в пропасть упал,
На самое дно. О-о, о-о, о-о!
Но спас меня барс, на него я упал
И долго меня он по кручам гонял.
И-и, и-и, и-и.
Окончились, наверное, мои бы там дни
Но кто-то веревкой меня поманил,
Нил-нил; нил-нил, нил-нил.
И долго с усердьем на гору тащил.
И вот наверху я стою и ну ничего не пойму.
Тянула веревку родная жена,
Вот странно: ведь дома должна быть она.
И ну я ее за бурдюк распекать,
Узнаешь, где прячется чертова мать!
Послушав, столкнула меня она к барсу.
За что? Из-за глупого бабьего фарсу.
Мол, даме с клыками такое скажи.
Мужик или нет, возьми докажи.
На дно опять я упал, но на кошку уже не попал:
Все кости себе поломал ...
Вот лежу я и помираю и чертову мать поминаю.
У-у, у-у, у-у, наверно, конец здесь найду.
Но под нос свалилась веревка.
Пожалела мужа плутовка.
<p>
</p>
Никто из немногих оставшихся за столом так и не узнал, конец это или следует продолжение. По той простой причине, что Джон, хвала Господу, уснул, впечатавшись лицом в недоеденный бычий бок. У его ног, словно собачонка, уютно скрутился калачиком гном. Зрелище было еще то, как говорится, не увидишь - не поймешь.
- Веселые у тебя друзья, Стальная Лоза,- одобрительно провозгласил святой отец, наливая себе еще одну, неясно какую по счету, кружку. - Вот только слабоваты по части выпивки. Особенно Ершок, языческая душа. А так они ничего, и песни поют что надо, не богопротивные.
- Ты бы, монах, помалкивал лучше про выпивку, - деланно сурово нахмурился Рабин и упрекнул: - Хлещешь старое вино, словно воду. Забыл, что мы в походе? В животе поди, наверное, целый океан плещется?
- Не-а, ик, - святой отец широко ухмыльнулся, - но полагаю морем это можно назвать. И не ерепенься ты, сын мой, чего зря обижаешь смиренного, аки овца, слугу Господа? Ведь я трезв, будто стеклышко, то есть в голове у меня так ясно и прозрачно. Клянусь Святым Дунстаном и своей хижиной отшельника. Не ве-веришь, а?
- Иди-ка лучше спать, монах, - посоветовал Робин. - Да и все, наверное, будут не прочь отдохнуть. А серьезный разговор оставим на утро.
